США и Холокост
Режиссер Кен Бернс
2022

Хотя в детстве я этого не сознавала, в моих дедушке и бабушке было что‑то странное. Высокий мужчина с морщинистым лицом, носивший черную матерчатую ермолку, был, безусловно, моим дедом, отцом моей матери: оба они крупные, светлоглазые — фамильное сходство бросалось в глаза. Но кем мне приходилась миниатюрная дама в платке с железным ортезом на колене? Я называла ее бабулей, а моя мама — Юлишкой. Кем она нам приходилась?

Еще в раннем детстве я узнала от мамы, что Юлишка — моя неродная бабушка, мамина мачеха. А что случилось с мамой моей мамы, моей родной бабушкой? Даже в раннем детстве — пожалуй, даже слишком рано — я знала: ее убил Гитлер.

А еще я знала, как ее звали: так же, как меня, ведь Кэрол — англизированная форма Цирел. И даже знала, какая она была. Мама показала мне тонированное в цвет сепии фото неулыбчивой молодой женщины в платье по моде «эпохи джаза» и шляпке колоколом. И все же что‑то в этой истории не сходилось. Дедушка обосновался в Бруклине. Почему же мамина мама, женщина, на которой он был тогда женат, не приехала к нему?

Подростком я вызнала у мамы историю дедушки, когда того давно уже не было на свете, а Юлишка переселилась в дом престарелых. Как и многие выжившие в Холокост, она не делилась воспоминаниями о довоенной жизни, но мне во что бы то ни стало нужно было знать, что случилось, и во время наших долгих послеобеденных прогулок в шабат взад‑вперед по Вест‑Энд авеню, я все наседала на маму, пока она не прервала молчание.

В Нью‑Йорк мой дед пробрался нелегально в 1930‑м, когда маме было пять лет. «Сбежал с корабля», — сказала мама. Звучит весьма драматично, но мамин рассказ был вполне прозаичен: дед нанялся на какое‑то судно — не знаю уж, в каком качестве. А когда судно прибыло в порт, сошел на берег и растворился в городе. На сайте Ancestry.com я нашла дедушкино имя в списках членов экипажей двух пароходов, ходивших в 1926‑м из Европы в США. Похоже, перед тем последним путешествием в один конец дед несколько раз плавал в Америку на разведку. Но как он просочился мимо чиновников иммиграционной службы? Спустя много лет после того как мама поделилась со мной своей версией, двоюродная сестра рассказала мне, что дедушка спрыгнул за борт с поручней палубы и добрался до Голдене медине Золотая (в смысле прекрасная) страна (идиш). Так еврейские иммигранты называли США. — Здесь и далее примеч. перев. вплавь. Ему тогда было сорок.

Некоторые иммигранты бросали свои «европейские» семьи, но дед отправлял скудный заработок домой, а моя бабка присылала мамины фото, чтобы он не забывал оставленную, растущую без него дочку. Переписывались ли они? Не знаю. Если письма и были, то за давностью лет они затерялись.

Если я правильно запомнила, мама говорила мне, что дедушка прислал визы и билеты на пароход, но когда они с матерью добрались до Констанцы, румынского портового города, шла война, и отплыть им не удалось.

В 1944 году мою бабку и мать отправили в Аушвиц. Дед, ревностный читатель как идишских, так и английских газет, знал, что его семья в опасности. На фотоснимке тех лет он худой — кожа да кости, лицо изборождено морщинами, в глазах тревога. Та же самая двоюродная сестра говорила, что дед умолял всех своих родных, отправлявшихся воевать за океан, отыскать его пропавшую семью.

Это печалит до слез, но в то же время настораживает. Почему дед не похлопотал о визах пораньше? Неужели моя бабка погибла из‑за его нерасторопности?

Много лет этот вопрос не выходил у меня из головы, но теперь, посмотрев документальную эпопею Кена Бернса «США и Холокост» (фильм идет шесть часов), я совершенно уверена, что в том безвыходном положении дед сделал все, что мог. Сочетая архивную фотохронику со свидетельствами видных историков и людей, выживших в Холокост, фильм убедительно доказывает: такие евреи и еврейки, как моя бабка, практически не могли выбраться из оккупированной нацистами Европы. Запрет на иммиграцию в США, воплотившийся во вдохновленном нейтивистами Протекционистское движение в США, борьба потомков более ранних иммигрантов против прибытия новых иммигрантов.
Законе Джонсона–Рида от 1924 года, привел к почти полному прекращению иммиграции из Восточной Европы, подготовив таким образом почву для Катастрофы.

Как ни парадоксально, но (фильм на это указывает) закон, на первый взгляд, не был направлен против евреев: в нем даже слова «еврей» не было. «Не существовало определенной квоты на въезд евреев, но вовсе не случайно, что квоты для тех самых восточноевропейских стран, откуда еще недавно прибывали еврейские иммигранты, теперь урезали донельзя», — сообщает закадровый рассказчик. В 1921 году, до принятия закона, в США легально иммигрировали 120 тыс. евреев. Пять лет спустя эта цифра снизилась до 10 тыс.

Более того, по новому закону надзор за иммиграцией передали в ведение госдепартамента — самого неповоротливого и наиболее антисемитского федерального ведомства (конгрессмен Эмануэль Селлер, ратовавший за увеличение квот, сказал, что там «протокольные формальности заглушают стук живого сердца»). Под началом скандально известных антисемитов — госсекретаря Корделла Халла и его помощника Брекинриджа Лонга — госдепартамент составил длинный перечень требований, выглядевших просто невыполнимыми. Иммигрантов обязывали предъявлять в нескольких экземплярах свидетельство о рождении и письма, свидетельствующие, что они являются законопослушными гражданами, но, как поясняет в фильме историк Дебора Липштадт, эти документы было практически невозможно раздобыть человеку, бегущему из страны, где таких, как он, ненавидят.

Вопреки легендарному стихотворению Эммы Лазарус на постаменте статуи Свободы закон дал от ворот поворот усталым, беднякам и даже беженцам, жертвам войны. «Этот закон основывался на представлении, что иммигранты — это придурковатые большевики, несущие угрозу для Америки», — говорит в документальном фильме историк Нелл Ирвин Пейнтер.

Во времена, когда мой дед (возможно, вымокший до нитки) ступил на американский берег, ограничения еще больше ужесточились. В годы Великой депрессии госдепартамент требовал, чтобы потенциальный иммигрант обзавелся так называемым аффидавитом — обязательством о предоставлении финансовой гарантии, подлежащей возврату, в размере 5 тыс. долларов — целое состояние по тем временам (около 100 тыс. долларов на нынешние деньги). «Тебя не впускали, если у тебя была работа, — ведь в таком случае ты отнял бы рабочее место у американца, но если у тебя не было работы, ты стал бы претендовать на пособие по безработице», — говорит Липштадт.

Хотя судьба европейских евреев едва ли была тайной (в фильме рассказывается, что о происходящем сообщали и идишская, и англоязычная пресса, а также киножурнал «Ход времени», который показывали в кино перед художественными фильмами), Америка все равно держала двери на запоре.

«Общественное мнение энергично выступало против иммиграции беженцев и еврейской бедноты», — говорит Липштадт. Даже чудовищные события Хрустальной ночи не побудили общество выступить за смягчение квот. Ксенофобия и антисемитизм в Америке были так сильны, что лоббисты организаций «Дочери американской революции» и «Американский легион» «Дочери американской революции» — ультраправая националистическая женская организация. Объединяет женщин, предки которых жили в США уже в период Войны за независимость. «Американский легион» — организация ветеранов войн в США. зарубили предложение впускать в страну 10 тыс. еврейских детей‑беженцев в год: его противники негодующе вопили, что «мерзкие дети вырастут и станут мерзкими взрослыми».

С вступлением США в войну ситуация даже ухудшилась. Многие американцы видели в иммигрантах, в том числе в евреях, бегущих от Гитлера, потенциальную «пятую колонну», подозревая, что тех под угрозой расстрела их родственников вынуждают шпионить на рейх. «Американцы всегда находили нечто поважнее помощи евреям», — говорит историк Дэниэл Грин.

Тем не менее фильм утверждает, что США приняли больше евреев, чем любая другая страна. Эти цифры оспаривает историк Холокоста Рафаэль Медофф: он считает, что Великобритания, Франция (до оккупации нацистами) и СССР приняли куда больше беженцев. Не знаю, кто тут прав, но очевидно: своим фильмом авторы доказывают, что США вполне могли бы спасти больше евреев, но не сделали этого.

В октябре 1944 года, на следующий день после Симхат Тора, мою бабушку убили в Аушвице. В мае 1945‑го мою мать, к тому времени молодую девушку, освободила Красная армия. В конце концов мама воссоединилась в Бруклине с отцом и его новой женой — они поженились в 1948 году. До последнего вздоха моя мать никогда не говорила ни одного дурного слова о своей новой стране — стране, которая ее предала, когда помощь требовалась позарез.

Мама, приехавшая из антисемитской Европы, полюбила США. Эта страна дала ей дом, где она могла жить на свободе и в благополучии. Но я, следующее поколение, возмущаюсь и поныне: я считаю, что в гибели моей бабушки повинна в том числе и иммиграционная политика США.

«Холокост заставляет нас пересматривать то, что мы могли бы и что должны были бы сделать, — говорит в фильме историк Ребекка Эрбелдинг. — Это история, из которой американцам следует извлечь урок».