Книжные новинки

Пена давно минувших дней

Валерий Дымшиц 13 февраля 2017
Поделиться

ИСААК БАШЕВИС ЗИНГЕР
Пена
Перевод с идиша И. Некрасова. М.: Книжники, Текст, 2016. — 247 с.

« — А менты туда не суются?» — прочитал я на 63‑й странице перевода романа И. Башевиса «Пена» (опубликован в 1967 году в газете «Форвертс») и вздрогнул. Я как‑то интуитивно думал, что жаргонное «мент» — это от слова «милиционер» и, следовательно, раньше 1917 года появиться никак не могло, а между тем действие романа происходит в Варшаве летом 1913‑го. Я бы, пожалуй, подумал, что это ошибка переводчика, если бы не одно «но»… Роман «Пена» переведен Исроэлом Некрасовым — лучшим нашим переводчиком с идиша на русский. Исроэл Некрасов просто не мог допустить такую элементарную ошибку. К счастью, интернет знает всё, в том числе и то, что слово «мент» впервые зафиксировано в словаре блатного жаргона в 1909 году и к милиционерам отношения не имеет. Этимология дискутируется, но в общем сводится к форменной полицейской шинели. Я бы к этим этимологическим дискуссиям добавил свои пять копеек, а именно: «мент» подозрительно похоже на еврейское «ментл» — пальтишко, нечто вроде русской «гороховой шинели», но речь сейчас не об этом…

 

Речь о том, что перед нами обычный для романов Башевиса сюжет: мужчина запутался среди нескольких женщин (в «Пене» их, кажется, больше, чем в любом другом его романе: четыре или пять). Не то они влюблены в главного героя, не то он в них. Он, однако, потерял потенцию, а вместе с ней волю к жизни, ему кажется, что им движут какие‑то внешние слепые силы, которые он называет демонами. Впрочем, герои Башевиса всегда говорят о демонах. Но действие на этот раз разворачивается не в Нью‑Йорке, а в Варшаве накануне Первой мировой войны среди еврейской бедноты и полукриминального городского дна. И значим для читателя оказывается не только Макс Барабандер, темный делец и в прошлом мелкий преступник, но и вся эта еврейско‑варшавская разноголосица: распутные дамочки, чистые девушки, бедные раввины, хедерные мальчики, оккультисты, шарлатаны, домашние хозяйки — вся Крохмальная улица, на которой прошло детство Ицика Зингера, будущего писателя. И все многочисленные персонажи имеют свои точные речевые характеристики, через которые автор выражает и их личные, и их сословные, культурные, социальные черты. И весь этот хор звучит во всех возможных регистрах идиша: то на воровском арго, то на языке социалистической газеты, то на языке бесмедреша, то на языке борделя…

Как бы ни был богат, разнообразен и точен язык Башевиса, вы читаете не его — вы читаете то, что написал Исроэл Некрасов. Он сделал свою непростую работу наилучшим образом. Современные устойчивые принципы перевода с идиша еще не выработались окончательно, у каждого из немногочисленных переводчиков они свои, у меня как у переводчика — тоже. Те принципы, которые последовательно и бескомпромиссно проводит Исроэл Некрасов, мне кажутся наиболее адекватными и, не скрою, наиболее близкими к моим собственным. Перевод романа «Пена» с его множеством речевых регистров и обилием прямой речи — это образцовый, эталонный перевод.

Задача переводчика была осложнена еще и тем, что в «Пене» больше, чем в любой другой прозе Башевиса, ощущается влияние различных интертекстов. Главный герой — несомненный персонаж рассказа Шолом‑Алейхема «Человек из Буэнос‑Айреса», в котором речь идет о поставщике «живого товара» в бордели Аргентины. Встреча главного героя Макса Барабандера с ясновидящим явно переосмысливает известный рассказ Переца «У факира». Герои криминального мира Варшавы напоминают о — ненамеренный каламбур слишком очевиден — прозе Ойзера Варшавского. «Пена», наконец, перекликается с собственной мемуарной прозой Башевиса и его старшего брата, писателя И.‑И. Зингера. В семье раввина, к дочери которого сватается главный герой, легко узнается семья писателя.

«Пена» — не самый известный роман Башевиса, он не «удостоился» прижизненного перевода на английский. Уж слишком этот роман далек от проблем американского читателя, слишком ностальгичен. А между тем эта книга одна из лучших у Башевиса. Именно в ней видно, как он сопрягает великое и малое.

Максу Барабандеру все время кажется, что он непонятно за что попадет в тюрьму. И вот случайный выстрел — пистолет выстрелил от удара — приводит Барабандера к аресту, к тюрьме, к гибели. Фатум, демоны, роковое стечение обстоятельств губят успешного, богатого дельца, у которого только одна проблема в жизни: он сам не знает, чего хочет.

Есть вполне обоснованное мнение, что старый еврейский мир Восточной Европы, тот мир, которому всецело принадлежал Башевис, начал гибнуть 1 августа 1914 года, с первыми выстрелами Первой мировой войны. И, закрыв роман «Пена», вдруг понимаешь, что он не только о вечном у Башевиса любовном многоугольнике, но и о кануне Первой мировой, когда все европейцы — и евреи вместе со всеми — двигались против своей воли, как сомнамбулы, к неминуемой гибели, и выстрелом стартового пистолета стал выстрел Гаврилы Принципа.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Поправка на топос и этнос

«Страшная книга о счастливом детстве» — так начинает свое послесловие к повести Льва Квитко Валерий Дымшиц, видя счастье героев в их умении радоваться каждому дню среди нищей и бесприютной жизни. Быт еврейского местечка уже не кажется читателю экзотикой (вспомним хотя бы «Папин домашний суд» Исаака Башевис‑Зингера), но действительно ли этот жестокий нищий быт по прошествии времени кажется утерянным раем? Действительно ли детство — та волшебная оптическая призма, которая окрашивает прошлое во все цвета спектра?