Назовите имя Герберта Сэмюэля сегодняшним израильтянам, и, скорее всего, они вспомнят о двух вещах, пишет в The Times of Israel Орен Кесслер. Одна из них – набережная Герберта Сэмюэля, приморская эспланада в Тель-Авиве. Другая – сеть роскошных отелей, носящая это имя, в том числе бутик-отели The Herbert на той же набережной.

Но Герберт Сэмюэль — или, вернее, виконт Сэмюэль Майнт-Кармель и Токстет — был знаковой фигурой в истории сионизма: первый еврей в британском кабинете министров, чиновник, первым предложивший идею еврейского государства британскому правительству, и первый верховный комиссар британской Палестины. Именно он чуть более столетия назад назначил 25-летнего иерусалимского эфенди самым могущественным арабом в Палестине, что повлекло за собой более серьезные последствия, чем кто-либо мог себе представить. Этим человеком был Амин аль-Хусейни.

Спустя полтора десятилетия после этого решения, в конце 1936 года, Лондон назначил Королевскую комиссию по Палестине для расследования арабского восстания, вспыхнувшего весной того же года, которое, как считали сионистские лидеры и многие британские чиновники, разжигал сам Хусейни. Под председательством лорда Уильяма Пиля комиссия заслушала 60 свидетелей на открытых заседаниях. Но почти столько же давало показания на брифингах секретных, так что даже список свидетелей был скрыт.

Стенограммы заседаний могли бы быть утеряны или уничтожены, если бы дальновидный секретарь комиссии не осознал их значимость, написав, что следует сохранить несколько копий, поскольку они повествуют о «важной главе в истории Палестины и еврейского народа и, несомненно, будут иметь большое значение для историков отдаленного будущего».

Через восемь десятилетий в этом отдаленном будущем, в 2017 году, Великобритания незаметно передала эти секретные записи в Национальный архив. Сэмюэль объясняет в них, почему он назначил Хусейни великим муфтием Иерусалима и главой Высшего мусульманского совета, как он и британское правительство представляли себе будущее Палестины, рассказывает о своих впечатлениях о евреях и арабах Святой Земли.

Сэмюэль прожил долгую и успешную жизнь. Родившийся вскоре после Гражданской войны в США, он почти дожил до высадки на Луну. Семь раз работал в британском кабинете министров и в итоге возглавил Либеральную партию. Его показания перед комиссией были, возможно, единственным случаем, когда он был вынужден защищать возвышение Хусейни, который, по словам сына Сэмюэля, «оказался непримиримым врагом не только сионизма, но и Великобритании». Кульминацией его деятельности стал печально известный союз с гитлеровской Германией во Второй мировой войне.

Добавление блеска короне

Сэмюэль родился в 1870 году в ливерпульском районе Токстет в богатой семье банкиров. Вырос в традиционной еврейской семье: его прадед эмигрировал из Центральной Европы,  мать поощряла его поступление в Оксфорд и отправляла ему поездом кошерное мясо. Однако к концу учебы в университете юный Сэмюэль в основном отказался от религии. Вместо этого его призванием стала политика.

Впервые он вошел в парламент в 1902 году от Либеральной партии, которая впоследствии стала основной оппозицией консерваторам (до подъема лейбористов), в ней доминировали будущие премьер-министры Герберт Асквит и Дэвид Ллойд Джордж. Его возвышение было быстрым, он достиг ряда высоких должностей в кабинете министров, включая должность генерального директора почты.

Среди коллег Сэмюэль приобрел репутацию компетентного, но довольно отчужденного  человека. «У него было такое деревянное лицо, — вспоминал один, — с испытующим, почти хитрым выражением лица». (Сохранившаяся видеозапись Сэмюэля подтверждает это впечатление.)

Хотя он перестал соблюдать большую часть своей религиозной практики – соблюдал лишь шабат и кашрут, чтобы угодить жене, а также «из соображений гигиены», — Сэмюэль никогда не порывал связей с еврейской общиной. А когда разразилась Первая мировая война, он был вдохновлен перспективой того, что Соединенное Королевство получит контроль над Святой Землей.

В январе 1915 года, вскоре после вступления Османской империи в войну, он направил в кабинет министров докладную записку под названием «Будущее Палестины». В ней была поэтически описана «мечта о еврейском государстве, процветающем, прогрессивном, родине блестящей цивилизации». Палестина «добавит блеска даже британской короне» и позволит ей рекламировать свою историческую роль «цивилизатора отсталых стран».

«В протестантском мире широко распространена и глубоко укоренилась симпатия к идее возвращения еврейского народа на землю, которая должна была стать его наследием», — писал он. И все же «гораздо более важным было бы влияние на характер большей части еврейской расы <…> Характер отдельного еврея, где бы он ни находился, был бы облагорожен. Грязные ассоциации, связанные с именем евреев, оказались бы отброшены <…> Еврейский мозг — это физиологический продукт, которым нельзя пренебрегать, — заключал он. – Если снова будет дано тело, в котором сможет поселиться душа, оно может снова обогатить мир».

Премьер-министр Герберт Асквит был озадачен «почти лирическим порывом» Сэмюэля, его «дифирамбическим меморандумом, призывающим к тому <…> что мы должны захватить Палестину, куда со временем хлынут рассеянные евреи со всех концов земного шара».

Асквит, однако, ушел в отставку в следующем году — стал жертвой разочарования оттого, что война застопорилась, — и его заменил более молодой и переменчивый Ллойд Джордж, который в большей степени был очарован сионистскими планами. Именно он, даже более чем министр иностранных дел Артур Бальфур, в итоге нес ответственность за «Декларацию Бальфура» в ноябре 1917 года. (Позже Комиссия Пиля заслушает секретные показания Ллойд Джорджа о происхождении этого судьбоносного документа.)

Через месяц после этого заявления британские войска под командованием генерала Эдмунда Алленби с триумфом вошли в Иерусалим. Четыре века османского владычества закончились, в Палестине наступила британская эра.

«Один из моих лучших друзей»

В 1917 году муфтием Иерусалима, назначенным Османской империей, был Камель аль-Хусейни, сын и внук предыдущих муфтиев этого города. Камель сразу сделал себя «бесценным для короны», помогая успокаивать нервы местных мусульман, опасавшихся попасть под влияние христианской власти, которая только что пообещала способствовать созданию «еврейского национального очага» на их земле.

Отношения Камеля с евреями были бы столь же разумными: глава Всемирной сионистской организации Хаим Вейцман однажды назвал его «одним из моих лучших друзей». Британцы были настолько довольны его руководством, что в последующие годы сделали кавалером Ордена Святого Михаила и Святого Георгия и повысили его титул до доселе небывалого «великого муфтия» Иерусалима.

Но иллюзия спокойствия была нарушена в апреле 1920 года на ежегодном паломническом празднике  Неби Муса. Толпа паломников оказалась намного больше, чем в предыдущие годы: около 70 тыс. мусульман хлынули в Иерусалим, некоторые были вооружены, скандируя националистические и воинственные лозунги. С балкона Арабского клуба к ним обратились видные арабы. Мэр — пожилой родственник муфтия по имени Муса Казем аль-Хусейни — призвал толпу «пролить свою кровь» за Палестину. В течение следующих трех дней толпы нападали на евреев в Старом городе, грабя магазины и дома. Пять евреев были убиты и более 200 ранены, в том числе 18 в критическом состоянии. Две сестры, 25 и 15 лет, изнасилованы.

Мэр мог стать одним из 200 человек, которые после погромов предстали перед судом. Он был отстранен от должности в пользу Рагеба Нашашиби, патриарха клана, давно соперничавшего с кланом Хусейни: обычно он считался более умеренным в отношениях с британцами и евреями.

И все же, по словам британского военного губернатора Иерусалима, «непосредственным зачинщиком арабских эксцессов был некий Хадж Амин аль-Хусейни, младший брат муфтия. Как и большинство агитаторов, подстрекав обывателя к насилию и вероятному наказанию, он скрылся». Амин аль-Хусейни (который был сводным братом муфтия) бежал в Дамаск, а затем в Трансиорданию, и был заочно приговорен к 10 годам за подстрекательство к беспорядкам.

Великобритания надеялась, что замена военного режима в Палестине гражданским поможет успокоить страсти. 

Ллойд Джордж назначил именно Сэмюэля — автора меморандума 1915 года, недавно проигравшего выборы в парламент — верховным комиссаром. Он должен был стать первым евреем, который за последние 2000 лет будет править в Земле Израиля.

Сэмюэль прибыл в порт Яффо в июле 1920 года. Великолепный в своем белом пробковом шлеме со стальными шипами, в расшитом золотом белом мундире, с пурпурной орденской лентой и тонким мечом, он носил на груди медаль, приколотую Георгом V. Это было буквально через несколько месяцев после «бунта Неби Мусы», и одним из первых его действий стало объявление амнистии тем, кто оказался приговорен к тюремному заключению за участие в бунте. Среди таких был и Амин аль-Хусейни.

«Начнем все заново»

Сэмюэль встретился с королевской комиссией в Лондоне после ее возвращения из Палестины 5 марта 1937 года. Лорд Пиль, не теряя времени, спросил о назначении аль-Хусейни в 1921 году «великим муфтием».

«Вначале он был своего рода мятежником-националистом, — начал Сэмюэль, добавив, что, когда он прибыл в страну, аль-Хусейни скрывался в Трансиордании. – Я дал ему полную амнистию, чтобы забыть предыдущие ссоры, и он вернулся».

Сэмюэль отметил, что несколько человек получили тюремные сроки, в их числе евреи. Владимиру Жаботинскому — сионистскому активисту, который был одним из основателей Британского еврейского легиона во время Великой войны, – дали 15 лет тюрьмы после того, как полиция обнаружила пистолеты и боеприпасы в его доме в Иерусалиме.

«Я все это отменил и сказал: «давайте начнем заново», – и все сработало очень хорошо, — свидетельствовал Сэмюэль. – Эта амнистия прошла полностью успешно, и амнистированные не доставили хлопот».

Через шесть месяцев после объявления амнистии внезапно скончался великий муфтий Камель аль-Хусейни. Ему было всего 54 года. Сэмюэль прожил в Иерусалиме меньше года и уже столкнулся с кризисом  наследования.

Османский закон, унаследованный британцами, предусматривал, что новый муфтий избирается путем голосования мусульманскими религиозными экспертами и местными лидерами. Три лучших кандидата будут представлены Сэмюэлю — раньше их представляли  религиозным властям в Константинополе, — и он выберет одного из них.

«Когда освободилась эта вакансия, был Хусейни, прошедший подготовку на должность муфтия, а именно нынешний муфтий Хадж Амин, — сообщил комиссии Сэмюэль. – Он же был хаджи, то есть прошел паломничество. Также он учился в университете Эль-Азхар в Египте, где получил мусульманское богословское образование, чтобы стать представителем семьи на этом посту. Он был единственным человеком в Палестине с подобной квалификацией».

Это была менее чем убедительная защита. Тот факт, что Амин аль-Хусейни был в паломничестве — а он совершил хадж в Мекку десятью годами раньше, вместе со своей матерью, в 16 лет, — не являлся редкостью, дети из многих известных семей делали то же самое. Его религиозное образование также не было впечатляющим: из трех главных кандидатов на эту должность Эль-Азхар посещали все – и, вероятно, в течение более длительного времени, поскольку все были значительно старше. У каждого из них была высшая религиозная квалификация: один – инспектор религиозных судов, другой – уважаемый богослов и глава шариатского апелляционного суда, третий – религиозный судья. Эти посты давали им, в отличие от аль-Хусейни, почетные титулы алима (эксперта) и шейха, что намного превосходило звание простого хаджи.

Тем не менее, в своих показаниях Сэмюэль настаивал —  и это звучало неправдоподобно — что аль-Хусейни был единственным подходящим человеком. «Ни у кого из этих троих не было особой квалификации, —  замечал он. – Ни у кого из них не было такой подготовки, их единственная квалификация заключалась в том, что они не Хусейни».

Эдвард Кейт-Роуч, которому предстояло стать губернатором Иерусалима на два десятилетия, пересказал в своих мемуарах наиболее распространенное мнение: «Единственное право аль-Хусейни на этот пост — это притязания его семьи плюс проницательный оппортунизм».

Сэмюэль встретил аль-Хусейни 11 апреля 1921 года и описал этот разговор в своей записке: «В пятницу я встретился с Хадж Амином Хусейни и довольно подробно обсудил с ним политическую ситуацию и вопрос о его назначении на должность великого муфтия. Г-н Сторрс [военный губернатор Иерусалима] также присутствовал, и в ходе разговора <…> [аль-Хусейни] заявил о своем искреннем желании сотрудничать с правительством и о своей вере в добрые намерения британского правительства в отношении арабов. Он заверил, что влияние его семьи и его самого будет направлено на поддержание спокойствия в Иерусалиме, и был уверен, что в этом году не следует опасаться беспорядков. Он заявил, что прошлогодние беспорядки были спонтанными и непреднамеренными. И если бы правительство приняло разумные меры предосторожности, он был уверен, что они не повторятся».

Сэмюэль был впечатлен. Но когда на следующий день провели голосование, аль-Хусейни занял четвертое место.

В своих показаниях Сэмюэль обвинил Рагеба Нашашиби, «очень умного политика, замечательно умеющего дергать за ниточки», в том, что тот маневрировал, чтобы его союзники, а именно противники Хусейни, заняли первые места: «Мои советники сказали мне, и я думаю совершенно верно, что такого рода махинации <…> вызовут сильнейшее недовольство в народной массе».

Учитывая то, что Хусейни только что сместили с поста мэра Иерусалима, сказал он, если бы еще одному Хусейни было отказано в должности муфтия – «должности, которую он с нетерпением ждал всю свою жизнь, – это имело бы очень плохие последствия». Как уже отмечалось, в случае аль-Хусейни «вся его жизнь» была 25 или 26 лет.

«Я не хотел отталкивать Хусейни, их друзей и связи по всей стране, особенно в Газе, Акко и некоторых других местах. Это и было настоящей причиной назначения нынешнего муфтия».

Сэмюэль попал в затруднительное положение. Решение касалось не богословской подготовки или опыта, а кланов. Семья Хусейни дала последних трех муфтиев и теперь поддерживала молодого Амина аль-Хусейни. Необходимо было сохранить этот пост внутри семьи ради мира в Палестине. Тем не менее, оставался неудобный факт его финиша на четвертом месте в процессе выборов.

Сэмюэль объяснял, что происходило дальше: «Сторрс и другие, кто очень хорошо знал об обстоятельствах, оказали давление, и эти трое ушли».

Сэр Рональд Сторрс был первым военным губернатором Иерусалима, в том числе во время беспорядков во время Неби Муса. Хотя он и не был так увлечен сионизмом, как Сэмюэль, он также не был его заклятым врагом. Его собственные мемуары демонстрируют тонкое и временами сочувственное отношение к движению, в том числе сожаление по поводу «неосведомленных придирок» и «общего невежества» некоторых британских чиновников в отношении сионизма и евреев. Именно Сторрс позже назовет аль-Хусейни «непосредственным вдохновителем» беспорядков во время Неби Муса.  Маловероятно, чтобы он был главным инициатором назначения аль-Хусейни. Скорее всего, под «другими», о которых упоминает Сэмюэль, почти наверняка имеется в виду Эрнест Ричмонд.

Ричмонд был архитектор, служивший в Египте и говоривший по-арабски. По предложению Сторрса, его близкого друга, Сэмюэль назначил Ричмонда своим главным советником и «связным» с палестинскими мусульманами. Сэмюэль описал Ричмонда в телеграмме как «находящегося в тесном и сочувственном контакте с арабами». Один чиновник Управления по делам колоний был менее милосерден, назвав его «признанным врагом сионистской политики и почти таким же откровенным врагом еврейской политики H.M.G. [Правительства Его Величества]». Несколько лет спустя Ричмонд откажется от своей политической роли и назовет «злом» содействие Великобритании созданию еврейского национального дома.

50 лет назад, когда были рассекречены первые документы раннего британского мандата,  ученый Эли Кедури, занимающийся историей Ближнего Востока,  рассказал, как в мае 1921 года, после голосования за нового муфтия, именно Ричмонд подтолкнул Сэмюэля к тому, чтобы он быстро назначил аль-Хусейни на этот пост.

1 мая 1921 года возникла такая вспышка насилия в Яффо и его окрестностях, которая затмила все, что наблюдалось годом ранее: почти 50 евреев были убиты и 150 ранены за шесть дней кровопролития, такое же количество арабов убито британскими войсками и полицией. Какими бы шокирующими ни были беспорядки на Неби Муса, беспорядки 1921 года в Яффо стали первым событием с массовым смертельным исходом в современной Палестине.

На третий день этой бойни Сэмюэль получил неподписанную записку, вероятно, от Ричмонда, в которой был длинный список известных мусульман и христианских священнослужителей, которые, как утверждается, поддерживали аль-Хусейни. В письме говорилось, что противодействие его назначению исходило главным образом от евреев (в том числе генерального прокурора Палестины Нормана Бентвича, родственника жены Сэмюэля) и «происков фракции Нашашиби». Содержался вывод, что «было четко доказано: народ Палестины желает выдвижения Аль-Хаджа Амина». 

(«Я не согласен», – прокомментировал это просионистский заместитель Сэмюэля Уиндем Дидес, прочитав записку.) 

Когда аль-Хусейни созвал группу союзных ему религиозных деятелей, чтобы объявить выборы муфтия недействительными, Ричмонд не только там присутствовал, но и перевел протокол для аль-Хусейни, который ни тогда, ни позже не знал английского языка.

И вот 8 мая 1921 года — на следующий день после того, как прекратилось кровопролитие в Яффо — Сэмюэль устно сообщил Амину аль-Хусейни, что тот станет следующим верховным муфтием Иерусалима. Необычно то, что аль-Хусейни не получил официального письма о назначении, и назначение не было опубликовано в Palestine Gazette, что считалось стандартным для всех важных официальных дел.

Согласно Кедури, эти упущения могут указывать на то, что у Сэмюэля были «опасения» по поводу этого решения. Действительно, Сэмюэль, по-видимому, никогда не  фотографировался с муфтием, в его мемуарах нет ни единого упоминания его имени.

Также могло быть, что Сэмюэль отказался назвать Ричмонда по имени в своих показаниях из-за его яростной антисионистской репутации (израильский ученый Иегуда Таггар называл его «самым антисионистским британским чиновником во времена мандата»). 

К 1937 году министры уже назвали аль-Хусейни «главным злодеем мира». Так что для Сэмюэля признать, что такая фигура, как Ричмонд, склонила его к принятию столь важного решения, значило бы бросить тень на собственные суждения и весь послужной список.

В любом случае, предполагаемый рассказ самого аль-Хусейни о встрече с верховным комиссаром является откровением и даже нервирует. По словам Гада Фрумкина — арабоязычного юриста, который был единственным судьей-евреем в Верховном суде Палестины, — аль-Хусейни так вспоминал эту встречу: «Когда я был в трауре по моему брату Камелю, сэр Герберт Сэмюэль посетил нас в нашем доме, и у нас был откровенный и открытый разговор <…> Я спросил его: «Кого ты предпочитаешь, честного противника или друга-отступника?» Он ответил: «Честного противника», – и на основании этого произошло мое назначение муфтием Иерусалима».

Верховный муфтий

Сэмюэль сообщил комиссии, что с момента назначения аль-Хусейни муфтием, в течение всего его пятилетнего срока на посту верховного комиссара, «он не доставлял никаких хлопот. Мы с ним довольно дружно работали. Он был очень любезен во всех отношениях».

Позже Сэмюэль основал второе исламское учреждение — Высший мусульманский совет  — для надзора за шариатскими судами, мечетями и религиозными школами. Он также контролировал святыни и земли, находящиеся в качестве вакфа – благотворительного фонда, созданного богатыми жертвователями. Короче говоря, он управлял всем, чем когда-то занимались османские исламские власти, а также служил мусульманским аналогом сионистского руководства.

Аль-Хусейни, теперь уже наделенный духовной властью как великий муфтий, легко выиграл выборы в качестве президента совета. История запомнила его как муфтия, но свои самые большие полномочия он получил именно как глава Высшего мусульманского совета — с доступом к огромным средствам и незначительным контролем.

Сэмюэль рассказывал, что на пост муфтия Амин «был назначен пожизненно», что само по себе немало для человека, который, если позволяло здоровье, мог рассчитывать еще на полвека жизни. Но, добавил он, должность президента Высшего мусульманского совета должна была быть зафиксирована на определенное количество лет, пока Амин «не повлиял на членов совета, чтобы они сделали это назначение пожизненным».

На вопрос, согласилось ли британское правительство с этим изменением, Сэмюэль ответил: «Это было после меня».

В отчете Комиссии Пиля Амин описывается как «очевидно несменяемый» в Высшем мусульманском совете. «Мы считаем прискорбным, — говорилось в нем, — что правительство не предпринимало никаких действий, чтобы попытаться урегулировать весь вопрос о выборах <…> председателя этого органа».

«Хадж Амин совместил в своем лице должности муфтия Иерусалима и председателя Высшего мусульманского совета, — написали члены комиссии. – На самом деле он самый влиятельный араб в Палестине».

Хусейни, «сохранивший столько власти в своем лице», теперь возглавлял «арабскую империю в империи», настоящее «параллельное правительство».

«Не было нанесено ни одного удара»

Сэмюэль не просто отвечал на вопросы о муфтии. Он хотел поговорить о евреях.

Он напомнил комиссии о своем первоначальном меморандуме кабинету министров от 1915 года: «Я думаю, это был первый раз, когда подобный вопрос официально доводился до сведения британского правительства. Смутная идея, которой придерживались многие, заключалась в том, что должно быть что-то вроде еврейского государства под эгидой Британской империи».

В то время, по его словам, «единственное предложение, которое обсуждалось, это предложение Герцля о еврейском государстве». Но он дал понять, что после Декларации Бальфура и Первой мировой войны он пришел к выводу, что сионистские амбиции необходимо резко сократить: «Очень скоро после этого стало понятно, что еврейское государство невозможно, нужно предложить что-то меньшее».

И действительно, после беспорядков в Яффо в 1921 году британская комиссия по расследованию рекомендовала правительству публично изложить свои планы в отношении Палестины. Это изложение появилось в форме «Белой книги» 1922 года, известной потомству как «Белая книга Черчилля» (в честь тогдашнего министра по делам колоний Уинстона Черчилля), но в основном написанной Сэмюэлем.

«Белая книга» подтвердила изложенный в Декларации Бальфура план создания еврейского национального очага в Палестине, но отвергла любую идею полностью еврейской Палестины, «настолько еврейской, насколько Англия английская». В ней говорилось, что такой проект неосуществим и не является целью Британии.

Важно отметить, что было определено: иммиграция должна продолжаться, но только в той мере, в какой это позволяет «экономическая способность страны <…> принимать вновь прибывающих». Подразумевалось, что политика будет направлена в первую очередь на повышение благосостояния всех жителей Палестины, а развитие «еврейского национального очага» будет постепенной, почти второстепенной задачей. 

Историк Брюс Хоффман назвал документ 1922 года «уступками, маскирующимися под разъяснения».

«Мое представление о том, каким должен быть Еврейский национальный дом, было воплощено в положениях «Белой книги» 1922 года, — повторил Сэмюэль Пилю. – На самом деле это и до сих пор сохранившееся мое представление о том, каким должен быть Еврейский национальный дом».

Сэмюэль заявил, что после «Белой книги» и «отказа от идеи еврейского государства» до конца его срока в стране царила тишина: «Я уехал в 1925 году, и мы все были в очень хороших отношениях, не было нанесено ни одного удара».

Четыре года спустя произошла печально известная резня 1929 года, когда в Хевроне и других местах было убито 133 еврея. Последующая комиссия по расследованию пришла к выводу, что «муфтий, как и многие другие, прямо или косвенно влиявшие на общественное мнение в Палестине, должен принять на себя долю ответственности», но в итоге не рекомендовала его смещение. Один член комиссии позволил себе оговорку, которая была весьма близка к убеждению сионистских лидеров в том, что Хусейни несет главную ответственность за подстрекательство к нападениям.

Сэмюэль к тому времени вернулся к другой жизни в Лондоне. Через несколько месяцев после резни в Хевроне он стал заместителем главы Либеральной партии. В течение двух лет он будет назначен министром внутренних дел и, наконец, в 1931 году – лидером Либеральной партии.

«Арабы раздираются разногласиями»

Политическая позиция Сэмюэля была многослойной и хитрой, ее нелегко было отнести к категории проеврейских или проарабских. В своих показаниях он имел тенденцию сопоставлять каждый риторический пункт с равным и противоположным контрапунктом.

Он стремился пояснить, что его более умеренные сионистские устремления не означают, что он исключает возможное еврейское большинство. 

«Характер Еврейского национального дома должен быть обусловлен интересами жителей страны в целом, —  заявлял он. – Я все еще придерживаюсь этого, но подобное условие может позволить создать еврейский национальный дом с миллионом жителей или, возможно, с двумя миллионами, с большинством или с меньшинством».

Однако затем он делал столь же твердый акцент на уважении чувств и интересов арабов. Он признавал, что арабы Палестины «разделены»: «раздираются разногласиями, основанными в основном на семейных связях — [особенно] Хусейни и Нашашиби». Тем не менее он замечал: «Я думаю, чрезвычайно важно, если это возможно, успокоить арабов… Я считал это с самого начала своего правления главным вопросом. Я не думаю, что сионисты когда-либо придавали этому достаточное значение. Они должны были с самого начала понять, что это великое предприятие по созданию еврейского национального очага в преимущественно арабской стране было чрезвычайно деликатным и трудным. Они должны были с самого начала приложить все усилия, чтобы примирить арабское мнение и отдать дань уважения чувствительности арабов. Я не думаю, что это было сделано».

 «Очень важно, чтобы арабы почувствовали в своих сердцах, что они стали жить лучше благодаря британскому мандату, — продолжал он. – С экономической точки зрения <…> арабам определенно намного лучше, чем при турках. Я думаю, что утверждения об обратном — это пропаганда, попытка так представить дело, когда на самом деле это не так… Но этого недостаточно, и столь же важно, чтобы они чувствовали, что в культурном отношении им стало лучше».

И все же Сэмюэль предостерегал «от простого заявления о том, что мы ограничим еврейскую иммиграцию и понадеемся на лучшее». (Двумя годами позднее правительство Невилла Чемберлена сделало именно это в «Белой книге» 1939 года, против чего категорически выступал Сэмюэль.)

«Это был бы сильный удар по евреям во всем мире и это вызвало бы яростный антагонизм; арабы, вероятно, возьмут это и ничего не дадут взамен, — заявлял он. – Лондон может сделать это на несколько лет в рамках более широкого соглашения, но не может делать это постоянно».

«Положение о Национальном доме в мандате было абсолютным, — подтверждал он, говоря убежденно просионистски. – Четыреста тысяч человек пришли сюда, веря в это, и благодаря этому были вложены десятки миллионов фунтов стерлингов. Это четкое обязательство, и создание институтов самоуправления необходимо, но не может преобладать над положением о Национальном доме <…> обычный англичанин не поймет моральных сил, стоящих за сионистским движением, причин энтузиазма и жертв, которые оно вызывает. Но, конечно, евреи очень часто являются чрезвычайно раздражающими людьми, — добавлял он, звуча уже недвусмысленно антисионистски, даже антисемитски. — И я могу себе представить, что они вызвали раздражение многих чиновников, и у некоторых возникла отчужденность и непонимание на их счет».

Судя по расшифровке стенограммы, члены комиссии не были слишком обеспокоены последним комментарием, возможно, потому что ранее слышали показания одного из преемников Сэмюэля на посту верховного комиссара, Джона Ченселлора, который предлагал аналогичный анализ: «Вы должны помнить, что араб — это привлекательный человек с очаровательными манерами, вежливый и достойный, тогда как евреи эгоцентричны и высокомерны, и они настойчиво предъявляют требования, совершенно не считаясь с интересами или чувствами других людей, —  замечал Ченселлор. – Это приводит к тому, что чиновники больше любят арабов, чем евреев».

Вторые показания Сэмюэля

На втором, более коротком заседании несколько дней спустя члены комиссии спросили Сэмюэля о радикальном решении, которое обдумывалось для выхода из тупика Палестины: о разделе. Грубо говоря, идея заключалась в том, что «холмы должны достаться арабам, а равнины — евреям».

«Мне это не нравится, — ответил он, — но я могу предположить, что если бы не было другого решения, возможно, вам пришлось бы прибегнуть к нему как к последнему средству». Тем не менее, по его словам, «было бы чрезвычайно трудно осуществить это практически. Я бы предпочел попытаться прийти к компромиссу, а не к сегрегации».

На равнинах «есть большие арабские города, такие как Газа и Рамла <…> некоторые из них фанатично арабские, как Калькилья. Могли бы вы переселить весь народ, как при переселении греков и турок? — спросил он, имея в виду массовый обмен населением после Великой войны. – А как насчет населения Яффы, где есть старые арабские семьи? Очень трудно».

«Несомненно, и вопрос об Иерусалиме является проблемой, — добавлял он, сомневаясь, что евреи примут какое-либо государство, не включающее святой город. – Кроме того, создание всей машины современного государства — дорогостоящее дело, и хотя, возможно, еврейская половина была бы в состоянии это сделать, я сомневаюсь, что арабская половина также могла бы это сделать, если бы не присоединилась к Трансиордании».

Тем не менее, он не исключал некоего решения: «Ситуация настолько сложная и проблема в целом настолько важная, что я бы ничего не исключал из рассмотрения». 

Сэмюэль считал нужным понять, что любая форма раздела земли к западу от Иордана была бы в высшей степени опасной затеей: «Это было бы скорее судом Соломона», —  замечал он.

Гнев Иуды

Четыре месяца спустя, 7 июля 1937 года, Королевская комиссия Палестины опубликовала свой отчет. Он занял 400 страниц, но запомнился потомкам в первую очередь своей последней главой, в которой были изложены общие наброски первого решения еврейско-арабского конфликта путем создания двух государств.

Муфтий отвергал этот раздел; для него любая продолжающаяся еврейская иммиграция или национальные права были анафемой. Через несколько месяцев вновь началось восстание арабов, еще более ожесточенное, чем прежде. Затем Хадж Амин бежал из Палестины, разыскиваемый британцами за его ведущую роль в поддержке восстания.

Сэмюэль тоже отверг раздел, по тем причинам, которые он изложил в своих показаниях. Недавно вошедший в Палату лордов, он обвинил комиссию в том, что она тщательно изучила Версальский договор и приняла все его «наиболее трудные и неудобные положения».

Эта оппозиция вызвала резкую критику со стороны сионистов. Как выразился биограф Сэмюэля Бернар Вассерштейн, «гнев Иуды сошел на его голову».

Однако следующее десятилетие принесло Вторую мировую войну, Аушвиц и борьбу за независимость Израиля. На фоне родовых мук еврейского государства в 1948 году ссоры Сэмюэля с сионистскими лидерами были забыты и прощены. Когда в ноябре 1948 года в Лондоне открылось израильское посольство, он первым расписался в книге посещений. Впервые он посетил новорожденную страну в апреле 1949 года и побывал вместе с командирами ЦАХАЛа на празднике бедуинов в Негеве, посвященном выводу египетских войск.

В течение многих лет Сэмюэль поддерживал Еврейский университет в Иерусалиме, который открыл сам вместе с лордом Бальфуром еще в 1925 году.

В 1951 году, будучи лидером либералов в Палате лордов, Сэмюэль стал первым британским политиком, выступившим с партийной программой по телевидению. 

В последние годы жизни он выступал постоянным участником программы BBC Brains Trust,  в которой участвуют эксперты по разным интеллектуальным темам. Он написал книги о пересечении философии с наукой и религией, вдохновленный своим другом Альбертом Эйнштейном. Сэмюэль умер в 1963 году в возрасте 92 лет.

Глубокая ошибка 

Потомки Сэмюэля до сих пор живут в том состоянии, которое он впервые представил в своем «дифирамбическом» меморандуме кабинету министров более столетия назад. 

Его старший сын Эдвин десятилетиями работал в администрации Мандата, остался в Иерусалиме после рождения Израиля и сменил своего отца на посту второго виконта Сэмюэля. 

Сын Эдвина Дэвид Герберт Сэмюэль родился в Иерусалиме, сделал успешную научную карьеру, женился несколько раз и стал единственным гражданином Израиля, когда-либо заседавшим в Палате лордов (хотя титул еще одного пэра связан с названием места в Израиле: виконт Мегиддо, потомок Алленби). 

А племянник Дэвида, Джонатан Сэмюэль, родившийся в 1965 году в Великобритании, носит титул виконта Маунт-Кармель.

Герберт Сэмюэль вел жизнь, полную достижений и приключений. Но его назначение Хусейни на пост «великого муфтия» остается пятном на этом наследии.

«Сыну всегда трудно объективно оценивать деятельность своего отца, — говорил Эдвин Сэмюэль съемочной группе в 1970-х годах. – Я думаю, он согласился бы с тем, что совершал ошибки потому, что не понимал, какими будут результаты. Одной из них было назначение хаджа Амина аль-Хусейни».

Вассерштейн, биограф Сэмюэля, уточняет, что он «не мог предвидеть более позднюю роль муфтия как лидера арабского восстания в Палестине между 1936 и 1939 годами <…> как союзника нацистов из Берлина и как «Крысолова», который привел свой народ к поражению, изгнанию и нищете в 1948 году».

Вассерштейн пишет, что Сэмюэль никогда не предполагал, что муфтий станет самой могущественной фигурой в арабской Палестине; это происходило постепенно, и его огромная власть стала очевидной только после отъезда Сэмюэля из Палестины.

«Тем не менее, более раннее участие Хусейни в беспорядках 1920 года могло дать Сэмюэлю пищу для размышлений, — отмечает он, — и наводит на мысль о защитной слепоте к истинному характеру муфтия. Сэмюэль не смог разглядеть любовь муфтия к интригам, его непримиримую враждебность не только к сионизму, но и к британскому империализму, его готовность прибегнуть к любой жестокости как против собственного народа, так и против евреев и британцев. Как и неуместное доверие Невилла Чемберлена к Гитлеру, вера Сэмюэля в муфтия была глубокой ошибкой личного и политического суждения».