Очередной спецпроект «Лехаима» предлагает задуматься о смысле праздника Ханука вместе с авторами, задающими самые неожиданные и неординарные вопросы по теме. Еврейское наследие потому и жизнеспособно, что не боится сложных вопросов: ответы на них позволяют двигаться дальше, вновь и вновь переосмысляя наши ценности.

Материал любезно предоставлен Mosaic

Основные подробности истории Хануки всем хорошо известны и не требуют толкований — гнет Селевкидов, героическая победа, чудо с кувшином масла, — но то, как евреи ее осмысляли, со временем изменялось. Примечательно, что существует разительное отличие талмудического объяснения праздника от того, что мы читаем в 1‑й и 2‑й Маккавейских книгах. Однако, невзирая на многочисленные искажения в талмудическом истолковании Хануки, этот праздник, бесспорно, даже в доталмудические времена пользовался большой популярностью как в земле Израиля, так и в диаспоре. Возможно, эта популярность отчасти объясняет, почему этот праздник с годами обрел столько оттенков смысла.

К примеру, в X–XII веках евреи сочинили новые тексты, делавшие упор на отвагу Хасмонеев и их воинскую доблесть. Эти тексты быстро распространились в Германии, Италии и в исламских землях. В Свитке Антиоха, Йосифоне и прочих трудах Йеуда Маккавей сотоварищи предстают перед нами в образе античных героев или Роланда и Сида — современников авторов этих трудов.

С началом Нового времени значение праздника Ханука во многом переосмыслили, однако опять‑таки каждое истолкование отражало религиозные и идеологические условия существования различных еврейских общин. Так, евреи, стремившиеся интегрироваться в окружающее их общество (как, например, в Германии, а потом и в Соединенных Штатах), обращали внимание на близость Хануки к Рождеству. Когда на Хануку зажигают разноцветные свечи (и даже порой превращают менору в «еврейскую рождественскую елку») и дарят детям подарки — это подражание традициям неевреев. В последнее время Ханука кое‑где в Америке из праздника, олицетворяющего борьбу народа за религиозную и национальную независимость, превратилась в своего рода абстрактный универсальный символ, а менора — в свет самой свободы.

Современная еврейская литература, напротив, предлагает нам массу примеров, в которых знакомство с Ханукой и в особенности с менорой знаменует момент, когда еврей, оторванный от традиции, вдруг задумывается о своей идентичности. Два наглядных примера: рассказ великого идишского писателя Ицхока‑Лейбуша Переца «Ханукальная свеча» и статья Теодора Герцля «Менора». Есть и много других. В преданиях хасидов Хабада почетное место отводится историям о евреях — узниках ГУЛАГа, которые с огромным риском для себя зажигали свечи на Хануку. И часто в этих историях какой‑нибудь из их жестоких тюремщиков, поймав заключенных с поличным, вдруг вспоминает о том, что он тоже вообще‑то еврей.

Для сионистского движения Ханука приобретает первостепенную важность. Сионисты усматривают в этом празднике прославление еврейского народа и его давних героев, обладавших отвагой, воинской доблестью, политической сметкой, а также неразрывно связанных с исторической родиной. Некоторые сионисты в рассказах о Хануке смелость воинов‑Хасмонеев ставят выше чуда с кувшином масла. Столетие с лишним образовательные учреждения сионистов, равно как и литература, искусство, театр, на все лады повторяли эту мысль.

В связи с этим следует рассмотреть значение, которое историки‑сионисты придавали празднику Ханука как событию, важному не только для евреев, но и для истории всего человечества. Начнем с уроженца Российской империи Йозефа Клаузнера, сионистского мыслителя, поклонника Зеэва Жаботинского. Наиболее известный из трудов Клаузнера — исследование об Иисусе как исторической личности. Клаузнер стремился показать всемирно‑историческое значение еврейского прошлого, в том числе и истории Хануки. Приведем цитату:

Впервые в мировой истории целый народ подвергался преследованиям из‑за религии и претерпевал жесточайшие мучения за верования и догматы. Многие, разумеется, не вынесли этих тягот… Но многие тысячи восстали, духовные герои, кого ни пытками, ни угрозой ужасной смерти не вынудить предать учение их Б‑га… Они интуитивно чувствовали, что, предав своего Б‑га, предадут и свой народ: если сгинет Тора Израиля, сгинет и народ Израиля…

Они были мучениками — первыми среди народа Израиля, а может, и среди всех прочих народов, — пожертвовавшими своей душой ради освящения имени Б‑га. Однако народ спасали не только мученики. Чтобы спасти народ, его Б‑га, его Тору, пассивного сопротивления недостаточно… Вслед за мучениками должны были восстать герои, великие бунтари и воины дома Хасмонеев, Маттафия, сын Йоханана, и пятеро его сыновей: они своею кровью купили свободу вероисповедания, свободу для своей родины.

«История Второго храма», 1952

Британский историк еврейского происхождения Сесил Рот в своем труде «История евреев Италии» (1946) выразил схожее мнение о восстании Хасмонеев:

Оно стало одним из поворотных событий в истории человечества. Никогда еще люди настолько искренне не верили в то, что за идею стоит бороться и умирать. Успех восстания сохранил для человечества этический монотеизм, лежащий в основе не только иудаизма, но христианства и ислама (пусть их тогда еще не существовало), а также западной цивилизации в ее истинном смысле.

Этот же аргумент встречается в трудах Ицхака Бера и Менахема Штерна, двух представителей Иерусалимской школы, историков середины XX века, работавших над строгими научными исследованиями: те должны были обеспечить еврейскому государству такое описание прошлого, на которое можно было бы опереться. Штерн отмечал:

Истовая, бескомпромиссная верность еврейских масс своей религии — явление, имеющие глубокие корни. Евреи и в прошлом не раз доказывали, что, не колеблясь, отдадут свою жизнь ради заповедей своей веры. Но в данном случае мы имеем дело с первым в истории человечества мученичеством таких масштабов. Стойкость мучеников и праведников в те времена религиозных запретов служит примером и образцом для всех будущих поколений как евреев, так и неевреев.

«Еврейская история в древности», 1969

Эти слова тем важнее, что в шестьдесят пять лет Штерн и сам принял мученическую смерть: во время прогулки его убил палестинский террорист.

В каком‑то смысле даже естественно, что эти современные авторы‑сионисты, люди не религиозные, но и не воинствующие атеисты, при этом глубоко погруженные в историю западной цивилизации, стремились превратить Хануку в символ вклада евреев в мировую историю. И все же в определенном смысле это не может не вызывать удивление: к чему подчеркивать, что это была борьба за идеалы, имевшая последствия для всего мира, если можно подчеркнуть, что восстание Хасмонеев было борьбой за национальную независимость — пожалуй, единственным примером такого рода за все время между вавилонским изгнанием и 1948 годом, когда евреи восстановили суверенитет в земле Израиля? И кто, как не Маккавеи, служит наилучшим образцом для «новых евреев», которых стремился создать сионизм — Маккавеи, воспротивившиеся эллинизации и взявшиеся за мечи и копья, дабы бороться за право своего народа на существование?

Полагаю, решение историков вроде Клаузнера и Штерна вписать историю Хануки во всемирную историю сообщает нам нечто важное о сионизме как таковом. В основе идеологии сионизма лежит представление о том, что евреям не следует терять самобытность в бесформенном универсализме: евреи не позволяют себе превратиться в ту одинокую девушку из Песни Песней, которая стережет чужой сад, а своим небрежет Песнь Песней, 1:5. . Скорее, сионизм призывает еврейский народ взять судьбу в свои руки и осознать: если мы сами за себя не постоим, то никто за нас не постоит. Но в то же время еврейское национальное движение никогда не отличалось ни шовинизмом, ни эгоцентризмом — так же и иудаизм всегда стремится к равновесию между общим и частным.

Возможно, Клаузнер с коллегами и преувеличивали, утверждая, что пример Хануки имеет всемирно‑историческое значение, однако он, несомненно, может служить источником вдохновения не только для евреев, но и для всех, кто берет на себя ответственность оберегать драгоценное религиозное наследие, находящееся под угрозой исчезновения, — для всех, кто слышит призыв к борьбе, пусть не на жизнь, а на смерть, за право даже в годину опасности сохранять величие духа.

Оригинальная публикация: What Zionist Historians Have Thought about Hanukkah