Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books

Как-то в семидесятые годы я пришел в тель-авивский Бейт ѓа-Тфуцот (Музей диаспоры, теперь он называется «АНУ — Музей еврейского народа»). В одной из витрин была выставлена диорама с изображением семейной сценки, которая разворачивалась в Центральной Европе раннего Нового времени. Здесь было показано изготовление вимпеля — часто богато украшенной льняной ленты, которой несколько раз обматывали свиток Торы. В то время в этом регионе существовал обычай изготавливать такую ленту из свивальника, который использовали во время обрезания младенца. После брита ткань нарезали лентами, ленты сшивали вместе, и мать и другие женщины этой семьи вышивали или расписывали их именами ребенка и его отца. Часто в декор включали также традиционное благословение ребенку, вошедшему в завет Авраама — чтобы он рос ле-Тора, ле-хупа у-ле-маасим товим (для Торы, брачного балдахина и добрых дел).

Я слышал об этом обычае раньше, но теперь меня невероятно поразил визуальный символизм, особенно учитывая, что в сопроводительном тексте к экспозиции использовалось не идишское слово вимпель, а обычное ивритское обозначение пеленки — хитуль. Изображение в сочетании с текстом делало ритуал более живым — и интересным с антропологической точки зрения. Тот факт, что тело младенца во время его первого ритуала перехода символически отождествляется со свитком Торы, казалось, объясняет что-то не только в отношении ценностей западноашкеназского мира, но и в отношении глубинных структур, на которых держится иудаизм вообще — структур, которые не всегда очевидны.

Как и многие культурные антропологи того времени, я читал книгу Виктора Тернера «Лес символов: Аспекты ритуала ндембу» (The Forest of Symbols: Aspects of Ndembu Ritual), где раскрывался глубокий символизм обрезания и других ритуалов, распространенных в центральноафриканском обществе, и мне показалось, что через этот ашкеназский обычай я могу приблизиться к евреям, как Тернер приблизился к ндембу. В 1980 году Тернер произнес речь на конференции Израильской ассоциации антропологов, часть докладов которой через некоторое время были опубликованы в сборнике под названием «Иудаизм: Взгляд изнутри и снаружи» (Judaism Viewed from Within and from Without). Мой доклад был посвящен символизму, связывающему Тору и детей — проблеме, над которой я размышлял потом многие годы.

Экспозиция, посвященная вимпелю, которая была представлена тогда в Бейт ѓа-Тфуцот, натолкнула меня на мысль о знаменитом обычае плясать с детьми и свитками Торы в праздник Симхат-Тора, приуроченный к завершению цикла чтения Торы и окончанию осенних праздников. Я всю жизнь наблюдал этот обычай и участвовал в нем в разных синагогах, но символическое значение танцев со свитками Торы в руках и с детьми на плечах ускользало от меня, пока я не задумался как следует о центральноевропейском обычае оборачивать Тору пеленкой с обрезания младенца. Что общего у Торы и детей? Как главный ритуальный объект иудаизма связан с ребенком мужского пола?

Возможные ответы возникли сразу: учение и воспроизводство, воплощенные в традиционной трехчастной формуле, вышитой на вимпеле: Тора, свадебный балдахин и добрые дела. Тора (и проповедуемая ей жизнь, наполненная добрыми делами) воплощает учение, которое обеспечивает культурную преемственность, а дитя, которое производит на свет пара, стоявшая под свадебным балдахином, воплощает биологическую преемственность народа Израиля. В этих ритуалах символически воспроизводится передача Торы и рождение еврейского ребенка.

Я не хочу сказать, что такая метафора объясняется где-то в еврейской доктрине; более того, она существует не всегда и не везде, но и в ашкеназских, и в североафриканских еврейских общинах, которые я изучал, ее периодически можно заметить. Переплетение биологической и духовной преемственности через наделение Торы человеческими чертами, а человека — чертами Писания можно, если поискать, различить в практиках многих еврейских культур.

Ярким примером служит средневековый ашкеназский школьный обряд инициации, который описывает Айвен Маркус в важной работе 1996 года «Ритуалы детства» (Rituals of Childhood). В праздник Шавуот, который по традиции посвящен дарованию Торы на Синае, отцы заворачивают еврейских мальчиков в талит и несут к учителю — подобно тому, как они носят Тору. После этого детям дают лизнуть медовые ивритские буквы на грифельной доске и угощают сладостями, на которых написаны стихи из Торы. Мы воспроизводим получение Торы на Синае и вводим ребенка в структуру формального образования через ритуалы, в которых он сам служит метонимией Торы.

Виктор Тернер подчеркивал, что для доминирующих культурных символов характерны два взаимосвязанных полюса: идеологический, связанный с ключевыми ценностями общества, и сенсорный, или социально-биологический, который привязывает символы к жизни и эмоциям индивида. Когда свиток Торы обматывают пеленкой, на которой лежал младенец во время обрезания, когда мальчика носят, подобно Торе, когда буквы и стихи превращаются в сладости, когда в праздник Симхат-Тора с ребенком танцуют, как с Торой (а с Торой, как с ребенком) — все это неразрывно связывает ценности иудаизма с жизнью его приверженцев. Модель Тернера позволила мне сосредоточиться на тех аспектах еврейского опыта, на которые я раньше не обращал внимания. Например, припев известной песни, которую поют на Симхат-Тора, повторяет знаменитую каббалистическую фразу: «Израиль [еврейский народ], Тора и Пресвятой, да будет Он благословен, едины».

Симхат-Тора отождествляет вечность Торы с вечностью народа Израиля и еще одним примечательным образом. Мужчины, которым после окончания танцев выпала честь быть вызванными к Торе, именуются хатаним, то есть женихами, Торы. Еще более показательный эпизод наступает, когда всех детей (коль ѓа-неарим) вызывают к Торе вместе со взрослым уважаемым членом общины, который как бы представляет их. Над их головами разворачивают большой талит, напоминающий брачный балдахин. А потом читают поэтическое благословение Яакова сыновьям Йосефа Эфраиму и Менаше из первой книги Торы:

Ангел, избавивший меня от всякого зла, да благословит отроков сих; 

и да будет наречено имя мое 

и имя отцов моих, Авраама и Ицхака, 

и да расплодятся они во множестве среди земли (Берешит 48:16).

Дети, собирающиеся перед свитком Торы, и есть те расплодившиеся во множестве, о которых говорится в благословении. Благодаря им живет Тора — и наоборот. 

Оригинальная публикация: Of Torahs and Children