9 адара II 5700 года (19 марта 1940) на землю Америки ступил шестой Любавичский Ребе, рабби Йосеф‑Ицхак Шнеерсон (Раяц), прибыв из Европы, в которой бушевал ураган Второй мировой войны. В первый же день по прибытии Ребе сказал перед массой встречающих, что явился в Америку не для того, чтобы «есть от ее плодов и насыщаться ее [footnote text=’Слова из заключительного благословения («наподобие трех [благословений]») после еды. ‘]благами[/footnote]», но ради выполнения особой миссии, возложенной на него Всевышним: для распространения в Америке Торы и богобоязненности.

Сразу же после выступления Ребе к нему подошли два еврея, старожилы США, уже зарекомендовавшие себя как верные и преданные друзья, и сказали, что считают своим долгом «уберечь Ребе от катастрофы и постыдного провала» и «охранить достоинство его великих предков». Обрисовав царящее здесь полное равнодушие к духовным ценностям, они подытожили: «В Америке все иначе, чем в Старом Свете!» «Излишне отмечать, — записал тогда Ребе Раяц в своем дневнике, — что я чувствовал, слушая такие слова из уст моих самых надежных и любящих друзей, и реки слез, которые текли из моих глаз, когда я в первый раз читал Шма перед сном на американской земле». Но уже на следующей неделе, выступая с речью в день Шушан Пурим, Ребе снова упомянул об особой миссии его души и заявил, что его задача — доказать всему свету, что «в Америке — не иначе!».

 

Путь Ребе Йосефа‑Ицхака в Америку — сплошная цепь чудес. Здесь будет рассказано о самом его начале — малоизвестном русскоязычным читателям эпизоде: спасении Ребе из Польши, оккупированной германскими нацистскими войсками.

 

17 элула 5699 года (1 сентября 1939) армия нацистской Германии вторглась на территорию Польши. Всего 27 дней спустя ее столица Варшава, почти полностью разрушенная нещадными бомбардировками, пала, и правительство капитулировало. Немедленно началось «решение еврейского вопроса»: грабежи, убийства, насилия, изгнание евреев из их домов и принудительное водворение их в узкие пределы гетто.

Война застала Ребе Раяца в городе Отвоцке, неподалеку от Варшавы, где находилась любавичская ешива «Томхей тмимим». Всего четыре года назад он прибыл туда из Риги и теперь решил попытаться вернуться обратно, однако ему удалось добраться лишь до Варшавы, и он был вынужден остаться там. Во время нескончаемых бомбардировок Ребе несколько раз менял места жительства, слух о которых распространялся между хасидами, и они, рискуя жизнью, навещали его. Однако, когда в Варшаву вошли германские войска, Ребе с семьей скрылся в убежище, известном лишь считанным, самым надежным и близким хасидам. Первой целью СС были раввины и вообще любые выдающиеся люди, обладавшие влиянием на еврейские массы, и было совершенно ясно, что жизнь Ребе находится в смертельной опасности. Тем более что стало известно: нацисты целенаправленно занимаются поисками Ребе.

Группа солдат, возглавляемая майором Эрнстом Блохом, прочесывала Варшаву, представлявшую собой хаос. Они останавливали евреев, по виду похожих на хасидов, и спрашивали, где находится «раввин из Любавичей», причем прибавляли, что желают… помочь ему. Естественно, никто им не говорил правды: возможно ли поверить, что немецкие солдаты ищут еврея, да еще хасида, да еще раввина, главу хасидского движения, не для того, чтобы убить его?! Однако эти странные нацисты никому не угрожали и никого не принуждали силой дать ответ. Так продолжалось около месяца. Однажды германская военная машина остановилась даже около дома рабби Цви‑Гирша Гурарье, где как раз скрывался Ребе. Солдаты — правда, предварительно постучав, — вошли в дом, но его обитатели, поверженные в панику, не задумываясь, отвечали, что им ничего не известно не только о местонахождении Любавичского Ребе, но даже о том, кто он такой!

Тем не менее спустя несколько дней эти же военные снова появились около дома семьи Гурарье, и на этот раз… оказалось, что их ждали, сразу же впустили в дом и провели к Ребе.

Что же произошло за это короткое время?

 

Любавичские хасиды в остальном мире были в высшей степени встревожены отсутствием надежных известий о судьбе Ребе Йосефа‑Ицхака. Слухи ходили один страшнее другого. В США тогда было мало любавичских хасидов, однако они обладали некоторым влиянием на круги, близкие к правительству. Кроме того, евреи Америки помнили посещение их страны Любавичским Ребе в 1929‑м, через два года после его чудесного освобождения и выезда из России. Образ Ребе Раяца, самоотверженно боровшегося с советской властью за сохранение очагов еврейства, произвел тогда на американских евреев очень сильное впечатление. Поэтому Объединению хасидов Хабада удалось наладить связи с влиятельными политическими деятелями‑евреями, а через них — с высокими служащими Государственного департамента и достичь кабинета самого госсекретаря. А он в свою очередь дал указание американским дипломатам в Европе искать способы воздействия на своих германских коллег с целью спасения Ребе.

В Германии же существовала оппозиция планам Гитлера. Целый ряд достаточно высокопоставленных политических деятелей считали, что следует любой ценой помешать войне перерасти в мировую — что неминуемо произошло бы, если бы Франция и Англия, формально объявившие Германии войну при захвате ею Польши, перешли к активным военным действиям. Особенную заботу вызывала позиция Соединенных Штатов: прилагались значительные усилия, чтобы убеждать их в сохранении нейтралитета. И когда американские еврейские общественные деятели заговорили о спасении Любавичского Ребе из оккупированной Польши, германские оппозиционеры поняли, что им предоставляется возможность укрепить свой престиж в глазах правительства США, использовав еврейское лобби и заручившись поддержкой значительной части населения, настроенной против войны. Эти оппозиционеры пытались побудить Америку выступить в роли посредника между Германией и Англией, с целью заключения между ними сепаратного мира. И сам глава абвера (германской разведки и контрразведки), адмирал Фридрих Вильгельм Канарис, занялся делом Любавичского Ребе.

Канарис считал стремление Гитлера к мировому господству безумием и старался предотвратить расширение военных действий, он также отвергал нацистскую расовую теорию. Пользуясь тем, что действия абвера должны были сохраняться в полной тайне и не подлежали партийному контролю, Канарис принимал к себе на службу многих четверть‑евреев и даже полуевреев, которые, согласно так называемым Нюрнбергским законам, считались людьми низшего сорта и подлежали репрессиям. Одного из таких, уже упомянутого Эрнста Блоха, Канарис послал в Польшу со специальным заданием: во что бы то ни стало найти Любавичского Ребе и вывезти его в одну из нейтральных стран.

Отметим, что в 1944 году Канарис принял деятельное участие в подготовке заговора против Гитлера, а после провала заговора был подвергнут страшным пыткам и казнен в 1945 году, незадолго до окончания войны.

 

Очень нелегкое задание возложил адмирал Канарис на майора Блоха, и к концу месяца бесплодных поисков тот уже был готов отчаяться. Но через Канариса в США узнали о происходящем и чудом смогли передать рабби Цви‑Гиршу Гурарье, что солдаты абвера, разыскивающие Ребе, действительно посланы, чтобы его спасти, а Блоху было дано указание снова посетить дом по уже известному адресу.

Солдат Клаус Шенк, также полуеврей, сопровождавший Блоха, оставил очень ценные воспоминания. Первая комната, в которую они вошли, произвела очень тяжелое впечатление. Не было другого освещения, кроме нескольких тусклых свечек. Плакали дети, и какая‑то женщина тщетно старалась их успокоить. Но тут же немцев ввели в другую комнату, где находился Ребе. Несколько человек стояли позади него и раскачивались. Шенк понял, что они молятся. Лица их были бледны — по‑видимому, от страха и, возможно, потому, что некоторые из них были нездоровы.

Ребе сделал Блоху знак приблизиться и указал на стоящий рядом стул. Блох подошел, сел и сказал Ребе: «Шолом». Ребе молчал, неотрывно смотря на Блоха, а потом сказал неожиданно громким голосом: «Ты долго искал меня. Вначале мы не верили тебе, но ты был очень упорным. Почему именно тебя избрали для этого дела и почему ты хочешь помочь мне?»

Блох, казалось, был очень озадачен этим вопросом. Несколько минут он не мог собраться с мыслями, потом ответил стандартной формулой: «Я исполняю приказ». Однако затем добавил: «Я понимаю, в известной степени, ваши чувства. Мой отец был евреем, однако я получил специальное разрешение остаться в армии. Также некоторые из тех, кого вы видите со мной, еврейского происхождения. Я считаю, что получил хорошее задание. Я рад помочь вам, вашей семье и вашим ученикам спастись из Польши, так как знаю, что вас ожидает, если не буду действовать в этом направлении. Надеюсь, вы удовлетворены моим ответом?»

Все это время Ребе продолжал сверлить Блоха взглядом, а затем кивнул в знак, что понял его слова. Тогда перешли к выяснению практических вопросов. Первое условие, поставленное Ребе, было соблюдение святости субботы. Блох принялся доказывать, что каждое мгновение промедления чревато смертельной опасностью, и даже пытался настоять на своем, ссылаясь на то, что как руководитель операции облечен абсолютной властью, которой волен воспользоваться. Однако Ребе не отступал. В конце концов они пришли к некоторому компромиссу, и тогда Ребе ошеломил Блоха новым требованием: кроме самого Ребе и его семьи взять с собой… еще около двадцати хасидов! Блох категорически отказался, и тогда Ребе сказал: «Я не покину Варшаву без этих людей». И опять Блоху пришлось согласиться. Вдобавок пришлось задержать отъезд из‑за того, что многие из тех, кого Ребе хотел взять с собой, были больны: им требовалась срочная медицинская помощь. На просьбу Ребе дать ему деньги для помощи хасидам Блох ответил, что не имеет соответствующей инструкции, но тем не менее изучит этот вопрос.

Шенк вспоминал, что потом Блох весь день повторял, что впервые в жизни столкнулся с явлением настолько странным, что о нем было невозможно даже помыслить: человека спасают от смерти, а он ведет себя как хозяин положения!

 

После быстрой, насколько было можно, но тщательной и продуманной до мелочей подготовки, 11 или 12 декабря (точная дата неизвестна) 1939 года из Варшавы выехали две машины. Первая, легковая, везла Ребе, его жену и мать в сопровождении Блоха и Шенка. Во второй, грузовой, ехали остальные евреи и сотрудники абвера.

Но куда?

Ребе настаивал на возвращении в Ригу, столицу независимой тогда Латвии. Однако возможность ехать прямо к восточной границе Польши была исключена: это означало войти в район военных действий. И верхушка абвера выработала иной план: вывезти Ребе по пути более длинному, но зато более надежному — через… Берлин! На первый взгляд это был полный абсурд, но именно там Канарису было легче всего обеспечить неприкосновенность Ребе, используя свою почти неограниченную власть главы секретной службы. Нечего говорить о том, что и этот вариант казался фантастикой: провезти столько евреев через оккупированные территории, где на каждом шагу встречаются агенты и солдаты СС, а потом — по Германии до Берлина и там посадить в поезд, идущий в Прибалтику!.. И это еще при том, что Ребе наотрез отказался сменить свою традиционную хасидскую одежду на какую‑либо другую!

Однако к этому времени Блох уже понял, насколько бесполезно возражать Ребе, и в определенной мере сам стал выказывать ему то уважение, которое проявляли хасиды. В частности, в разговорах с Шенком Блох полунасмешливо именовал Ребе «кайзером».

 

Первая встреча с патрулем СС произошла еще в Варшаве, перед погрузкой в машины. Блох проявил находчивость и без особого труда овладел ситуацией. Он сделал вид, что должен доставить «куда надо» арестованных евреев, и принялся кричать на них, якобы насильно загоняя в машины. Тогда этот «номер» прошел, но когда подъехали к первому контрольному пункту, проблема встала во всей своей остроте. Офицер СС приказал всем без исключения выйти наружу и устроил Блоху суровый допрос: кто он такой, куда везет этих евреев и что собирается делать с ними? Но тот не растерялся и сам перешел в нападение: «Что я делаю — это дело мое. Мы — служащие абвера и исполняем приказ. А теперь ответь: кто ты сам, к какому полку принадлежишь и кто твой командир?» Эсэсовец, едва услышал слово «абвер», потерял всю свою агрессивность и разрешил продолжить путь.

Это была лишь первая стычка. В дальнейшем Блох придерживался того же образа действий. Тоном, не терпящим возражений, он требовал немедленно пропустить его машины, предъявлял какие‑то документы, упоминал имена высших офицеров армейской и разведывательной служб, придирался к манере, в которой ему отдают честь, и т. п. Когда требовались более сильные средства, он вытаскивал записную книжку, вписывал в нее имена и грозился доложить о чинимых ему препятствиях «кому надо» в Берлине.

Однако самое большое испытание ждало на германской границе. Офицер СС наотрез отказывался пропустить машины и требовал, чтобы все евреи были переданы ему для допроса. «Для чего абверу понадобились эти верующие евреи? — кричал он на Блоха. — Предъяви письменное распоряжение!» Тот ответил, что не намерен пускаться в дискуссии: вполне достаточно, что таков приказ командования абвера. Но этим он только привел эсэсовца в еще большую ярость. Он побагровел и заорал: «Я не терплю, когда не отвечают на мои вопросы! Отвечай сейчас же: зачем ты везешь этих тварей в Берлин? Кто именно тебе приказал сделать это? Где приказ об этом?» Кровь бросилась в лицо Блоху, его дыхание стало шумным и частым, и он тоже принялся громко кричать: «Ты, свинья! Ты не знаешь, кто такой адмирал Канарис? Если знаешь, то сам позвони ему, и он тебе укажет, что делать! Если ты не пропустишь нас, я вызову тех‑то и тех‑то (тут он назвал имена командующих военными частями, базирующихся в округе), тебя арестуют, и я сам, лично, позабочусь о том, чтобы тобой занялись как следует!»

А в это самое время другие эсэсовцы, окружив машины, издевались над евреями и делали вид, будто собираются немедленно их расстрелять.

Наконец офицер подчеркнуто нехотя приказал открыть шлагбаум.

Все это время Ребе не выказывал внешних признаков беспокойства. Он пристально смотрел на беснующихся эсэсовцев и даже не мигал, когда на него наставляли дуло автомата. Лишь когда проехали несколько километров, лицо его побледнело и на нем отразилось крайнее волнение. Блох обратился к нему и произнес весьма примечательные слова: «Я и мои люди готовы пойти на смерть, чтобы защитить вашу жизнь».

 

Несколько раз Ребе переспрашивал Блоха, какова причина того, что он делает для евреев. И получал неизменный ответ: «Я исполняю приказ». Но Ребе не был с этим согласен. «Нет, — сказал он однажды, — я думаю, что ты делаешь это благодаря искре еврейства, связанной с твоей душой». И спросил Блоха, чувствует ли он себя евреем. Тот улыбнулся и сказал, что еврейское происхождение всегда сковывало его, однако он не чувствует себя евреем. «И вообще, — спросил он, — что значит: чувствовать себя евреем?» Ребе тоже улыбнулся и покачал головой. Он очень внимательно посмотрел на Блоха и проговорил: «В тебе очень сильный еврейский дух».

Ребе даже не хотел слышать о том, что есть «полуевреи» и «четверть‑евреи». «Вообще, похоже, — вспоминает Шенк, — Ребе считал, что мы все — евреи и в нашей группе немецких солдат нет ни одного нееврея».

Наконец, в пятницу, 15 декабря, Ребе со всем своим сопровождением прибыл в Берлин. Канарис позаботился о том, чтобы субботу Ребе и все, кто был с ним, под строгим секретом провели в здании еврейской общины. После окончания субботы все они были переведены в посольство Латвии и переданы под ответственность его служащих.

После этого Блох сказал Шенку, вытирая пот со лба: «Я рад, что всё позади. Я не верил, что удастся вместе с ними миновать все заграждения СС. Я рад, что еще двадцати евреям удалось вырваться из когтей Гитлера. Надеюсь, они понимают, что свою жизнь получили в подарок, но не знаю, могут ли они по‑настоящему оценить то, что мы рисковали своей жизнью ради них. Временами мне казалось, что они считают, будто я обязан их спасать. Ладно, правда в том, что я сделал это ради моих еврейских отцов!»

В воскресенье 15 декабря Ребе и все бывшие с ним благополучно приехали по железной дороге в Ригу.

 

Об Исходе из Египта говорят мудрецы [footnote text=’Ялькут Шимони, Ошеа, ремез 519. ‘]наши[/footnote]: «В заслугу веры своей были освобождены отцы наши из Египта». История спасения Ребе из Польши во многих деталях напоминает спасение его из лап НКВД в 1927 году. Тогда также очень важным фактором успеха была непоколебимая твердость Ребе, который вел себя так, словно никакой опасности не было, бесстрашно демонстрируя своим ненавистникам достоинство и независимость и помимо их воли заставляя считаться со своими [footnote text=’См.: Рабби И.‑И. Шнеерсон. Записки об аресте. Бруклин, Нью‑Йорк, 1980. С. 113–114, 135. Ликутей сихот. Т. 4. С. 1061–1064.’]требованиями[/footnote]. Но самым главным была его вера.