Американский актер Лев Шрайбер жалуется, что его имя неправильно произносят — Лив вместо Лев. Мама, художница Хизер Мильграм, назвала его в честь Толстого. Ее родителями были польские евреи, перебравшиеся за океан. Окончив Йельскую школу драмы, Шрайбер много играл Шекспира и в юные годы стал, по рейтингам «New York Times», самым лучшим театральным актером своего поколения в Америке. А в 2010‑м получил уже третью свою премию «Тони» за роль в пьесе Артура Миллера «Вид с моста». Он снялся более чем в полусотне фильмов (первым стал «Список Шиндлера»), но одним из главных считает «Вызов» — экранизацию книги о еврейском партизанском отряде братьев Бельских, действовавшем в Белоруссии в годы войны. Шрайбер сыграл среднего брата. Это было в 2008‑м. А на последнем кинофестивале в Венеции он представил свою новую работу — фильм «Кровопускатель», с вопроса о котором корреспондент журнала «Лехаим» и начала интервью.

ТАТЬЯНА РОЗЕНШТАЙН → В новой картине вы играете боксера Чака Уэпнера, который прославился тем, что отправил в нокаут Мохаммеда Али. Как этот проект попал к вам?

ЛЕВ ШРАЙБЕР ← Два продюсера — Майк Толлин и Джеф Фойерцойг — показали мне документальный фильм про Уэпнера и сказали, что хотели бы разработать со мной сценарий игровой ленты. Права на историю Чака они купили 10 лет назад. Конечно, ребята знали моего «Рэя Донована», я там неплохо боксирую. Я занимаюсь боксом уже около 15 лет. Но фильмы про боксеров часто снимают по одной и той же схеме. Насилие в детстве, отсюда озлобленность, ловкий менеджер направляет эту злость в нужное русло, все на этом зарабатывают. История Чака другая. Он большой и наивный ребенок — боевых сцен в фильме наберется минут на десять. Эта картина об аллегории страха, который нас подавляет. Чак — хороший тому пример. Большинство людей стараются избежать событий, которые их пугают. Боксеры, в отличие от других, двигаются навстречу страху, то есть работают против себя. После этого наступает невероятное чувство свободы. Я это знаю, потому что проверил на себе.

ТР → Вы сын художницы и театрального режиссера, родились в Нью‑Йорке. Актеры‑евреи из Нью‑Йорка в представлении большинства — городские невротики и интеллектуалы, сразу приходит на ум Вуди Аллен. Бокс не вписывается в этот образ.

ЛШ ← Я счастлив, что показал новый типаж еврея из Нью‑Йорка. К слову сказать, многие нью‑йоркские евреи с гордостью укажут вам на бейсболиста Сэнди Коуфакса и пловца Марка Шпитца. Еврейское сообщество разнообразно, мой дед был очень спортивным человеком. Это он привил мне любовь к боксу и был во всем для меня примером. Я и сам не раз играл сильных мускулистых евреев, вспомните хотя бы Зуся Бельского в «Вызове» Эдварда Цвика. Трое братьев Бельских спасли столько же евреев, сколько Оскар Шиндлер. Только о Шиндлере знает каждый школьник, а о лесных братьях‑партизанах почти никто.

ТР → Вы решили восстановить справедливость?

ЛШ ← Именно. Вначале у меня были сомнения — еще один фильм про Холокост, после своего режиссерского дебюта я не хотел возвращаться к этому. Но передумал, потому что в «Вызове» не евреи‑жертвы, а евреи‑мстители. Мне это больше по душе. И да, мне хотелось сыграть в фильме, где речь идет о еврейском триумфе, а не о поражении.

ТР → Сегодня снимается много фильмов о Катастрофе — не вызовет ли это обратную реакцию, новую агрессию по отношению к евреям?

ЛШ ← Мне странно, когда, говоря о нормальных людях, употребляют слова «агрессия» или «ненависть». Такая реакция имеет место скорее у людей неадекватных. Другое дело, что из‑за большого количества фильмов сама тема стала выглядеть банально. Режиссеров часто интересует исключительно страшная эстетика, редко кто пытается разобраться в природе зла, в страдании души. И когда снимается много фильмов на одну и ту же тему, это может вызвать безразличие — опять этот заезженный образ еврея‑жертвы! Страдая по погибшим во время Второй мировой войны шести миллионам, евреи забыли пару сотен других — тех, кто боролся и выжил. Вот пример, который вызывает восхищение. Гораздо лучше гордиться достижениями, чем постоянно воспевать неудачи. Мне кажется, картина «Вызов» в этом смысле действительно восстанавливает баланс.

ТР → Не потому ли ваш режиссерский дебют «И все осветилось» (2005) стал не драмой, а скорее, комедией, в которой история смешалась с фантазией, а в главной роли оказался Элайджа Вуд — хоббит Фродо из «Властелина колец»?

ЛШ ← Началось с того, что умер дед, и я стал задавать себе вопросы, в том числе о своем происхождении. Как у многих, случился кризис личности. Пытаясь навести порядок в голове, я сел писать роман, и в процессе работы наткнулся на книгу Сафрана Фоера (один из самых известных писателей молодого поколения в США. — Ред.) — это было близко к тому, что происходило со мной. У актеров все же есть преимущество — нам позволено ставить эксперименты, воспроизводить кризисные ситуации наяву. И вот я нахожу Фоера, читаю роман «Все освещено», о его дедушке, который был родом с Украины, о его собственных попытках самоидентификации. Но если мой роман, который я писал, был пронизан раздражением и самоуничижением, то Фоер, которому было 19 лет, о том же самом писал с любовью и здоровым юмором.

ТР → Но почему ваша собственная биография была такой самоуничижительной?

ЛШ ← У меня было эксцентричное детство. Мы переезжали и жили в разных общинах, меня растила свободолюбивая, увлеченная философией мать. Может быть поэтому, начав жить своей собственной жизнью, я первое время тяготел к консервативности и дисциплине.

ТР → Герой Фоера едет на Украину, чтобы найти женщину, которая спасла его деда от фашистов. Вы ведь тоже отправились на Украину?

ЛШ ← Я решил повторить путешествие Джонатана из романа и найти местечко, где родился дед. Правда, у меня не было точных сведений, я лишь знал, что где‑то между Одессой и Киевом. Конечно, я ничего не нашел, но эта поездка примирила меня с прошлым, я почувствовал себя ближе к своим предкам, к деду — это было то же чувство, которое я испытывал, пока два года писал сценарий своего фильма и снимал его.

ТР → Вы владеете каким‑нибудь из еврейских языков? Или русским?

ЛШ ← К сожалению, дед не говорил со мной ни на идише, ни по‑русски. Но иногда я понимаю отдельные слова. Русский мне пришлось начать учить позже, в частности для роли Зуся Бельского. Очень мужественный язык. Помню из фильма: «Дам дважды и ты обосрешься». Звучит прямо и жестко.

ТР → Где‑то в прессе я читала, что вам не разрешили снимать на Украине.

ЛШ ← Это неправда. Мне дали такую возможность, но снимал я совсем недолго и не потратил на Украине столько денег, чтобы стоило обсуждать это на страницах газет. Я поехал на разведку, в надежде найти то самое дедово местечко. И снимал окрестности, иногда высовывая камеру из машины и включая на ходу. Некоторые мои любительские съемки вошли в фильм. Главное не то, где я снимал, а чего достиг. В процессе работы над фильмом мне наконец удалось «высветлить» свое прошлое, примириться с ним, а ведь воспоминания о прошлом так же ценны, как его точное воспроизведение.

ТР → Собираетесь ли вы и далее заниматься режиссурой? Кажется, вы хотели снять «Венецианского купца»?

ЛШ ← Была идея, но не было шанса. Я хотел попробовать сделать из пьесы такую своеобразную версию вестерна, историю мести. Но сейчас у меня нет планов снимать самому, много времени требуют семья и дети — у нас с Наоми (актриса Наоми Уотс, жена Льва Шрайбера. — Ред.) два сына. Мне не хочется быть для них виртуальным отцом.

ТР → В каких традициях растите сыновей?

ЛШ ← Наоми родилась в Великобритании, я ньюйоркец. Я не ортодоксальный еврей, но обоих сыновей мы воспитывает в традициях иудаизма. Хотя я не ортодокс, я отмечаю Песах и другие праздники, очень ценю идею преемственности и единения в еврейской общине. Хотя в своей киношной «общине» я это тоже ценю.