Семья Максвелла Смарта погибла во время Холокоста. Ему самому мать велела бежать — это его и спасло. Лишь через семьдесят лет он впервые заговорил о случившемся.

Максвелл Смарт — сейчас ему 93 года — по сей день чувствует себя в полной безопасности, лишь когда идет дождь. А началось это, еще когда ему было 10, он жил в одиночку в лесу и спал на куче листьев в импровизированном укрытии, дожидаясь, когда же нацисты уйдут из Польши. Он провел в лесу два года, скрываясь от полицаев. Ведь если б его нашли, непременно убили бы. 

«Евреев тогда убивали для развлечения, — вспоминает Смарт. — [Типичный нацист] не попрется по грязи в лес, чтобы выпачкаться и промокнуть: охота на евреев должна приносить ему радость и удовольствие. И когда шел дождь, я знал — мне ничего не угрожает». 

Смарт пережил Холокост. Когда нацисты забрали его родителей и младшую сестру, ему было всего девять лет. Он остался совсем один. В те годы погибли более шестидесяти его родственников. И на протяжении семидесяти лет он не обмолвился об этом ни единой живой душе. «Холокоста словно не существовало, — говорит он. — В моем доме эта тема была под запретом. Мои дети ничего не знали».

«После войны я не мог позволить себе размышлять о былых страданиях. Я стер их из памяти», — продолжает Смарт. 

Он поменял имя — из Озяка Фромма стал Максвеллом Смартом — и не думал о прошлом. И только его выразительные картины (Максвелл, помимо прочего, художник-экспрессионист) намекали на то, что ему довелось пережить: вот лапник, из которого Смарт строил шалаши в лесу, вот деревья, на которые он глядел, предаваясь мечтам.

Смарт родился в 1930-м. Мать его была чешской <еврейкой>, отец происходил из Польши. Когда Максвелл был совсем маленьким, его родители перебрались из Чехословакии (как ее тогда называли) в городок Бучач. В ту пору городок был польским, ныне он в составе Украины.

Свое довоенное детство Максвелл помнит отрывками: как вся семья ужинала перед шабатом, как наряжались, чтобы идти в синагогу, как его дядя, газетный художник-карикатурист, заинтересовался его рисунками после того, как племянника похвалили в школе. В Максвелле и его младшей сестре Зоне родители не чаяли души. Отец его управлял магазином одежды и «выглядел как английский джентльмен — никогда не выходил из дома без шляпы». В ту пору в Бучаче проживало около восьми тысяч человек, половина из них были евреи.

После начала Второй мировой войны Бучач заняли советские войска. В экономике настал кризис, магазин отца Максвелла закрылся. В июле же 1941-го городок оккупировали нацисты. Знакомый отца предлагал безопасно переправить все семейство в Советский Союз, но мать Максвелла заупрямилась. В Бучаче у них был налаженный быт, а слухи о концлагерях туда еще не дошли. «Никто не знал об ужасах, которые творили нацисты», — поясняет Смарт. 

При германской оккупации патрули полицаев из числа украинцев — а они считали нацистов освободителями — нападали на евреев и еврейские лавки. Полицаи разгромили синагогу, прихожанином которой был Смарт. Он часто играл с соседскими ребятишками-украинцами. Как-то раз его мать отправилась к соседям в надежде выменять что-нибудь из вещей на продукты. А сосед сказал: «Вы не имеете права ничего продавать — все еврейское имущество принадлежит властям».

Однажды объявили, что все мужчины-евреи в возрасте от 18 до 50 лет обязаны зарегистрироваться на работы. Отца Смарта вместе с другими 350 мужчинами препроводили на городскую площадь. Отец сказал, что скоро вернется. 

На площади мужчин разбили на две группы: в одной ремесленники и мастеровые, в другой люди, имеющие профессию, которая предполагает высшее образование (адвокаты, врачи, учителя). Вторую группу — в нее попал и отец Смарта — отвели на близлежащий холм и расстреляли. 

Смарт выяснил это лишь много лет спустя. Родным пообещали, что мужчин отпустят в обмен на выкуп. «Помню, как мать отправилась занимать деньги, — говорит Смарт. — Но нас обманули. Всех мужчин уже расстреляли. Деньги у нас забрали, а отца я больше никогда не видел».

Евреев Бучача согнали в гетто, принуждали к труду. Однажды по пути домой с работы — они провеивали пшеницу —  вооруженная охрана остановила Смарта и еще десяток человек и затолкала в грузовики. Пленников развели по камерам, раздели догола и продержали в заключении три дня. «Нам не давали ни есть, ни пить. Я проявил смекалку: снял башмак, просунул его за окно и набрал снега. А когда тот растаял, напился сам и напоил сокамерников».

Во время очередной облавы в квартире, которую семья Смарта делила с прочими обитателями гетто, гестаповцы у него на глазах убили его деда: выстрелили ему прямо в голову. 

«Мне тогда было девять лет, — вспоминает Смарт, — и я думал о том, что смерть может коснуться и меня. Я знал, что умирают старики, но понятия не имел, что человека, оказывается, можно убить. И лишь когда увидел это своими глазами, осознал, что нацисты — убийцы».

Всю его семью бросили за решетку, а на следующий день грубо затолкали в грузовик. Мать велела Смарту бежать.

«Я разозлился, — признается Смарт. — И сказал: «Почему ты не хочешь взять меня с собой? Ты же моя мама». Он направился было за ней следом, но мать его оттолкнула. «Это спасло мне жизнь», — заключает Смарт.

Он понимал, что если побежит, его пристрелят, а потому снял с одежды  звезду Давида и пошел не спеша. У моста заметил направлявшегося навстречу немецкого офицера. «Он достал пистолет, прицелился мне в голову и спросил: «Ты еврей? Говори правду!» Смарт ответил, что не еврей, и офицер ему почему-то поверил. «Я не религиозен, — рассказывает Смарт. — Но это было не иначе как чудо». Мать и сестру он больше не видел.

Тетя и дядя Смарта заплатили жившему неподалеку от города крестьянину, Яско Рудницкому, чтобы тот спрятал мальчика. Рудницкий увез Смарта, спрятав в телеге под соломой. Крестьянин был беден. Они с женой Касей и двумя сыновьями жили в глинобитной хижине в лесу. Мальчишку Рудницкий укрывал за вознаграждение, но «относился ко мне как к сыну», вспоминает Смарт.

Вскоре кто-то пронюхал, что Рудницкий прячет мальчика-еврея, и донес на него. Приехали полицаи, сказали Рудницкому: признаешься — помилуем, нет — убьем тебя и всю твою семью. 

«Яско ответил, что никаких евреев не прячет. Вы представляете, чего ему стоило это сказать? Разве хоть кто-нибудь в здравом уме станет подвергать свою семью такой опасности из-за еврея?» 

Полицаи обыскали дом — Рудницкий им помогал — но ничего не нашли и уехали.

После этого случая — а также известия, что тетю и дядю Смарта обнаружили и убили, Рудницкий понял, что отныне прятать мальчика опасно. И сказал Смарту: «Я тебя люблю. Но оставить у себя не могу. Тебе надо укрыться в лесу». Но перед тем как отправить мальчика в лес, научил его основным принципам выживания: что можно есть, чего нельзя, как ставить силки на зайца. Показал Смарту, как разводить костер, и дал ему с собой инструменты, чтобы он смастерил себе укрытие. 

В лесу мальчика подстерегали две опасности: голод и то, что его могут найти. Оказалось, что в лесу прячутся и другие евреи. 

«99% из них попались из-за голода», вспоминает Смарт: их ловили, когда они искали себе пропитание. 

Какое-то время он пробавлялся ягодами, грибами, падалью, которую не сожрали хищники. «Без Яско мне было не обойтись», — признается Смарт. Он наведывался к Рудницкому, тот давал ему хлеба и молока. «Он спас мне жизнь, — рассказывает Смарт. — Вы должны понять: у большинства не было такого Яско».

Порой кусок хлеба Смарт растягивал на неделю. «Я жевал и жевал его, не глотая. Знаете, как вкусен хлеб, когда ты голоден?» 

Смарт старался не сталкиваться с патрулями украинцев-коллаборационистов, но порой все же оказывался на волосок от гибели: так, однажды его изловил полицай и хотел выдать немцам в обмен на вознаграждение («бутылку водки или что-нибудь из вещей»). Полицай привязал Смарта к саням и тащил за собой километров двадцать, останавливаясь лишь затем, чтобы похвастаться перед подружкой. Та сжалилась над Смартом и отвязала его.

Больше всего Смарт боялся не голода, не холода, не боли и не нацистов. «Одиночество: вот что было самое страшное». Чтобы как-то убить время, он часто мысленно рисовал лес. «Кажется, я придумал абстрактный экспрессионизм задолго до того, как он стал популярен. В моем воображении я был свободен». Смарт обращался к Б-гу с упреками: «Почему ты создал меня евреем? Для чего?» А «Б-г послал ему друга».

Однажды ночью Смарт проснулся и увидел, что по лесу бредет исхудавший дрожащий мальчишка — лет десяти, не старше. Это был Янек, он прятался в чаще вместе с родителями. Его отец отправился на поиски пищи, да так и не вернулся. Потом сгинула мать. «Я дал ему кусок хлеба, — вспоминает Смарт. — Я позаботился о нем».

Янек и Смарт прожили бок о бок в укрытии полгода. «Он был очень умный, — вспоминает Смарт. — Отец его был бухгалтером. Янек отлично считал». Мальчики задавали друг другу длинные математические задачи. Смарт решал их углем на камне, а Янек в голове. «И как ему удавалось так быстро считать в уме!»

Однажды утром их разбудили крики и треск выстрелов. Вскоре все смолкло. Мальчики выждали несколько часов и отправились на разведку. Выяснилось, что нацисты обнаружили и убили прятавшихся неподалеку евреев. На берегу реки лежали трупы. Мальчики взяли себе кое-какую одежду и обувь, чтобы согреться. Смарт заметил, что на другом берегу что-то шевелится. Оказалось, один из убитых держал на руках младенца, и тот выжил. Смарт сказал Янеку: ребенка надо спасти.

«Янек меня попросил: «Не лезь в воду, она ледяная», — вспоминает Смарт. Он все-таки полез и потащил Янека за собой. Они забрали малышку, и Смарт отправился на поиски тех, кому ее можно отдать. В конце концов он нашел группу евреев, тоже скрывавшихся в лесу. Среди них оказалась тетя малышки. Когда Смарт вернулся, выяснилось, что у Янека температура. Через несколько дней он умер. 

«Вот уже 80 лет меня мучит совесть, — признается Смарт. — Он ведь просил меня не лезть в воду. Янек заболел и умер из-за меня».

В 2019 году для съемок документального фильма Смарт встретился с той девочкой, которую некогда спас, — ныне, разумеется, давно уже взрослой женщиной. Ее зовут Това. 

«Я рад, что малышка, которую мы спасли, жива и у нее семья, — признается Смарт. — Янек стал героем. Он герой». Помолчав, он добавляет: «Но виноват ли я? Думаю, все-таки да».

Смарт не сдался — несмотря на все невзгоды, которые ему довелось пережить в лесу. 

«Мама велела мне спасать свою жизнь. Она сказала: «Если не выживешь, не будет у тебя больше семьи». Я жил, как крыса. Ел кору. Ел червей. Ел ошметки заячьих тушек, которые кто-то располовинил и бросил в лесу. Но я не сдался».

Через несколько месяцев после смерти Янека Смарт наведался к Рудницкому. Тот сообщил мальчику, что нацистская оккупация окончилась и Смарт свободен. Тогда он попросил Рудницкого отвезти его в Бучач. Но в городе еще шли бои между германскими и советскими войсками. Рудницкий предложил Смарту пожить у него. Но Смарт нашел группу евреев и решил вместе с ними отправиться на восток. Он попрощался с Рудницким. Больше они не виделись.

Впоследствии Смарт пытался добиться, чтобы Рудницкого признали Праведником народов мира: этого почетного звания удостаивают тех, кто с риском для жизни спасал евреев во время Холокоста. Но, поскольку кроме Смарта засвидетельствовать героизм Рудницкого было некому, его попытки успехом не увенчались.

После войны Смарт несколько лет скитался по Европе. В конце концов благодаря проекту «Сироты войны», переселившему около 1000 несовершеннолетних евреев, перебрался в Канаду. 

«В обществе я себя чувствовал изгоем», — признается Смарт. К иммигрантам относились с недоверием. Вдобавок большинство тех, кто готов был усыновить детей, потерявших родителей из-за войны, искали сироту помладше, а Смарту было уже почти восемнадцать. Даже еврейская община не проявила радушия: некоторые опасались лишиться работы из-за притока иммигрантов, большинство  попросту не желало слышать о том, что довелось испытать новоприбывшим. «Понятие «тот, кто пережил Холокост» превратилось в клеймо, — рассказывает Смарт. — Я женился в двадцать лет. Не мог больше выносить одиночество. Как думаете, какая девушка согласилась выйти за меня замуж? Дочь того, кто пережил Холокост. А прочие и прикасаться ко мне не хотели».

Смарт признается, что «после освобождения чувствовал куда большую злость, чем когда прятался в лесу». Но жажда жизни лишь усилилась: «Я просто обязан был чего-то добиться». 

Он работал в транспортной фирме, получал 18 долларов в неделю, а по вечерам шел учиться в Еврейский общинный центр: записался на все занятия, какие можно. Смарт стал преуспевающим бизнесменом, занялся живописью, а в 2006 году открыл в Монреале собственную галерею (сейчас у него их уже две).

Былая злость улетучилась. «Ныне я полон оптимизма, — признается Смарт. — Будущее прекрасно!» 

У него замечательная семья: жена Тина (первая его жена, Хелен, скончалась в 1984 году, он женился повторно), дети Энтони, Фейги и Лорн. 

«Я был никем, но кое-чего добился. Я создал что-то из ничего».

О Холокосте Смарт заговорил лишь несколько лет назад. К нему обратилась режиссер Ребекка Сноу: она снимала документальный фильм о людях, переживших Холокост. Фильм назывался «Обмануть Гитлера» (Cheating Hitler). Сноу сообщила Смарту, что из тысяч бучачских евреев уцелело меньше сотни. 

«Я один из этой сотни и я об этом молчал, — говорит Смарт. — Но мне нужно помнить. Я обязан помнить. Я обязан рассказать обо всем миру». 

Смарт снялся в фильме Сноу, а после премьеры принялся за мемуары. И следующий свой фильм, «Мальчик в лесу», Сноу сняла уже на основе воспоминаний Смарта.

«Это было чудовищно, — признается Смарт. — Я заново пережил каждое мгновение Холокоста. Я ясно вижу убийства, вижу резню, вижу голод… Я не хотел, но это нужно было сделать. Об этом надо рассказывать снова и снова. И не забывать».

Оригинальная публикация: At 10, I fled the Nazis to live starving and alone in the woods. For two years, detection meant death