Эта недельная глава начинается с рассказа о сорока двух походах, которые привели сынов Израиля из Египта в Землю обетованную. Впрочем, по начальной фразе главы можно подумать, будто Исходом из Египта были все их странствия. На самом же деле Исход как таковой — только первый поход. Чтобы понять это как можно лучше, в беседе раскрывается тема Египта не только как страны, но и как умонастроения. Древнееврейское название Египта — Мицраим означает «заточение», что явно противопоставляется земле Израиля, названной «страной прекрасной и просторной». Какова же роль «заточения» и «простора» в жизни евреев? И какое значение в их судьбе имеет идея странствий?

ОДИН ИЛИ МНОГО ИСХОДОВ?

«Вот странствия сынов Израиля, которые вышли из страны Египетской» (Бемидбар, 33:1).

Этот стих вызывает известные затруднения. Ведь на самом деле из всех странствий, перечисляемых в нашей недельной главе, только первое — от Рамсеса до Суккота — и было Исходом «из страны Египетской». Все остальные происходили за ее пределами. Почему же в указанном стихе употреблено множественное число — «странствия»?

И что означают эти 42 похода из Египта в Израиль, «страну прекрасную и просторную»? Слово «просторная» противоположно по значению словам «закрытая» или «ограниченная». Но ведь евреи освободились из своего «заточения», стоило им только покинуть Египет. Почему же сказано, что они вышли на «простор» только по окончании 42‑го похода?

Эти понятия заточения и простора имеют духовный смысл: «Из теснин воззвал я к Б‑гу — простором ответил мне Б‑г» (Теилим, 118:5). На пути к духовной цели еврей должен преодолеть узкие места внутреннего конфликта и выйти на простор душевного равновесия; тропа, идущая среди мирских соблазнов и суеты, должна вывести его в широкую долину единения с Б‑гом. Каждый следующий достигаемый уровень оказывается просторнее предыдущего, но он ограниченней того, к которому человек только еще держит путь, — и так до тех пор, пока, перейдя через Иордан, знаменующий собой рубеж между странствиями и достижением цели, он не выйдет на последний из просторов, к Эре Машиаха.

Вот почему не только первое, но все 42 странствия были суть одним Исходом «из страны Египетской». С каждым походом, приближающим израильтян к цели, всякая предыдущая остановка казалась заточением, очередным Египтом. И каждая новая ступень была очередным Исходом. Евреи давно уже оставили позади Египет в географическом смысле, однако им еще предстояло миновать его в смысле ограниченности души.

ЕГИПЕТ И ЛИЧНОСТЬ

Тора вечна и непреходяща. Это несомненно и в отношении Исхода, о котором еврею четко сказано, что он обязан «считать себя в этот самый день (15‑й день месяца нисан, когда начинается праздник Песах) вышедшим из страны Египетской» (Мишна, Псахим, 10:5; Танья, ч. I, гл. 47). Потому непреходяще и значение сорока двух странствий.

Человеку приходится проходить множество «Египтов». На одном уровне ему нужно вырваться из заточения мирского окружения, пытающегося удержать его в своем плену. На другом — это могут быть узкие рамки человеческого интеллекта, который пропускает иудейскую веру через низменный фильтр привычных рационалистических объяснений. Но даже если он благополучно минует эти уровни, если его вера наконец вырвется из тисков рассудка, ему все равно следует устремляться к новым высокогорным просторам, по сравнению с которыми его теперешнее состояние — заточение.

СТУПЕНИ МОЛИТВЫ

Этот процесс можно проследить на примере молитвы. Тора — отнюдь не то же, что молитва (Танья, ч. III, гл. 10; Тора ор, 1в; Сефер а‑мааморим, 5708, с. 80), ибо Тора есть слово
Бжие к человеку, тогда как молитва — человеческое слово к
Б‑гу. Молитва — это лестница Яакова, которая «стоит на земле, а верх ее достигает неба» (ср. Зоар, ч. I, 266б; ч. 3, 306б; Тикуней Зоар, Тикун 45). У нее множество ступенек, и каждый шаг вверх знаменует собой продвижение из земных теснин к просторам Небес.

Первая ступенька — подготовительная. Разве может конечный человек предстать в молитве перед бесконечным
Б‑гом? Еще менее он способен это сделать, если грешил, предавал свой союз со Всевышним. Подготовкой к молитве служит благоговейный трепет, когда человек сбрасывает с себя маски гордыни и самоуверенности. Такое настраивание на молитву, прежде чем будет произнесено хоть одно ее слово, тоже по сути своей Исход, освобождение от привычного состояния.

Затем наступает черед собственно молитвы, когда человек минует анфиладу все более просторных помещений, по сравнению с которыми то, что предшествовало этому пути (подготовка), можно сравнить с узким, ничего не представляющим собой коридором прихожей.

Переходя от выражения преданности в «Псалмах восхваления» к излияниям любви в молитве Шма, мы затем поднимаемся до высшей точки самозабвения и искренности с Г‑сподом в амиде, уподобляясь «рабу, стоящему перед Господином». В эту минуту мы суть ничто, а Б‑г — всё; мы можем лишь вымолвить: «Г‑сподь! Открой уста мои, и уста мои восславят Тебя» (Теилим, 51:17).

ЗА ПРЕДЕЛАМИ ПАРАДОКСА

Амида по сути парадоксальна. С одной стороны, мы отказываемся от своего «я» и лишь передаем слова Г‑спода. С другой — в этой молитве заключена просьба удовлетворить наши духовные и физические потребности. При этом мы пребываем в состоянии такого бескорыстия, что забываем о своих потребностях и благополучии.

Эта двойственность амиды кажется противоречивой. Но объединение противоречий с помощью одних только разума и логики невозможно. Уровень духовности, на котором находится амида, гораздо выше разума. Чем ближе мы к Б‑гу, тем легче примирить любые противоречия, снять любое напряжение. Мы говорим: «мир Он творит в высях Своих!» (Иов, 25:2), потому что на высотах, лежащих выше разума, всегда царит мир между противоборствующими сторонами, противоположные мнения там всегда сочетаемы. В этом отношении амида предвосхищает будущее, в котором каждому станут понятны слова «и в плоти моей я увижу Б‑га» (Иов, 19:26), то есть противоположности, материя и дух, сольются воедино.

СТРАНСТВИЯ

Хотя амида — кульминация дневных молитв, еврей должен ежедневно начинать с подготовки и других молитв, отталкиваясь от еще вчера достигнутой наивысшей точки. Пусть даже в своем личном странствии он оставил позади Египет греха, ему еще предстоит избавиться от напластований ограниченности, очиститься и от менее очевидных следов Египта в своей душе. По утверждению Бааль‑Шем‑Това, даже если сам человек не делает ничего дурного, но находит какой‑то недостаток в другом, это значит, что такой же недостаток отчасти сохраняется и в нем самом. Зло оставляет свои следы, от них тоже следует избавляться.

В религиозной жизни внезапных прибытий к месту назначения нет — это нескончаемые странствия.

ДВЕ ОШИБКИ

В широком смысле Исход сынов Израиля из Египта предостерегает от двух ошибок, которые подстерегают еврея.

Одна из них заключается в том, что человек может решить, будто уже достиг цели. Он может подумать: я добился в своей вере значительных успехов и могу на этом успокоиться. На самом же деле еврей не создан, чтобы стоять на месте, его удел — новые и новые странствия.

Вторая ошибка связана с отчаянием. Человек может подумать: мои знания так ничтожны, а способности так малы, что все религиозное рвение тщетно и ни к чему не приведет. А ведь на самом деле даже один‑единственный поход может вывести из личного Египта, и правильно выбранное направление гораздо важнее того, насколько далеко вы сумеете зайти.

Кроме личностного отчаяния, человека может преследовать отчаяние историческое — это ощущение, что как раз его эпоха меньше всего подходит для реализации мессианских надежд. Но ощущение это ложно. Даже израильтяне, дошедшие в Египте до точки, достигшие сорок девятого уровня нечистоты (Зоар хадаш, нач. гл. Итро; Тикуней Зоар, тикун 32), сумели добраться до места назначения — до Израиля. У нас же проделан почти весь путь к итогу мессианской судьбы, цель близка, мы живем после Синая и имеем возможность обретать все новые силы в откровении, а кроме того, у нас есть духовные лидеры поколения, которые связывают нас с Б‑гом и всячески содействуют нашему восхождению.

ТРИ НЕДЕЛИ

Главы «Матот» и «Масеэй» всегда читаются между 17 тамуза и 9 ава. Они приходятся на период мучительного ожидания — от первой бреши, пробитой в стене Иерусалима, до последовавшего затем разрушения Храма.

Это отнюдь не случайно. Они должны донести до нас оптимистическую мысль об «уничтожении ради последующего восстановления», причем донести ее в пору, когда мы особенно нуждаемся в таком напоминании. Ведь разрушить здание можно и ради того, чтоб на его месте возвести другое, более красивое и прочное. В своем комментарии к стиху «Это час бедствия для Яакова, и в нем же его избавление» (Ирмеяу, 30:7) Бааль‑Шем‑Тов указывает, что спасение не просто следует за бедой: оно изначально в ней заложено. Здесь мы опять‑таки наблюдаем слияние противоположностей — разрушения и воссоздания, несчастья и спасения, — которое происходит, если только мы сумеем расстаться с узостью человеческого рационализма и устремимся вперед, к просторам всеобъемлющей веры. На этом уровне наша вера охватывает все. Везде, даже в кажущейся катастрофе, нам открывается Бжья милость. С точки зрения ребенка, наказание представляет собой зло. С точки зрения отца, оно должно пойти сыну во благо. Наша цель — смотреть на историю глазами Б‑га. Тогда мы сможем превратить скрытую снисходительность Б‑га в явное Его милосердие, а мрак изгнания — в свет грядущих времен.