Мартин Вальзер, скончавшийся в возрасте 96 лет, был плодовитым писателем — одно время выпускал по книге в год. Но его роль в жизни Германии была гораздо шире, пишет журналист The Guardian Джон Кампфнер. Он стал олицетворением всех сложностей поколения, взрослевшего по мере окончания Второй мировой войны. Его долгая и противоречивая карьера охватывала весь период между войной и сегодняшним днем.

Его сочинениями восхищались и их критиковали в равной мере. Как заметил канцлер Олаф Шольц, «поколения людей читали его книги, а его любовь к спорам способствовала оживленным дискуссиям».

Вальзер не добился такой же известности, как лауреаты Нобелевской премии Гюнтер Грасс и Генрих Бёлль, но немецкие читатели постоянно сравнивают его творчество с творчеством этих писателей. На международном уровне он более всего известен одним эпизодом, в котором противопоставил себя основополагающим принципам, лежащим в основе памяти о преступлениях нацистов.

Когда-то бунтарь, Вальзер понимал, что вызовет взрыв, готовясь произнести речь в октябре 1998 года на церемонии присуждения ему Премии мира немецких книготорговцев – самой престижной литературной награды страны. В тексте, озаглавленном им «Опытом подготовки речи для дебатов», он стремился бросить вызов бездумному конформизму своих сверстников, которые без видимых усилий избавились от своих нацистских симпатий, обратившись к социальным парадигмам проамериканской Федеративной Республики.
Немцы, заявил он, «все время сталкиваются с нашей виной»: «Вместо того чтобы быть благодарным за непрерывную демонстрацию нашего стыда, я начинаю отводить взгляд». 

Свои самые спорные оценки он приберег для увековечения памяти самого ужасного из концлагерей. По его словам, Аушвиц был «всегда доступной палкой для запугивания и морали», с помощью которой можно победить Германию. Он утверждал, что его «ритуализация» была не более чем пустыми словами.

Аудитория в интерьерах Паульскирхе во Франкфурте (церковь, в которой когда-то размещалось Национальное собрание, неудачный первый шаг к демократии после революции 1848 года) устроила ему овации. Однако не потребовалось много времени, чтобы зазвучали осуждающие голоса (плюс довольно странные ноты поддержки).

Об этом выступлении было написано более тысячи статей в прессе. Преобладающее мнение, по крайней мере публично, звучало так, что Вальзер «переступил черту» и «подорвал святость памяти».

Между тем, после длительного периода подавления <общественных дискуссий> в первые послевоенные десятилетия к середине 1980-х годов стали возникать все более открытые и жесткие дебаты. Historikerstreit («Спор историков») стал той площадкой, на которой публичные интеллектуалы лихорадочно обсуждали, как представить Холокост в рамках более широкой немецкой и мировой историографии. Вальзера критиковали не за то, что он включился в эти дебаты, а за то, что сделал это безо всякой деликатности.

Лауреат Нобелевской премии мира Эли Визель обвинил его в том, что он открыл «дверь, через которую могут пройти другие, те, кто придерживается иных политических взглядов и опасен совершенно по-другому». Наиболее резкое осуждение прозвучало от председателя Центрального совета евреев Германии Игнаца Бубиса.

В речи, посвященной 60-летию Хрустальной ночи, Бубис обвинил Вальзера в «духовном поджигательстве». По мере развития скандала газета Frankfurter Allgemeine Zeitung предложила организовать дискуссию между ними двумя.

Встреча закончилась своего рода «прекращением огня»: Бубис отказался от обвинения в «поджигательстве», оба призвали к «общему языку памяти».

А четыре года спустя Вальзер с головой ушел в новый скандал. 

За годы своей карьеры он нередко обижался на рецензии на свои книги и в одном из романов, Tod eines Kritikers (2002, «Смерть критика»), высмеял подобную рецензию. Говорили, что главный герой поразительно похож на Марселя Райха-Раницкого, влиятельного литературного редактора Frankfurter Allgemeine Zeitung.

Вальзера обвинили в использовании антисемитских штампов: Райх-Раницкий был евреем, выжившим в Варшавском гетто. Американская литературная сцена избегала Вальзера в течение нескольких лет после инцидента. 

Его репутация пострадала еще больше, когда в опубликованных в 2007 году документах нашлись сведения, что в день своего 17-летия он вступил в нацистскую партию. Он категорически отрицал, что сделал это сознательно.

Родившийся в живописном курортном городке Вассербург на берегу Боденского озера, Вальзер происходил из типичной для того времени консервативной католической семьи. Его родители, Августа (урожденная Шмид) и Мартин Вальзер, торговали углем, а также владели рестораном на железнодорожной станции.

В последний год Третьего рейха Мартин-младший был призван в вермахт. В то время он изучал литературу, философию и историю в университетах Регенсбурга и Тюбингена, написал диссертацию о Франце Кафке.

Еще будучи студентом, он работал на региональной общественной радиостанции Süddeutscher Rundfunk, также начал писать пьесы для радио. Вскоре он стал одним из первых членов «Группы 47» — неформального объединения, созданного в качестве платформы для молодых авторов, участвующих в процессе обновления немецкой литературы.

Вальзер несколько раз вмешивался в политику, хотя его взгляды менялись: то он был социал-демократом, то коммунистом, а позже двигался вправо. Он присутствовал на франкфуртских процессах над персоналом Аушвица в 1960-х годах, осудил войну во Вьетнаме и раскол Германии.

В поздние годы Вальзер несколько отдалился от литературного сообщества. Но это не мешало ему писать. Его собрание сочинений включает романы и рассказы, стихотворения и пьесы — множество жанров, включая Augenblickstexte — своеобразные короткие заметки.

Чуть больше двух лет назад он изложил свои мысли о конце жизни в сборнике эссе под названием Sprachlaub. «Я не защищаю себя, — писал он. — Я задумчив и хочу жить до последнего вечера».