Материал любезно предоставлен Tablet
Американский поэт и литературный критик Адам Кирш продолжает читать даф йоми — лист Талмуда каждый день — и делится размышлениями о прочитанном.
В конце 2‑й книги Шмуэля после последних слов царя Давида мы читаем список «храбрых у Давида», лучших воинов в его свите. Нигде Библия не подходит ближе к героическому этосу «Илиады», чем в этом перечне грандиозных подвигов. Исбосеф Ахаманитянин поднял копье свое на восемьсот вражеских солдат; Шамма, сын Агея, в одиночку разбил армию филистимлян в битве на чечевичном поле; «трое храбрых» пробились сквозь филистимский лагерь, чтобы принести Давиду воды из колодца. Последним в списке идет Бнаяу, сын Йеояда, «храбрый муж, великий делами своими», а именно: он поразил двух сыновей Ариэля Моавитского и во время снегопада сошел в ров, чтобы убить льва.
Бнаяу неожиданно появляется в Талмуде, в Брахот, 18а–б . Сначала он возникает в тексте не сам по себе, а как «сын живого человека» — так он фигурирует в Библии. «Зачем о нем сказано, что он сын живого человека? — с некоторым раздражением вопрошает рабби Хия. — Разве весь остальной мир, все остальные — дети мертвых?» Нет, полагает Хия, причина в том, что отец Бнаяу был настолько праведен, что Библия называет его «живым человеком», хотя на самом деле он к тому моменту уже умер. Этой репликой Хия участвует в длительной талмудической дискуссии о том, удостоятся ли праведники жизни после смерти.
Но более увлекательным мне представляется то, что следует дальше. В одном из ответвлений разговора, которые и делают дискуссию в Гемаре столь непредсказуемой, Хия продолжает анализировать то, как Библия характеризует самого Бнаяу. И его анализ превращает воина Давида в талмудического мудреца. Библия называет Бнаяу «великим по делам, из Кавцеэля». Меняя прочтение топонима — излюбленная герменевтическая техника талмудических ученых, — Хия получает вместо «ми‑Кавцеэль» (из Кавцеэля) «мекабец Эль» — «[великие дела] собирает [ради] Всевышнего». А такими делами, в представлении авторов Гемары, могут быть лишь подвиги в изучении Торы: «преумножал и копил деяния во славу Торы».
Продолжая это аллегорическое прочтение, Хия утверждает, будто Библия, сообщая, что Бнаяу разбил двух мужей Моава, имеет в виду, что он не оставил «никого равного себе [в учености] ни в период Первого храма, ни в период Второго храма». А когда говорится, что он поразил льва во рву в зимний день, имеется в виду, что он расколол лед и погрузился в микву, дабы очиститься перед занятиями Торой, или же что он выучил целый алахический мидраш на книгу Ваикра за один короткий зимний день.
Эта удивительная метаморфоза, произошедшая с Бнаяу, из убийцы превратившимся в мудреца, вызывает у меня два вопроса. Первый — пожалуй, не имеющий ответа — касается того, как Хия понимал аллегорию. Когда он утверждает, будто библейские описания военных подвигов Бнаяу — это на самом деле описания его интеллектуальных и духовных свершений, он полагает, что военные подвиги вовсе не имели места? Если это так, то как же талмудические мудрецы видели всю историю Давида, которая с очевидностью принадлежит к миру воюющих царей и их армий?
Если же Хия осознавал, что его прочтение противоречит сути библейского текста, что он вкладывает в библейский текст свои смыслы и новую систему ценностей, то возникает второй вопрос: что он и его коллеги‑мудрецы думали и чувствовали в связи с той огромной переменой в еврейской жизни, которая сделала доблесть воина столь архаичной, а доблесть ученого — столь важной и насущной? Очевидно, что эпоху амораев от эпохи древних израильтян отделяла революция в еврейских ценностях, в ходе которой что‑то было утеряно, а что‑то — приобретено. С сионистской точки зрения можно даже говорить о том, что игнорирование боевого духа и боевых заслуг Бнаяу было опасной ошибкой для еврев. Вплоть до 1948 года в еврейском народе не появится больше воинов такого масштаба.
При этом чтение Талмуда склонило меня — хотя ранее я не был к этому склонен — посмотреть на этот вопрос с другой стороны, с точки зрения амораев. В конце концов, если изучение Торы — это самое достойное и самое отличительно еврейское из человеческих занятий, то военным искусством можно пренебречь — как дикостью и варварством. Кто, наконец, иудаизму нужнее: воины или мудрецы? Кто из них более совершенный тип человека?
Ответ Талмуда совершенно ясен. Вот, в трактате «Брахот» есть целый раздел, служащий талмудической параллелью к восхвалению воинов Давида в книге Шмуэля — или, скорее, контрвосхвалением. Это дискуссия, начинающаяся на листе 16б, о молитвах, которые самые именитые мудрецы имели обыкновение произносить после молитвы «Шмоне эсре», или «Амиды».
Доблесть воинов Давида измеряется численностью их жертв — этакая статистика подвигов, объединяющая и обезличивающая этих героев: просто один убил триста филистимлян, а другой — восемьсот. Мудрецы же, напротив, приобретают индивидуальность благодаря рассказу о том, чего они просили в своих молитвах; молитвы раскрывают уникальные особенности каждого из них. Рабби Эльазар с надеждой молился о том, чтобы Всевышний водворил в их среде любовь и братство, увеличил число учеников и дал удел в саду Эдемском. Рабби Йоханан мрачно просил Г‑спода «взглянуть на наше бесславие и посмотреть на наше бедствие». Рабби Хия — вполне в соответствии с тем, что мы уже о нем знаем, — молился о том, чтобы «стала Твоя Тора нашим занятием».
Можно ли быть слишком увлеченным Торой? Это не просто теоретический вопрос. Ведь от толкования рабби Хией образа Бнаяу можно проследить прямой путь к современным израильским дебатам о том, следует ли призывать ультраортодоксов в армию. Чтение Талмуда помогло мне лучше понять логику харедим, сопротивляющихся призыву. Для авторов Талмуда изучение Торы было не только лучшим занятием для человека, но также и лучшим способом сохранить еврейский народ. Так что те, кто сегодня утверждает, будто изучение Торы — это то, что сохраняет жизнь иудаизму, имеют за своими плечами длинную традицию. С другой стороны, история также учит нас тому, что иудаизм живет, лишь пока живут евреи, а единственным способом сохранить жизнь временами оказывается только сила. Бнаяу и Хия на самом деле нуждаются друг в друге больше, чем кто‑либо из них мог подумать.
Оригинал публикации: Talmud’s Warriors and Scholars. By Adam Kirsch
Талмудическое путешествие начинается
Реувен Намдар: «Я увлечен ивритом»
