Да пошел он, Дэвид Мэмет
После того как в «Нью‑Йорк таймс» дали положительную рецензию на недавно возобновленную постановку «Американского бизона» Дэвида Мэмета, некий молодой театральный деятель, @harharharbour, откликнулся: «Пошел он, Мэмет, ничего путного он не скажет. Хватит предоставлять площадки драматургам‑расистам‑трансфобам. Спектакль — отстой».
В этом твите сконцентрировано преобладающее, а в некоторых кругах даже и непреложное мнение о Дэвиде Алане Мэмете, 76 лет, из Чикаго, великом американском драматурге, написавшем сценарии к фильмам «Гленгарри Глен Росс» , «Вердикт», «Неприкасаемые», «Хоффа», «Хвост виляет собакой» , «Олеанна» и еще кучу романов, книг, эссе, пьес и даже комиксов. Мэмета надо запретить. Мусор, как пишет актер и писатель, лауреат премии «Тони» Колман Доминго, следует выметать. Но, как все мы, евреи, хорошо усвоили на горьком опыте: пытаться заткнуть рот нашим пророкам — всегда ошибка.
Книга Мэмета под названием «Последнее песнопение: Смерть свободы слова и цена бесплатного ланча» (Recessional: The Death of Free Speech and the Cost of a Free Lunch) вышла в 2022 году. Она отличная, хотя, по крайней мере на первый взгляд, не такая захватывающая, как его «Тайное знание» (The Secret Knowledge) 2011 года — сборник политических эссе: они, когда их только опубликовали, казались чудачеством, но с поразительной точностью предсказали нынешние культурные и политические потрясения.
Когда более чем через десять лет перечитываешь «Тайные знания», нельзя не признать, что у Мэмета пророческий дар понимания американской жизни, отточенный в его драматургии, доведенный до совершенства в его прозе, и что американцев любых политических взглядов многому могли бы научить его произведения. Но последние 14 лет сведущие люди игнорировали, избегали и демонстративно не читали Дэвида Мэмета. В чем он провинился? Бросил свое племя.
С первой статьи Мэмета — она вышла в The Village Voice в 2008 году — «Почему я больше не тупоголовый либерал» на него обрушилась гигантская волна ненависти со стороны сообщества, которому он посвятил свою жизнь. Нелепые упреки в женоненавистничестве звучали всегда — вероятно, из‑за того, что он умеет облекать в точные слова мужские желания и страхи. То, что в пьесах «Пошевеливайся» (Speed‑The‑Plow), «Олеанна» и «Раса» (Race) блестящие женские роли, а в «Браке по‑бостонски» (Boston Marriage) и «Анархистке» (The Anarchist) действующие лица — исключительно женщины, на это мнение вообще никак не повлияло.
Беглый поиск в твиттере по ключевой фразе «ненавижу Мэмета» или просто «Мэмет» дает четкую картину неприязни. Главный кинокритик The Hollywood Reporter не может даже почтить память Энн Хейч , не упомянув, что ему неприятно «привлекать внимание к тому или иному фильму Дэвида Мэмета в эти дни». В 2020 году лауреат Пулитцеровской премии Пола Фогель ясно дала понять, что не считает Мэмета художником. В 2022 году лауреат премии «Тони» Джейсон Роберт Браун перепостил у себя в твиттере фотографию, сделанную перед театром на Бродвее, где шла пьеса «Американский бизон»; кто‑то написал на тротуаре: «Дэвид Мэмет — дурак».
Можно ошибочно решить, что коллеги Мэмета (и шире — политически левые) так злятся на него только потому, что он публично превозносил президента Трампа, или из‑за его высказываний об учителях и педофилии (что ошибочно приняли за нападки на геев, хотя на самом деле точнее было бы назвать это нападками на мужчин), или из‑за его неуживчивого нрава, или чего похуже, о чем мы, непосвященные, можем и не знать, но сведущие люди знают наверняка.
Но я по личному опыту могу засвидетельствовать, что движение «ненавистников Мэмета» возникло задолго до его недавних проступков. Когда я в 2007–2010‑х учился в его школе актерского мастерства «Атлантик», у нас было принято посмеиваться над ним. Когда он заявил, что политически прозрел насчет правых, для театрального сообщества это было уже чересчур; мы сразу же сбросили его со счетов.
При этом мы продолжали изучать его и Уильяма Мейси «Практическую эстетику» актерского мастерства — мы не могли допустить, чтобы наше впитанное с молоком матери отношение к консерваторам помешало нам стать великими артистами! И их метод казался нам многообещающим. (Вспоминая об этом во время недавней беседы с Мэметом, я сказал ему, что сбросил его со счетов по молодости и по глупости и задним числом это вижу. Мэмет ответил: «Да, именно как вы сказали: молодежь глупа».)
В 2009 году, когда его пьесу «Раса» ставили на Бродвее, я не пошел, потому что не желал слушать, как Дэвид Мэмет пытается мне что‑то втолковать про расы. Я учился в основанной им школе актерского мастерства, без труда мог получить контрамарку, но предпочел не ходить. Теперь жалею. Недавно перечитывал пьесу и понял, что это американский шедевр и, возможно, лучшая его пьеса после «Олеанны». В спектакле были заняты Джеймс Спейдер и Дэвид Алан Грир — два актера, которых я обожаю. Но все равно я с легким сердцем лишил себя возможности провести вечер в театре, где два великих актера играли в пьесе Дэвида Мэмета об Америке, потому что, как ни крути, это был Дэвид Мэмет.
Изоляция Дэвида Мэмета предупреждала: нечто ужасное назревает в нашем дискурсе. Новое пуританство было безжалостно к творческому духу этой нации (и возможно, к творчеству мистера Мэмета), но особенно жаль, что оно оттеснило на обочину Мэмета — американского пророка, мастерски владеющего ритмами американской речи и мысли. Есть ли пьесы, вскрывающие природу американской одержимости глубже, чем «Американский бизон» (1975) или «Гленгарри Глен Росс» (1983)? Разве алчность людей в «Гленгарри» — или даже еще лучше в «Пошевеливайся» (1988) — не предсказала события, последовавшие за тем десятилетием, когда она была написана: кризис 2000‑го, кризис 2008‑го, нынешний кризис. Какая пьеса громче, чем «Эдмонд» (1982), говорит о духовных потерях тех, кто становится частью этих систем (результат — белый американец теряет рассудок)? Какая пьеса рассказывает о поздних вспышках студенческих волнений 1960‑х лучше, чем «Олеанна»? Есть ли о расовых отношениях в Америке пьеса лучше, чем «Раса» (2009)?
Конечно, ни одну пьесу Мэмета нельзя назвать пророчеством. Это драматические фантазии. Пророческая мантия Мэмета — «Тайные знания». Не помню, когда впервые заглянул в эту книгу, помню только, что меня поразило, насколько всегда дальновидны его наблюдения.
Одну из глав ближе к концу Мэмет начинает с цитаты из книги Кристофера Холлиса «Иностранцы не дураки» (Foreigners Aren’t Fools): «Левые — атеисты, и просто потому, что они атеисты, их религиозный фанатизм хуже любого другого фанатизма из всех известных истории. Потому что романтиков прошлого порой, хоть и весьма редко, сдерживала мысль о том, что Бог — истина. Но фанатиков‑атеистов ничто не сдерживает».
Это писалось в 1936 году, а Мэмет процитировал в 2012‑м. Как раз недавно известный атеист Сэм Харрис подтвердил эту догадку, признав, что очевидное попрание истины возможно в определенных случаях, а именно чтобы помешать переизбранию Дональда Трампа. Так‑так, может, Дэвид Мэмет и его старые товарищи были в чем‑то правы!.. И если Мэмет так хорошо понимал, куда мы идем в 2012 году, то какие истины он приберег для нас сегодня? Летом 2022 года я звонил ему по телефону. Я пытался поговорить с ним о пророках и пророчествах, но он человек себе на уме. Вопреки расхожему представлению — спесивый и агрессивный Дэвид Мэмет — мой собеседник оказался чутким, сдержанным, в речи его было много юмора и искренности. Когда я сказал ему, что моему отцу, чикагскому еврею и ровеснику Мэмета, нравится его книга, он ответил: «Это важно». В конце разговора он попросил меня передать отцу наилучшие пожелания. Как со многими пугалами от культуры, дело не в том, что кто‑то реально опасен или представляет угрозу и невыносим в личном общении, очень часто, как и в случае с Мэметом, дело в том, что его идеи представляют угрозу благополучию благополучных.
Вот некоторые из них.
О том, чего стоит пойти против господствующих взглядов:
Ну а варианты? <…> Главным вопросом для моего поколения и для людей шоу‑бизнеса было: как могли те ребята, во времена маккартизма, продавать своих друзей, разве можно было так поступать? Ну а если бы всех нас здесь взяли в оборот и спросили: как поступите? Вопрос возник снова, и — «Ой, я так понимаю, у них был выбор, наверное, и у меня он есть». Ведь я наверняка сейчас в более выгодном положении, правда? Потому что я одной ногой на трапе и у меня в носке под матрасом пара баксов, но есть и люди не в таком выгодном положении, и они могли сделать другой выбор.
О суицидальной склонности Запада:
«Все культуры суицидальны, потому что все доходит до определенного предела и потом умирает. Древняя мудрость гласит: великие культуры не дают себя победить, они совершают самоубийство. А что Линкольн говорил? Он говорил, что вся гигантская мощь Европы не сможет выпить воды из Миссисипи. И это правда. Но, с другой стороны, мы можем прогнуться перед Китаем».
О будущем соблюдающих в Америке:
«Пару месяцев назад я был в оружейном магазине и говорил там с парнем, еврейский парень, работает в оружейной лавке, и он мне сказал: “Да‑да, многие евреи из синагоги заходят купить ружье”. Я говорю: “Надо же, раввины заходят купить ружье?” А он: “Нет, канторы”. И я подумал: вот смеху‑то».
О мальтузианском уклоне левых:
«Одна из идей этого нового воукизма такая — очень мальтузианская, — мол, всего недостаточно, надо перестать размножаться, и я слышал от нескольких своих ровесников, что их дети не хотят заводить детей, потому что “и так слишком много людей”, и я подумал, какая‑то все‑таки полумера со стороны этих детей, ведь, если они и правда думают, что людей слишком много, им самим надо бы сгинуть».
О том, должны или нет евреи переметнуться к Республиканской партии:
«Денис Прейгер сказал, что единственное, в чем левые преуспели, это в демонизации правых, и с евреями они додемонизировались до того, что те уже нормально думать не могут. Моя двоюродная бабушка живет в Чикаго, ей 91 год, и она вот что говорит: “Здесь все так плохо, налоги ужасные, бездомность ужасная, эти дети в южной части Чикаго что ни неделя убивают друг друга, и моим друзьям пришлось съехать с прекрасной квартиры, потому что, когда они захватили Мичиган авеню, то забрались в вестибюль их дома, и хуже уже быть не может”, и я вот что ей говорю: “Хорошо, продолжай голосовать за демократов!” После — долгая‑долгая‑долгая пауза, и каждый из нас, кто консерватор, знает, что это за пауза и что вид при этом у либерала такой, будто он язык проглотил».
О реакции евреев на его книгу 2006 года об усвоенном антисемитизме «Непослушный сын: Антисемитизм, ненависть к себе и евреи»:
«Я уйму времени потратил, пытаясь понять, что значит быть евреем и почему мой народ черт‑те как глуп, и вот что я понял, читая Тору, а Тора говорит, что Моисей избран Б‑гом вести еврейский народ к свободе, и ему ни с кем не трудно: ни с фараоном, ни с египтянами, с хеттеями, амореями, иевусеями, евеями, филистимлянами.
Единственный народ, с которым ему трудно, это евреи. Потому что, пока Моисей их водит, евреи то и дело хотят вернуться в рабство».
О театральном сообществе (и об отказе его признавать):
«Да пошли они».
Так что же Мэмет сделал для нас в последнее время как американский театральный деятель? Его более поздние работы можно справедливо покритиковать за то, что они всего лишь не такие захватывающие, как «Раса» и все предыдущие, — причем добрая половина из них создавалась на фоне гневного отторжения и осуждения. Я смог достать лишь две из этих относительно недавних пьес: «Фарфоровая кукла» (China Doll) и «Анархистка». Премьера «Фарфоровой куклы» состоялась в 2015 году, и в ней герой почти все время с кем‑то говорит по телефону, сплошные монологи; и я слышал, что даже Аль Пачино не смог ее оживить. Но Мэмет пытался сказать что‑то о растущей мощи государства, и при том, что персонаж его пьесы был богатым говнюком, которого преследовали власти, мы сейчас живем в стране, где, похоже, каждый становится объектом дикого государственного произвола.
«Анархистка» 2011 года — о женщине в тюрьме, ее образ отдаленно напоминает борцов Weather Underground — слишком загадочна, чтобы стать популярной. Если вы не знаете, кто такой Франц Фэнон , пьеса эта может показаться скучной. Но если рассматривать ее в контексте, то это очень интересное исследование о западных радикалах и о том, как они радикализуются. В любом случае, совсем не заурядная.
Дело в том, что, как ни критикуй Мэмета, это чрезвычайно важный американский голос. Иногда его заносит. Например, он заявляет, что мужчины — хищники. Или говорит в «Тайном знании», что «школьный шутинг и увеличение числа аспирантов, изучающих свободные искусства, можно рассматривать как две бессознательные попытки адаптировать культуру, развивающуюся без учета потребностей в квалифицированной рабочей силе». Можно соглашаться или не соглашаться с чувствами, которые Мэмет выражает этими своими крутыми виражами, но несомненно одно: они заставляют думать и обратить внимание на уродства — в вашем кругу, в правительстве, в самих себе. Разве не в этом задача художника? Для Мэмета — да. Для ненавистников Мэмета, разумеется, загвоздка не в них и их друзьях: загвоздка в Дэвиде Мэмете и его друзьях. Что как творческая позиция выглядит не сказать чтобы смело.
В «Эдмонде» (1982), вероятно, лучшем своем произведении — вся пьеса сплошной открытый нерв, саднящая рана, самобичевание, это вещь куда более мрачная, но не менее жизненная, чем «Ангелы» Тони Кушнера , — Мэмет следует за Эдмондом Берком, белым нью‑йоркцем, представителем офисного планктона среднего звена, в самую ужасную ночь его жизни. Эдмонд уходит от жены и пускается по злачным местам нью‑йоркского дна в поисках хоть каких‑то ощущений, чтобы почувствовать, что он живой. Облапошенный, жестоко избитый и высмеянный городом и его обитателями, Эдмонд идет вразнос: взъярясь — расист расистом — нападает на чернокожего сутенера, который пытался его обокрасть, и убивает официантку, с которой только что занимался любовью, когда та отказывается признать, что ходить на курсы актерского мастерства не то же самое, что быть актрисой.
Пьеса напичкана сексистскими, расистскими и гомофобными выпадами, порой не знаешь, куда прятать глаза. Мерзость зашкаливает, хотя не больше, чем в обычный день в твиттере. Но пьеса продолжается, и все это переходит в нечто иное, загадочное и прекрасное.
В тюрьме Эдмонд становится наложником и компаньоном своего чернокожего сокамерника, и они принимаются рассуждать о душе и природе бытия. В ходе их первой встречи Эдмонд произносит монолог о том, что никогда еще не чувствовал себя в большей безопасности, чем в тюрьме. И это как‑то связано с его отношением к его чернокожим соседям, с тайным страхом, смешанным с вожделением. В этой сцене, бесспорно, затронута тема расы, но кроме того в ней затронут более широкий круг экзистенциальных проблем — некоторые назвали бы это «поздней стадией капитализма»:
Эдмонд. <…> Что я точно знаю, думаю, что весь это страх, этот гребаный страх, который мы ощущаем, должно быть, прикрывает желание. Ведь с тех пор, как я здесь, я его не чувствую. Вообще. Наверно, впервые в жизни. (Пауза) За всю мою сознательную жизнь я впервые не чувствую страха, после того как попал сюда.
Мне кажется, мы как птицы. Мне кажется, люди как птицы. Мы лишь подозреваем, что произойдет землетрясение. А птицы знают. Они снимаются с мест за три дня до этого. Что‑то у них в душе срабатывает.
Узник. Так птицы улетают перед землетрясением?
Эдмонд. Да. И мне кажется, мы — в глубине души — чувствуем, ощущаем, что грядет…
Узник. Угу…
Эдмонд. …катаклизм. Но мы не умеем летать. Мы боимся. Все время. Потому что не можем доверять тому, что знаем. Этому сигналу. (Пауза) Мне кажется, мы чувствуем. Что‑то говорит нам: «Убирайтесь отсюда». (Пауза) Белые это чувствуют. А вы чувствуете? (Пауза) Ладно. Но я не чувствую, с тех пор как попал сюда. (Пауза) Мне кажется, я тут прочно обосновался. Значит — значит, я где‑то в безопасном месте. Вот смеху‑то.
«Эдмонд» — одна из самых сложных пьес, которые я читал, такая же язвительная и будоражащая, как «Эквус» или любая вещь Черчилл , Пинтера или О’Нила. Не думаю, что ее когда‑нибудь снова покажут в крупном американском театре, потому что это было бы равносильно самоубийству. Вот ведь к чему мы пришли.
Ну а с Дэвидом Мэметом все будет хорошо, он как ни в чем не бывало будет гулять в своем саду, слушать Глена Гулда и вспоминать, как он пытался, блин, предупредить нас.
Forward: Его тайная еврейская история: к 80-летию Аль Пачино
Jewish Telegraph Agency: Что вам нужно знать об «антифа» — группе, которая сражалась с «белыми супрематистами» в Шарлотсвилле
