Фильмов на прошедшем в июне III Московском еврейском кинофестивале было заметно больше, чем в прошлые годы. Теперь МЕКФ сконцентрировался преимущественно на европейских картинах последних лет.
Программа изобиловала российскими премьерами, но обнаруживались в ней и участники прошедших ранее фестивалей в Москве. Например, сказочный «Абулеле» и документальный «Рабин. Своими словами» год назад демонстрировались на Фестивале израильского кино, «Мистер Гага» блистал в хореографическом фестивале Дианы Вишневой CONTEXT.
Фильмы c российским участием были представлены только во внеконкурсной программе — резонансный «Рай» Андрея Кончаловского, «Брут» Константина Фама, из программы прошлого ММКФ, и телевизионный «Зигзаг удачи Эмиля Брагинского» — дань памяти недавно ушедшему кинопродюсеру Якову Каллеру. А открылся МЕКФ историей из жизни исследователей Холокоста «Вчерашний расцвет» (режиссер Крис Краус, 2016). Фильм оборачивается то абсурдистской комедией, то психоаналитической драмой, иногда отвлекая зрителя, смягчая поднятые в ней нетривиальные вопросы — о травме внуков выживших в Катастрофе, кризисе идентичности потомков нацистских преступников и коммерциализации Холокоста.
Одним из самых неожиданных по своему воздействию стал «Демон» Марчина Вроны. Вместо ремейка «Диббука» С. Ан‑ского, перенесенного в современную Польшу, мы имеем тонкий, полный трагизма рассказ о нежелании настоящего слушать голос истории. Неотмщенный дух прошлого не дает собравшимся на свадьбу Жанетты и Петра беззаботно отпраздновать. Прошлое словно просачивается сквозь стены бывшего еврейского дома, который по наследству от «наичистейшего как слеза» польского дедушки передают в подарок молодым. Герои Вроны хотят «забыть то, чего не видели». Свадьба как поединок с историей: поверженные гости, пытаясь одержать над ней верх, уничтожают следы и знаки времени. Но цена забвения — изгнание: из собственной истории, со своей земли. Теперь они полностью принадлежат тем, о ком не хотят вспоминать.
Холокост давно стал ходовой темой для кинематографистов, способом заявить о себе. О нем напоминает и большая часть фестивальной программы. Иногда напрямую, как в датском «Через воды», македонском «Освобождении Скопье» или претенциозном российском «Холодном танго» Чухрая, иногда завуалированно, как в «Демоне» или украинской «Песни песней» Евы Нейман. Формально «Песнь песней» — экранизация юношеского романа Шолом‑Алейхема об утраченном детстве, любви, о бренности бытия, которое озаряется мечтами о лучшей доле, томительно сладкими, как слова библейской Песни Песней. Фильм отличает безупречное изобразительное решение, персонажи будто сошли с полотен великих живописцев. Речевое своеобразие выражается в доминировании монологов, в вопросах и обращениях персонажей, остающихся без ответа, в повторах, рождающих ассоциацию со стилем Киры Муратовой. Цитатность в целом отличает картину Нейман — от апокалиптического видения грядущих разрушений, как у Аскольдова в «Комиссаре», до визуальных решений в духе Уэса Андерсона. Режиссер намеренно помещает героев в подчеркнуто ветхое, нежилое пространство улиц, домов, хедеров, синагог. Это не пространство жизни, это пространство памяти, где вещи истрепались, но воображение автора населяет его живыми персонажами канувшей в Лету идишской цивилизации.
В этом году число документальных фильмов на МЕКФ не уступало игровым. Традиционное погружение в жизнь героев через личное общение — портрет провинциального Израиля 1950–1960‑х годов от классика документалистики Михаль Авиад или исповедальный «Кто теперь меня полюбит?» братьев Томера и Барака Хейманнов сменили более изощренные способы демонстрации разнообразия еврейской жизни. Ведь историю можно рассказать через архитектуру («Рассказчик. Следуя Вальтеру Беньямину»), хореографию («Мистер Гага» — второй фильм братьев Хейманнов в программе), футбол («Лига Терезин»), кухню («В поисках израильской кухни»), живопись («Мориц Даниэль Оппенгейм»). Через все, что соприкасается с людьми, через то, что они создают. 
