Исламофобия и постколониальная вина
Материал любезно предоставлен Tablet
Мнимый расизм: исламофобия и вина
Паскаль Брюкнер
Polity, 2018. 204 p.
Осенью 1978 года Мишель Фуко, «крестный отец» французских интеллектуалов, активно приветствовал политическое событие, которое взбудоражило его, как никакое другое: иранскую революцию. На его глазах на улицах Тегерана совершалась история, и это приводило его в экстаз. С подъемом ислама толка аятоллы Хомейни, захлебывался от восторга Фуко, рождается новая «духовная политика». Сторонникам демократических прав, добавлял он, беспокоиться не о чем: ислам — религия толерантная. «Правление исламистов в Иране, — писал Фуко, — не означает установление политического режима, при котором духовенство осуществляет надзор или контроль».
Нельзя сказать, чтобы Фуко не знал, что за люди делали революцию и каким видели будущее Ирана. Он встречался с Хомейни в Париже. Однако же ухитрился пропустить то, что аятолла писал в «Маленькой зеленой книге»: «Отрубайте руки ворам; убивайте убийц, вместо того чтобы сажать их в тюрьму; прелюбодеев обоего пола бейте плетьми». Судья, назначающий подобные средневековые кары, в силах «разобрать» 20 дел в день, добавлял Хомейни, в отличие от западных судов, где процессы порой тянутся годами. Всего через несколько месяцев после того как Фуко сочинил эту фантастическую утопию, костоломы аятоллы уже пороли правонарушителей кнутами на улицах.
Фуко создал прецедент, заявляет известный французский эссеист и общественный критик Паскаль Брюкнер в своей смелой и необходимой книге «Мнимый расизм: исламофобия и вина» . В последние годы левые интеллектуалы бурно восторгаются исламом, который видится им de facto частью левого движения. Паранджи, армии террористов и «убийства чести» представляются им заманчивой альтернативой расистскому колониализму старого усталого Запада. Борьбу же с радикальным исламизмом они нарекают «исламофобией» — термин этот, по словам Салмана Рушди, «придумали, чтобы слепцы — не дай Б‑г — не прозрели». Нас уверяют, что исламофобия — разновидность расизма, при том что мусульмане — не раса.
Основной недостаток термина «исламофобия», по мысли Брюкнера, в том, что он размывает разделительную черту, которая должна быть незыблемой и четкой, между критикой теологической доктрины (что должно оставаться фундаментальным правом человека в любом либеральном обществе) и преследованием верующих, что преступление. Прикрываясь исламофобией, идейное расхождение ошибочно считают ущемлением тех, с кем вы расходитесь во взглядах. И есть ли идеи важнее для либерального порядка на Западе, чем свобода от клерикальной цензуры, права женщин, справедливое правосудие? Ведь и Вольтера с Дидро, напоминает Брюкнер, в свое время обвиняли в оскорблении чувств европейских христиан. Возможно, философы и были христианофобами, но их скептицизм встряхнул, оживил закосневшее христианство, вынужденное отвечать критикам и бунтарям. Чтобы ислам процветал и вместе с прочими религиями двигался в будущее, пишет Брюкнер, его надо критиковать не меньше, а больше.
Также Брюкнер осуждает — и правильно делает — преследование верующих: мешать кому бы то ни было исповедовать его веру недопустимо (кстати, в мусульманском мире это случается куда чаще, чем в западном). Осквернять мечети, оскорблять женщин в хиджабах, называть законопослушных мусульман террористами— варварство, которое нужно искоренять. Но всякая религия, и ислам в том числе, не имеет права отвечать на сатиру и богохульство бомбежками или стрельбой. В Америке и Европе можно смеяться над Иисусом, Моисеем, папой Римским, Буддой, но только не над Мухаммедом — в противном случае вам придется опасаться за свою жизнь. Из всех основных религий только ислам угрожает смертью отступникам и святотатцам — и почему же Запад не протестует против таких архаических зверств? И в то время как большинство мусульман исповедуют толерантность, западные писатели и политики непроизвольно принимают сторону нетерпимых, откровенно сексистских, гомофобных, антидемократических исламских авторитетов, которые правят толерантным большинством все более жестоко.
Брюкнер критикует тех левых, кто «убежден, будто они нашли в исламе последний угнетенный субъект истории». Мусульманский мир — жертва; Запад, и в особенности Израиль, — угнетатель. В отдельной повергающей в уныние главе Брюкнер излагает модную идею, что мусульмане якобы новые евреи, и по преимуществу они — жертвы истории. Много лет назад коллега с ближневосточными корнями сообщил мне, со всей серьезностью, что Израиль контролирует регион точно так же, как некогда Британская империя — свои колонии. В наши дни еще любят сравнивать Израиль с нацистской Германией. Джереми Корбин в 2011 году в британском парламенте ратовал за предложение заменить День памяти жертв Холокоста днем памяти жертв геноцида, который учитывал бы не только евреев, а вообще всех. Сэр Икбал Сакрание, который это предложение выдвинул, пояснил, что «мусульмане чувствуют себя оскорбленными и обделенными тем, что их жизни менее ценны, чем жизни тех, кто погиб во время Холокоста».
Всем надоели антисемитизм и евреи, которые вечно жалуются на него. Преследования мусульман — новая «горячая тема», которой предстоит заменить антисемитизм. На прошлый Йом Кипур я слышал в синагоге, как молодой человек, лет двадцати с небольшим, совершенно серьезно призывал евреев подумать о том, как притесняют палестинцев в Америке — очевидно, он имел в виду мусульман, не христиан. Интересно, подумал я, от чего же именно страдают эти люди — образованные, состоятельные и вполне интегрированные в общество?
Брюкнер проницательно объясняет это явление, однако объяснение его поневоле вгоняет в тоску: он справедливо указывает, что Шоа, как ни парадоксально, укрепила антисемитизм, поскольку еврейская Катастрофа ныне кажется «узурпированной привилегией». От Холокоста, бесспорно, пострадали многие — но пострадали люди более достойные, чем евреи. Вдобавок евреи — белые, то есть зло, мусульмане же — добродетельные цветные. А раз так, палестинцы в Газе во главе с ХАМАСом — это новые евреи, а сирийская девочка — новая Анна Франк.
Тенденции считать мусульман «новыми евреями», пишет Брюкнер, дала начало в 1970‑е антинаучная, крайне тенденциозная книга «Ориентализм» Эдварда Саида , в которой тот утверждает, будто в период нефтяного кризиса карикатуры с изображениями горбоносых арабов означали, что антисемитские приемы теперь используют не против евреев, а против арабов. Много лет спустя Саид объявил себя палестинским евреем. Тот самый Саид, который доказывал ныне покойному Бернарду Льюису , что религия в арабском мире якобы играет все меньшую и меньшую роль, — печальный пример самообмана.
Ныне евреи — отнюдь не жертвы, а главные угнетатели (белые, живут на Западе), мусульмане же — вот кто воистину угнетен. Еврейское самоопределение — это расизм и колониализм, в отличие от мусульманского национализма. Ведь ислам всегда на стороне добродетели, каким бы патриархальным и репрессивным он ни был на практике: такие высказывания можно услышать и в ученых кругах, и от главы британской партии лейбористов. Некоторые мусульмане, пишет Брюкнер, одно время даже носили нарукавные повязки с желтым полумесяцем или желтые звезды с надписью «Мусульманин» и скандировали: «Когда придет наш черед?» Есть некий мрачный юмор в том, что вопиюще бессовестное утверждение, будто бы мусульмане ныне проходят примерно через такие же испытания, что и евреи во времена Холокоста, в мусульманском мире сплошь и рядом сопровождается отрицанием или преуменьшением масштабов Шоа. Максима Брюкнера справедлива: «Юдификация мусульман автоматически приводит к нацификации израильтян», а следом и тех евреев, которые поддерживают Израиль.
Такие идеи высказывают не только свихнувшиеся ученые. Близкий друг ХАМАСа, Корбин, вполне возможно, однажды возглавит британское правительство. А папа Франциск, что еще тревожнее, простил убийц журналистов Charlie Hebdo, поскольку, по его красноречивому заявлению, «если мой лучший друг дурно отзовется о моей матери, я дам ему пощечину. Иначе и быть не может». Меня не удивляет, что некоторые члены ПЕН‑клуба, а именно Франсин Проуз и Теджу Коул — не иначе как они повредились в уме — защищают террористов, а не собратьев‑журналистов, но чтобы Папа Римский? Интересно, что сказал бы Иисус об утверждении Франциска: ведь это реакция скорее мафиозо, чем христианского гуманиста.
Для теоретиков исламофобии убийцы — вот кто на самом деле жертвы. Социолог Жоффруа де Лагаснери так объяснял теракты в Париже 13 ноября 2015 года, унесшие 130 жизней: «Уличные кафе — одно из самых страшных мест для молодых людей, принадлежащих к этническим меньшинствам… Одно из самых травмирующих мест». «Любопытный перевертыш», замечает Брюкнер: «Убийцы посетителей ресторанов — люди травмированные, а от их пуль гибли люди привилегированные».
Король Марокко Мухаммед VI и некоторые другие мусульманские правители публично осуждают исламизм, но большинство жителей Запада не следует их примеру. Выступая в 2009 году в Каире, президент Барак Обама решительно порицал исламский терроризм, однако поддержал право мусульманок носить хиджаб — также несколькими годами ранее он похвалил фехтовальщицу Ибтихадж Мухаммад, мусульманку‑афроамериканку, за то, что она участвовала в олимпийских соревнованиях в хиджабе. Он обошел вниманием тот вселяющий тревогу факт, что во многих мусульманских сообществах женщин преследуют или клеймят позором, если они отказываются носить хиджаб. Лучше бы Обама защищал движение Ni Putes Ni Soumises («Не шлюхи и не тряпки»): участвующие в нем француженки‑мусульманки требуют для себя того же, что имеют другие француженки, — равноправия.
Капитуляция перед радикальным исламом достигла самого высокого уровня, указывает Брюкнер, а средства массовой информации предпочитают не замечать опасность или даже поддерживают происходящее, поскольку, по общему мнению, если ты усматриваешь угрозу в законах шариата — значит, ты консерватор. Вот только угроза эта реальна и влияет на жизни реальных людей, причем большинство из них мусульмане. В 2003 году в канадских провинциях Онтарио и Квебек собирались ввести для мусульман законы шариата — по ним можно было лишать женщин наследства или родительских прав. Хома Арджоманд — она возглавила протесты против принятия законов шариата в Канаде — в 1989 году бежала из Ирана: кто‑кто, а она не понаслышке знала, чем обернутся для женщин законы ислама.
В конце 2015 — начале 2016 года, во время новогодних праздников, в Кельне 600 женщин пострадали от нападений более 1000 мужчин, в большинстве своем недавних иммигрантов из северной Африки и с Ближнего Востока. Дело замяли, но после того как новость просочилась в прессу мэр Кельна Генриетта Рекер поспешила обвинить в случившемся женщин: им‑де следовало «держать дистанцию и не подходить к мужчинам ближе, чем на расстояние вытянутой руки» (это к организованным‑то бандам насильников в бурлящей толпе). Алжирский диссидент Камель Дауд высказался честнее: он осудил принятое в арабском мире «нездоровое отношение к женщинам». По словам Дауда, в Алжире «бригады салафитов и местной молодежи <…> проводят рейды, следят — прикрывают ли женщины тело, как положено», травят женщин и парочки, и такая вот пуританская инквизиция, проистекающая, как это ни парадоксально, из до оскомины знакомых патриархальных устоев, ведет к изнасилованиям в немецких городах, а до того — в Египте на площади Тахрир.
Группа ученых мгновенно попыталась заткнуть Дауду рот: опубликовала в газете Le Monde петицию, где его подняли на смех, презрительно обозвав самозваным гуманистом, который повторяет устаревшие востоковедческие клише, на самом же деле подливает масло в огонь антимусульманского расизма. Дауд назвал это «сталинским процессом»: «Они не были в моей шкуре, не жили в моей стране <…> и обвиняют меня в исламофобии, сидя в комфортных и безопасных кафе в западных столицах».
«Души их мечутся, не зная, кому сочувствовать — то ли изнасилованным женщинам, то ли их насильникам», — пишет Брюкнер о тех, кто осудил Дауда. В прежние годы профессура, возмущавшаяся творившимся в странах третьего мира насилием, зачитывалась книгами Франца Фанона . Теперь эти люди оправдывают изнасилования и массовые убийства как вполне понятную реакцию на колониальное прошлое Европы.
Не велика ли натяжка, спрашивает Брюкнер. С чего бы террористам ненавидеть Германию или Швецию, вообще не имевших колоний в мусульманском мире? Более того, замечает Брюкнер, чаще всего от рук мусульманских террористов страдают опять же мусульмане — в этом тоже Запад виноват?
Исламисты презирают Запад, пишет Брюкнер, не за его рабовладельческое или империалистическое прошлое, а за свободу, которую он предоставляет. Эта свобода до такой степени не дает покоя радикальным убийцам, что они готовы устроить резню, лишь бы не признавать, как сильно она их манит. А свои методы, по мрачной иронии судьбы, они заимствуют в Голливуде: взять хотя бы видеоролик джихадистов с замедленным, в ритме сердцебиения, монтажом, или кадры в духе Тарантино, на которых жертвам отрезают головы или сжигают заживо.
Обычно на такие события, как в Кельне, публика, причем не только крайняя левая, пишет Брюкнер, реагировала одинаково — «топила в глубоких водах равноценности»: дескать, нельзя забывать, что женщин насилуют везде, и не только мусульмане. Брюкнер напоминает, что подобная аргументация уходит корнями в эпоху холодной войны: стоило только заметить, что в странах Восточного блока свободу ограничивают, как вам тут же указывали, что государства Латинской Америки стонут под гнетом американского империализма.
Как ни смешно, самопровозглашенные антиколониалисты сплошь и рядом копируют допотопные двойные стандарты колониалистов. Туземцы не такие, как мы, у них своя культура, и мы не имеем права навязывать им наши ценности. И здесь присущая мультикультурализму снисходительность, по сути, не что иное, как оскорбительное снисхождение. Не следует повторять «избитое колониалистское клише» — так называет это Брюкнер, — что у француженки североафриканского происхождения будто бы меньше прав, чем у любой другой, и что она должна оставаться заложницей культуры своей страны.
На самом деле поборники термина называют исламофобию расизмом потому, что раса — это то, от чего не уйти; и левые исламисты уверены, что и мусульманам не следует уходить от религиозного уклада, строгость которого эти идеологи не хотели бы испытать на себе. Прогрессивных мусульман называют «отступниками, продавшимися СМИ», подхалимами, которые выслуживаются перед белыми, пособниками расизма, и при всем при этом им еще угрожают смертью реакционные политические фанатики, терроризирующие мусульман и мусульманские сообщества.
Брюкнер, как и его союзник, автор интернет‑журнала Tablet Пол Берман , активно выступает против нового лицемерного благочестия — этой опоры реакционных сил в исламе. Давайте же прислушаемся к его предупреждению и предсказанию: «Невозможно уклониться от вызова, который бросает нам начавшееся столетие: совместно с просвещенными или умеренными мусульманами, главными его жертвами, мы должны победить фанатиков от ислама». Это «колоссальная задача», заключает Брюкнер, однако же она и самая насущная, если мы хотим, чтобы демократия в XXI веке не только выжила, но и процветала.
Оригинальная публикация: Islamophobia and Post‑Colonial Guilt
The New York Times: Новый немецкий антисемитизм
The Times of Israel: Как замалчивается антисемитское убийство в Париже
