Американский поэт и литературный критик Адам Кирш продолжает читать по листу Талмуда в день — и делится размышлениями о прочитанном. В этот раз посредством знаменитого анекдота из трактата «Шабат» он объясняет компромиссы, допускаемые консервативным и реформистским иудаизмом.

Читая на этой неделе соответствующий раздел Талмуда, я с удивлением наткнулся на один из самых известных анекдотов в еврейской истории, он же — один из немногих талмудических пассажей, знакомых большинству евреев, даже если они не знают (как не знал и я до этого момента), что его источник — в трактате «Шабат» (31а). Это история о том, как нееврей пришел к великой паре мудрецов — Гилелю и Шамаю — и пообещал, что он обратится в иудаизм, если они научат его Торе, пока он будет стоять на одной ноге.

Талмуд приводит ответы обоих мудрецов как свидетельства их совершенно разных характеров. Суровый Шамай нетерпеливо «вытолкал [нееврея] вон линейкой, которую держал в руке». Для него сама идея того, что можно выучить Тору, которая должна включать и Устную Тору, всю Мишну, стоя на одной ноге, выглядела так абсурдно, что просьбу нееврея он счел насмешкой. Скромный Гилель, напротив, дал нееврею ответ, который вошел в пословицу: «Не делай другому того, что ненавистно тебе; в этом вся Тора, остальное — комментарии. А теперь ступай и учи ее».

Неудивительно, что евреи в XXI веке так любят эту максиму Гилеля. Многие евреи, не будучи ортодоксами, тем не менее хотят чувствовать связь с еврейской традицией, при этом не подчиняясь множеству предписаний и ограничений, на первый взгляд совершенно произвольных. Гилель же дает нам возможность быть хорошими евреями, верными «всей Торе», путем соблюдения этических принципов, а не религиозных законов. Его можно понять так, что быть хорошим евреем — то же самое, что быть хорошим человеком. И только прочитав высказывание Гилеля в его родном талмудическом контексте, понимаешь, насколько нелепой показалась бы самому мудрецу наша современная интерпретация его слов. Да, моральный дух Торы превыше всего: Гилель и многие другие мудрецы, чье мнение приводится в Талмуде, ни в грош не ставят соблюдение заповедей, если оно не сопровождается подлинным благочестием и добротой. И да, действительно, Гилель придает большее значение духу заповедей, чем Шамай, и в результате ему удается обратить в иудаизм нееврея, которого Шамай оттолкнул бы навсегда. Дальше в этой же главе несколько прозелитов говорят: «Суровость Шамая изгнала бы нас из этого мира, но смиренность Гилеля привела нас под крылья Шхины».

Но если мы хотим понять подлинную мораль этого рассказа, мы не должны опускать последние слова Гилеля, обращенные к его собеседнику: «А теперь ступай и учи ее». Учить Тору, изучать Мишну и Талмуд — это естественное следствие и необходимое выражение благочестия, с точки зрения мудрецов. Мы уже не раз видели, как мудрецы помещают изучение Торы в центр еврейской жизни, оценивая его даже выше молитвы, видя в нем смысл человеческого существования. Мы также замечали их презрение к ам аарец — невежественному и несоблюдающему еврею той эпохи.

Как будто чтобы еще лучше прояснить этот вопрос, за рассказом о Гилеле следует толкование стиха из книги пророка Исаии, который гласит: «Прочность твоих времен и сила спасения — это мудрость и знание; страх Г‑сподень — его сокровищница» (Ис., 33:6). Согласно толкованию Реш Лакиша, каждое слово в этом стихе соответствует одному из шести разделов Мишны: «прочность относится к разделу “Зраим”, времена — к разделу “Моэд”» и так далее. По мнению мудрецов, законы отражают Б‑жественные свойства и изучение законов — лучший способ приблизиться к Б‑жественному. Продолжая толковать стих из Исаии и дойдя до слов «страх Г‑сподень», они ставят богопочитание выше, чем познания в Торе: «Тот, кто обрел Тору, но не обрел страха небес, напоминает хранителя, получившего ключи от внутренних покоев, но не получившего — от внешних». Иными словами, страх Г‑сподень — необходимое условие для изучения Торы; но как всегда, изучение Торы — это «внутренние покои», место, где мы должны обитать.

Быть верным духу Талмуда, не будучи верным законам Талмуда, — значит, на самом деле, не быть верным духу Талмуда. (Эти рассуждения об этических принципах сменяются — без всякого перехода — дискуссией о правилах обхождения с субботними свечами: когда позволительно гасить свечу в шабат; между теорией и практикой нет границы.) С другой стороны, и максима Гилеля о поведении в адрес другого — не последнее слово в талмудической этике.

Фрагмент Талмуда, который мы читали на этой неделе, включает также одну из самых удручающих дискуссий из всех, что я читал до сих пор. Она начинается на листе 31б трактата «Шабат» и продолжается на последующих. Мудрецы заявляют: «За три нарушения женщины умирают при родах: за то, что они плохо соблюдают законы ниды (ритуальной и сексуальной чистоты), халы (не отделяют десятую часть теста в пользу коэнов) и зажигания субботних свечей». Почему же, если человек забыл зажечь субботнюю свечу, это наказуемо смертью? Потому что, сказал бы Г‑сподь, «душа, которую Я вложил в тебя, называется свечой» (в книге Притч: «Свеча Г‑сподня — душа человека»). И почему это должна быть именно смерть во время родов? Потому что, говорит Рава, «если вол пал, точи нож». Иными словами, роды — то время, когда женщина особенно уязвима и доступна для смерти, как и павший вол доступен для забоя».

То, что Б‑г убивает женщин во время родов за то, что те небрежно относились к своей обязанности зажигать субботние свечи или отделять десятую часть теста, для меня, как и для большинства современных людей, абсолютно неприемлемо. Во‑первых, я считаю просто невозможным верить в такого Б‑га. Во‑вторых, меня возмущает отношение к женщине, проявляющееся в последующей дискуссии, где говорится, в частности, что Б‑г наказывает мужчин, убивая их жен и детей, — как будто жена не самостоятельный человек, отвечающий за свои действия, а собственность мужчины, которой его можно лишить в наказание за что‑либо.

Для меня ценный опыт чтения даф йоми состоит в том, чтобы размышлять не только о тексте Талмуда, но и о моей позиции относительно этого текста. Я четко осознал, насколько далеки мои представления о Б‑ге, законе и обязанностях человека от представлений мудрецов Талмуда. В какой‑то мере чтение Талмуда заставило меня зауважать позицию реформистского и консервативного иудаизма, в которой я раньше видел обычный компромисс. Сейчас я понял, что у многих евреев есть принципиальные причины искать новые основания для еврейской веры — им не просто лень соблюдать предписанные Талмудом законы.

В то же время я пытался удержаться от негодования и не отвергать с порога мировоззрение мудрецов Талмуда как устаревшее и не убеждать себя в том, что я как современный человек превосхожу их. Я всегда помню о том, что читаю религиозный текст светскими глазами, читаю наставление учителей, не будучи их учеником. Эти противоречия не заставили меня отказаться от чтения Талмуда, но они побуждают меня относиться к нему с уважением — даже тогда — и особенно тогда, когда я вижу, как его позиция далека от моей — или моя далека от его.