Немецко-еврейский поэт Генрих Гейне назвал крещение своим «входным билетом в европейскую культуру», пишет в статье в «The Wall Street Journal» Доминик Грин.

Немецко-еврейский банкир Морис де Гирш предложил два ответа на то, что европейцы 19 века называли «еврейским вопросом». В либеральных обществах Гирш призывал к «слиянию» с христианским большинством посредством смешанных браков. В нелиберальных обществах, таких как царская Россия, где проживала большая часть евреев мира, он настаивал на эмиграции в Аргентину, которую называл «настоящей страной будущего». На момент смерти барона Гирша в 1896 году количество русских евреев, живущих его мечтой о новом Сионе в пампасах, сокращалось. В том же году публикация книги Теодора Герцля «Еврейское государство» ознаменовала появление соперничающего лидера еврейского национального движения.

Память о Гирше, пишет Маттиас Леманн в «Бароне», теперь «на обочине современной еврейской истории». Однако при жизни Гирш был гигантом «золотого века еврейской филантропии». Еврейская колонизационная ассоциация, проводившая его аргентинский проект, была «крупнейшей благотворительной организацией в мире» в то время, когда филантропия была «основной формой еврейской политической деятельности». Портрет Гирша висел рядом с портретами Маймонида и Антона Чехова в семейном доме будущего первого президента Государства Израиль Хаима Вейцмана в современной Беларуси. Барон также занимал видное место в антисемитских теориях заговора. Еврей немецкого происхождения, который жил во дворце в Париже, имел штаб-квартиру в Вене и заключил самую крупную сделку с османским султаном, он был «громоотводом» для демократического недовольства и антикапиталистической ксенфобии.

Леманн, профессор истории Калифорнийского университета в Ирвине, рассказывает о жизни и приключениях магната в первый век глобализации. Гирш родился в 1831 году и был внуком торговца скотом, который стал банкиром короля Баварии. Его мать, Каролина, была членом известной венско-еврейской банковской династии Вертхаймеров. Дитя «придворных евреев», посредников додемократической местной экономики Европы, Гирш стал одним из наиболее заметных членов «новой аристократии» еврейских банкиров и бизнесменов, которые, связанные браками и контрактами, сформировали «космополитическую общеевропейскую аристократию». Ее члены общались с христианскими князьями и дворянами, но сохраняли патерналистскую заботу о еврейских массах: ассимиляция для меня и, в конечном счете, для тебя. Жена Гирша, Клара, происходила из банкирской семьи Бишоффсхаймов из Бельгии. Она также была дочерью либерального сенатора в бельгийском парламенте. Ее страна, в отличие от родины Гирша Баварии, эмансипировала своих евреев. Поселившись с Кларой в Брюсселе, Гирш вступил в маловероятное партнерство с Андре Лангран-Дюмонсо, который считал, что европейские банки находятся во власти еврейско-протестантской клики, и стремился создать «католическую финансовую империю» в качестве противовеса.

Лангран-Дюмонсо разорился, а затем пустился в бега. Он оставил Гиршу кучу долгов и обещание построить османскому султану железную дорогу на его балканских территориях. В 1869 году, отмечает Леманн, Гирш выиграл контракт на прокладку 1200 миль пути, соединяющего османские города Стамбул и Салоники с железными дорогами Центральной Европы. В том же году открылся Суэцкий канал, и был вбит последний костыль Трансконтинентальной железной дороги в Юте. Османское правительство, проводившее модернизацию, надеялось, что железная дорога сможет умиротворить мятежных балканских подданных Турции, оживить их медлительную экономику и доставить их сельскохозяйственный экспорт на европейские рынки. Гирш, работавший в Вене, собрал деньги, выпустив два миллиона «лотерейных облигаций». Его публицисты утверждали, что железная дорога даст империи Габсбургов преимущества «богатых колониальных владений» на Балканах с доступом к новым рынкам даже в Индии. На самом деле, согласно «Neue Frei Presse», это была «турецкая афера». Первые 350 миль пути открылись в июне 1873 года, но к тому времени венский фондовый рынок рухнул, и стоимость лотерейных облигаций Гирша упала почти вдвое. Глобальная экономика замедлилась, и в 1876 году Османская империя приостановила все платежи своим кредиторам. На Балканах крестьяне Герцеговины и Болгарии восстали против своих турецких помещиков. В 1877 году Турция вступила в войну с Россией, и Габсбурги оккупировали Боснию и Герцеговину. Новый султан Абдул Хамид II опасался соединять железную дорогу и экономику Турции с европейскими сетями и рынками и угрожал экспроприировать железную дорогу Гирша.

Гирш и правительство Османской империи обвиняли друг друга в нарушении контракта. Балканы были теперь настолько напряжены, что потребовался международный саммит, прежде чем османы согласились на соединение с болгарской и сербской железными дорогами. Первый поезд по линии Вена-Константинополь отправился в 1888 году, сократив, как говорит Леманн, «семи-восьмидневное путешествие до сорока семи часов», но на обратном пути он был пуст, потому что султан запретил своим подданным его использовать. Тем временем «турецкий Гирш» построил империю еврейской филантропии на обшарпанных окраинах Европы. Через парижский «Alliance Israélite Universelle» он финансировал школы и профессиональную подготовку для еврейских общин в османских городах, местечках «черты оседлости» в России и французских колониях в Северной Африке. Он выделил «сногсшибательную» сумму на финансирование образования в бедных провинциях Габсбургов Галиции и Буковине, где проживают глубоко религиозные еврейские общины. Его проекты приводили в ярость националистов, антисемитов, хасидских раввинов и сионистов, поскольку никто из них не разделял его надежд на ассимиляцию евреев европейскими народами.

У либерального оптимизма Гирша был потолок даже в якобы просвещенной Западной Европе, отмечает Леманн. Он выдавал ссуды бедным принцам, таким как Берти, принцу Уэльскому, и Рудольфу, наследнику короны Габсбургов. Но мать Берти, королева Виктория, отказалась пригласить Гирша на государственный концерт в Букингемский дворец, и он никогда не мог получить доступ ко двору Габсбургов в Вене. Когда эксклюзивный парижский клуб «Cercle de la Rue Royale» заблокировал его заявку на членство, Гирш купил здание «Cercle» и пригрозил выселить его арендаторов. Он согласился оставить их лишь при условии взимания непомерной ежемесячной арендной платы. Гирш был убежден, что Российская империя изгонит или уничтожит своих евреев. В отличие от барона Эдмонда де Ротшильда, который финансировал еврейские сельскохозяйственные поселения в Палестине, он сомневался, что сионисты смогут добиться успеха в создании государства.

По словам Гирша, было проще купить «целую страну» в Южной Америке, а затем заполнить ее русскими евреями. Он потратил миллионы на Еврейскую колонизационную ассоциацию и управлял аргентинскими поселениями из Парижа, но он привел «еврейских гаучо» в безвестность, а не Землю Обетованную. Гирш уничтожил свои личные документы, но Леманн умело восстановил его действия по материалам из многочисленных архивов. Мечта барона была не просто наивной преамбулой к дипломатическому сионизму Герцля. Это было частью оптимистичного, открытого и практичного века, в котором родился Гирш, точно так же, как взвинченная «реалполитик» Герцля отражала более жесткий, более мрачный и более настойчивый тон нового века. Когда Эркюль Пуаро сел на «Восточный экспресс», его поезд ехал по рельсам Гирша. Однако после 1914 года ему пришлось предъявлять паспорт.