Как израильский рэп портит молодежь
Материал любезно предоставлен Tablet
Он дергал головой в такт музыке. Отжигал по полной. Читал рэп проникновенно. Йотам Рабино, также известный под именем Vxodoo Daddy, стоял в центре сцены в тускло освещенном полуподвальном клубе «Левонтин, 7». Рабино слегка не от мира сего, слегка неуклюж, и, когда он вконец разошелся, очки в толстой оправе свалились на пол, открыв взорам вспотевшее, младенчески свежее лицо. Толпа под сценой, а в зале теснились ребята не старше 19–20 лет, то есть призывного возраста, специально приехавшие со всей страны на выступление Рабино, восторженно взревела.
«Это не просто концерт, — гордо объявил Рабино. — Это событие в культуре».
Рабино 21 год, он восходящая рэп‑звезда, воссиявшая на местной сцене. Как и почти всех в этом зале, его волнует тема Армии обороны Израиля (ЦАХАЛа). Но, в отличие от них, он не служит в ЦАХАЛе. И в своих рэп‑композициях говорит об этом.
После того, как Рабино сделал это объявление, он и его верный приспешник Evja — тот тоже был в очках и майке без рукавов, обнажающей сильно татуированные руки, — исполнили свою уморительно смешную «(Не) Песню ЦАХАЛа», рэп‑балладу, где феномен уклонения от военной службы в современном Израиле описывается не как разновидность пацифизма, а как свойственное конкретному поколению гармоничное сочетание гедонизма с неподдельными психическими заболеваниями; этот феномен — одна из центральных тем их музыки.
«Я одеваюсь, как хочу / ты желтый (то есть подхалим. — Примеч. авт.) и ты завидуешь мне, — рифмовал Рабино. — Подними руки, улыбнись зеркалу, / если у меня будет депрессняк, то хотя бы не от армии».
В кульминационный момент песни Рабино шутливо отвечает на гипотетический вопрос, почему он не записался в Национальную службу (альтернативную гражданскую службу): «Ха‑ха‑ха, ты меня насмешил. / Да потому, что совесть меня за это не гложет».
Рабино и Evja — не уникальный случай. Swissa. Атар Майнер. Dor 3. Noroz. Young Heffner. Все это молодые талантливые израильские рэперы. Все они самые популярные на местной сцене. И всех их не взяли служить в ЦАХАЛ.
«По мне, хорошая песня», — пошутил Shy Tra. Этот голый до пояса толстяк — на вид ему лет тринадцать — скакал по сцене, выполняя функции хайпмэна и исполняя песни типа «Белый толстый богатый мальчик». Он тоже не служил в армии.
«Друзья, — зловеще добавил Shy Tra. — Мы не евреи. Мы в армию не пойдем».
«Стам‑м‑м‑м‑м‑м‑м» . Он «просто пошутил». Но в сущности — нет.
Рабино, Evja и Shy Tra — нетипичные рэперы. Забудьте о Dre и даже о захлестнувшей Израиль моде на трэп . То, что делает эта команда, я могу лучше всего описать как «рэп тель‑авивских хипстеров‑гиков», этакий гибрид Tyler the Creator с Lil Dicky и ранним Эминемом плюс легкая примесь A Tribe Called Quest. Рэп с чудинкой. С юмором. И лиричный. И, без дураков, просто отличный.
«Я не могу свернуть тебе самокрутку, / я могу сварить тебе куриный бульон», — произнес в микрофон собранный, учтивый Evja (Эвиатар Фрейманн‑Барбаш), исполняя их хит «Популярный». Он подтрунивал над своей позицией стрейтэджера — на иврите таких, как он, называют «сахи».
На середине трека вступил Шай Литман, Shy Tra Литман; «тра» — слово «арт» наоборот — он добавил к своему имени сам. В этой команде он самый дерзкий, и не беспочвенно: в солидном возрасте 19 лет он уже давно местная знаменитость.
«У меня нет “Гриндра”, у меня нет “Тиндера”, моя фигура — не как у бодибилдера, я хочу такую женщину, как Ноа Кирел» (Кирел — принцесса израильской поп‑музыки, но он откровенно заявляет, что у него нет шансов на ее благосклонность). «Моя девушка — психбольная, / но ничего — я тоже психбольной!»
Но лидер группы, стоящий за всеми этими треками, — сам Рабино. Он создает биты. Он режиссирует видеоклипы. А от его прелестной шепелявости млеют хипстеры всей страны.
«Я не гей, просто у меня такой вид. / Неудачник — вот ты кто. / Я не пишу строчек про девушек, которые меня бросили, / я не пишу песен про девушек, которые не пришли».
Когда я стоял в глубине зала на их концерте, становилось очевидно: они уловили некое настроение общества. Мало того, что публика в зале знала их тексты наизусть. Их также знаю наизусть я.
Тот факт, что их позиция может возыметь для них негативные последствия, придает их текстам особую остроту. Служба в армии, несомненно, стоит в центре этики Израиля и самоощущения израильских граждан, и то, что эти ребята не служили, — потенциальная помеха для их дальнейшей карьеры. Те, кто не служил в армии, часто теряют в социальном статусе. Потому‑то исторически сложилось, что люди стараются «шу‑шу» — то есть замять — эту подробность своей биографии. Знаменитости, которым не довелось тянуть армейскую лямку, часто об этом помалкивают, опасаясь упреков.
Готовность рэперов публично хвалиться тем, что они не служили в армии — и тот факт, что им подпевают сотни ребят призывного возраста, — что‑то обнажают. Но что именно они обнажают, я не знал. И принялся расспрашивать окружающих.
«Если вы пытаетесь спросить, напрягает ли меня, что Vxodoo Daddy не служил, я вам отвечу — нет!»
Вообще‑то, обратившись к Яру (ему 21 год, он служит в престижном подразделении 8200 , я задал вопрос о местной рэп‑сцене. Но он видел меня насквозь. На концерт он приехал из Иерусалима, вместе со своим братом Нуром и их общим другом Ури: те еще учатся в школе. Мой вопрос разжег дискуссию о том, есть ли у Рабино шансы стать суперзвездой, несмотря на то, что он не прошел армию. Яр полагал, что с этим у Рабино будут сложности. Нур с ним не согласился.
«В отличие от музыкантов, которые не идут в армию и стыдятся этого, он хотя бы упоминает об этом в песнях», — сказал он.
«Не думаю, что у него будут проблемы, — сказал Ури, единственный из них троих, кто в армию не хочет. — Теперь это уже не настолько важно».
«Возможно, разница в том, как настроены мы, — признал Яр. — Возможно, новое поколение воплощает в себе разницу между Vxodoo Daddy и его предшественниками: те не служили и помалкивали, что не служили».
Прямо перед концертом я поговорил за кулисами с Рабино. Его окружала шумная «группа поддержки» — ребята несколько хипстерского вида. Я не стал отвлекать его надолго; у меня было такое ощущение, будто я снова оказался в школе. Но один из его ответов мне запомнился.
«Я смотрю на вещи не под одним углом, — разъяснял Рабино. — В моем рэпе все реально сложно. Поэтому в нем нет фальши».
История Израиля — это история воинской обязанности: призывники идут в армию по необходимости, из чувства долга, а также из страха за дальнейшее существование страны. История уклонения от воинской обязанности в Израиле признана не столь широко, хотя и тянется от пацифизма в период до 1948 года до обнародованного в 2014 году письма из подразделения, где служит Яр .
На левом политическом фланге существует, что ничуть неудивительно, «подводное течение» уклонистов; а не секрет, что такие убеждения часто свойственны музыкантам. Взять хоть «А‑Даг Нахаш» — эта, возможно, лучшая израильская рэп‑группа заодно является одной из лучших групп, исполняющих песни протеста. Но письмо из подразделения 8200 и тексты «А‑Даг Нахаш» написаны теми, кто сам‑то отслужил. Пусть табу на критику ЦАХАЛа изнутри доныне сохраняется, но в сложившейся культуре такая критика все же «кошернее», чем оценки ЦАХАЛа со стороны.
Однако в 1990‑х что‑то, похоже, переменилось, говорит журналист Матти Фридман, обозревающий общественную жизнь Израиля. Это десятилетие омрачили такие события, как срывы мирных соглашений, крах движения кибуцев и рывок к экономике открытого рынка: индивидуализм стал вытеснять идеалы коллективизма, на фундаменте которых когда‑то основали наше государство. В своем документальном сериале «Безымянная война» Фридман проанализировал войну на юге Ливана, растянувшуюся на все десятилетие, и заметил, что началом конца стало протестное движение «Четыре матери» (его участники, родители военнослужащих ЦАХАЛа, находившихся в действующей армии, требовали вывода войск). Это движение, сказал мне Фридман, также дало начало кое‑чему новому — скептическому отношению к тактике ЦАХАЛа и к необходимости участия твоих детей в этих действиях.
«Движение “Четыре матери” не заявляло, что наши дети должны быть рэперами, — говорит Фридман. — Его участники высказывались с позиции израильских патриотов. Их дети служили в боевых частях. Но за их высказываниями стояла идея, что командование сорит попусту жизнями этих молодых ребят. В конце концов правительство как бы молчаливо согласилось с их претензиями — вывело войска из Ливана. Итак, если матери были правы, что мы должны подумать об армии?»
Фридман указал и на другую перемену в общественных настроениях, куда более близкую к области музыки, — на историю с Авивом Гефеном.
«Авив Гефен — это была громкая история, — сказал Фридман. — В 1990‑х мы стали чаще слышать о том, что кто‑то не пошел в армию. Гефен стал одной из ключевых фигур: знаменитость, поп‑звезда, а в армии не служил».
Гефену (тогда он был израильским рок‑музыкантом с репутацией хулигана, а сейчас арбитр телевизионных реалити‑шоу) устроили публичную выволочку за то, что он не пошел в армию. Но причина у него была законная. В некотором роде законная. Из‑за серьезной операции на позвоночнике, длившейся 36 часов, командование отправило его из армии домой, но всего на 18 месяцев. Гефену не хотелось сидеть сложа руки, и он попытал счастья на прослушивании в музыкальный ансамбль ЦАХАЛа. И провалился, и это его уязвило. Когда спустя 18 месяцев из армии вновь пришла повестка, он заявил, что если его призовут насильно, то он покончит самоубийством. Его освободили от воинской обязанности насовсем.
В то время Гефен писал песни для своего первого альбома «Это только лунный свет», где в открытую пел о том, что не пошел в армию (отрывок из «Вчера вечером»: «Меня пинали у всех на глазах, потому что я не служил в армии, / велика ли цена нежному сердцу по сравнению с безопасностью страны»). Он также высказывался начистоту в интервью («Большинство людей идет служить в армию, потому что у них в головах путаница»).
К заявлениям Гефена отнеслись более чем серьезно. СМИ захлестнула лавина требований не ставить его музыку в эфир. Гефену угрожали расправой; некоторые предлагали выслать его из страны. Он пытался принести извинения, но ущерб для его репутации оказался неизгладимым. В глазах многих он несет на себе позорное клеймо изменника родины. Но для других Гефен превратился в символ уклонения от воинской обязанности в Израиле — движения, которое вскоре пошло в гору.
Со времен того, как Гефен проштрафился, миновало лет тридцать. В отличие от Гефена, Рабино и ему подобные пока не подверглись серьезным нападкам за песни о том, как они не пошли служить. Все вышеперечисленные рэперы получили повестки о призыве в армию. Ни одного из них так и не призвали. И это не так странно, как было бы раньше.
Из всех военнообязанных израильтян, в том числе харедим — их первоначально освободили от воинской обязанности, — примерно треть так и не оказывается в рядах армии. А доля не служивших от всего населения страны, включая израильских арабов, — больше 50%. Закон запрещает оглашать личные данные военнообязанных, но, скорее всего, вышеупомянутые рэперы — образчик нарастающей тенденции, когда от воинской обязанности освобождают из‑за проблем с психикой. В 2020 году почти 12% всех потенциальных призывников признали негодными к службе, причем большинство — по причинам, связанным с состоянием психики, то есть за каких‑то два года таких случаев прибавилось на 4%. Иногда «белый билет» по основаниям психических отклонений дают из‑за самых настоящих заболеваний. Но в то же время широко бытует мнение, что получить такое освобождение несложно и что за ним, возможно, таится позиция «просто неохота в армию». Многим молодым израильтянам хочется веселой жизни; кроме того, в глазах тель‑авивских хипстеров все, что ассоциируется с израильским национализмом, — отстой.
В рэп‑кругах многие извлекли пользу из диагнозов, поставленных им задолго до призыва в армию. «Я боялся, что, если меня призовут, я окажусь в трудных условиях, где мои приступы паники встретят непонимание», — пояснил в интервью Swissa. Другие, такие как Майнер и Noroz, получили «белый билет», отслужив полсрока: это еще одна нарастающая тенденция, на данный момент такова судьба около 15% тех, кто служит по призыву. Вот текст из мегахита Майнера «Страна воров»: «Я сказал КАБАНу , что я не годен, / а этот гад лишь расхохотался мне в лицо!» Хотя в гипермаскулинном рэпе могут облить презрением за визит к психоаналитику, рассказы о таких визитах стали богатым источником материала. «Я — тот, кто в армию не пойдет, / скажите КАБАНу, что Йотам — только выдумка», — чеканит Рабино в «(Не) Песне ЦАХАЛа»; затем вступает Evja: «Я показал КАБАНу свои тату, / я сплю спокойно, потому что знаю, что в любую минуту все может стать еще хуже».
ЦАХАЛ прекрасно осведомлен об этих тенденциях и пытается обуздать их, предпринимая кое‑какие спорные шаги. Один из способов — устроить так, чтобы служить по призыву пошли звезды, такие знаменитости, как Ноа Кирел: пусть она подает пример обществу. Ну‑у… да, она подает пример, в некотором роде.
«У армии есть эти безумные программы, когда артистам разрешают делать вид, будто они служат, хотя они не несут службу, — сказал Фридман. — Это связано с тем, что армия признает: человек может откосить, если захочет. Раньше армия предполагала, что призывники сами придут в армию. А теперь этого предполагать нельзя. Армии приходится как‑то с ними договариваться».
Факт службы Кирел, возможно, побудит некоторых передумать, но одного этого шага определенно недостаточно, чтобы переломить описанные выше тенденции. «Теперь израильское общество терпимее относится к тем, кто по личным причинам решил не идти в армию, — сказал Фридман. — То, что вы сейчас видите среди рэперов и в других слоях общества, — в 18 лет люди делают выбор. Они не говорят: “Коллектив ожидает от меня, что я это сделаю, и я это сделаю”. Они спрашивают себя: “Что сейчас для меня самое лучшее? Будет ли мне польза от трех лет армейской службы?”»
И все же, хотя к таким решениям относятся терпимее, чем раньше, все же терпимость не абсолютная. Учтите: упомянутые в этой статье рэперы (кроме Vxodoo Daddy, Evja и Shy Tra), возможно, упоминают походя о КАБАНе в песнях, но в остальном держат язык за зубами. Как‑никак, меньше десяти лет отделяют нас от времен, когда политики фактически требовали от артистов этакой лояльности в культуре.
Итак, тот факт, что эта команда гордо исполняет целую песню на такую тему, — не просто признак наивности. Строго говоря, это своего рода храбрость.
Я встретился по отдельности с Рабино и с Evja на тенистых тель‑авивских бульварах. Рабино пришел прямо от психотерапевта («Ничего хорошего, — ответил он на мой вопрос, как прошел сеанс. — Мне закрыли доступ к инстаграму на двое суток»). Изящный велосипед с фиксированной передачей, на котором ездит Evja, выделялся среди детских колясок на Дизенгоф. Шай Тра сказал, что не хочет со мной встречаться; другие предупредили, что его вообще трудно поймать, — он вечно где‑то шастает.
Рабино и Evja родились в Тель‑Авиве и познакомились в старших классах, когда Рабино перевелся из демократической школы в школу искусств «Ирони А», рассадник всего, за что ругают Тель‑Авив: креативного класса, хипстеров, претенциозности. В те времена Рабино держался дерзко, отчасти потому, что получил образование в тепличных условиях демократической школы. Но он также невероятно умен, и на уроках ему, вероятно, просто было скучно. Дома этот фанат самообразования шарил в интернете. Однажды открыл для себя Эминема, и это перевернуло его жизнь. Скоро он заразил музыкой и своего приятеля Evja: тот вспоминает, что как только Рабино поставил ему Mathematics, композицию Mos Def, они стали лучшими друзьями. Затем Рабино стал учиться на музыкального продюсера у своего кумира Майкла Коэна, участника рэп‑дуэта Cohen@Mushon (Рабино упомянул, что Коэн тоже не служил, но обходил это молчанием — «шу‑шу», ведь он из предыдущего поколения). Через год он взял трек MF Doom, вовлек в работу своего друга Evja, начал кропать тексты… а дальнейшее нам уже известно.
Shy Tra — из другого социального слоя, у него биография куда менее безоблачная. Известность он приобрел не вчера: в 14 лет стал героем газетного очерка как художник‑граффитист, участвовал в публичных поэтических чтениях. Но он родился на севере страны, вдали от либерального самозамкнутого мирка Тель‑Авива, который мог бы послужить ему укрытием («Я был “тот жирный странный пацан”. И это тянется за мной повсюду, куда ни приеду. А еще я таким образом привлекал внимание», — сказал он в недавнем документальном фильме.) Двенадцати лет он переехал в Тель‑Авив к своему отцу‑алкоголику и стал шляться по улицам, заводя дружбу с творческими людьми на несколько десятков лет старше. Сменил много школ, в том числе поучился в демократической, где познакомился с Рабино, а затем забил на учебу. Его звали улицы. Его звал рэп.
Эти трое сформировались во времена крупных перемен в израильском рэпе. «А‑Даг Нахаш» постарели, Cohen@Mushon — тоже. А рэперы‑националисты правого толка, такие, как Subliminal & The Shadow, имеют не самое большое влияние на тель‑авивцев левых убеждений. Но их поколение жить не может без хип‑хопа, а в интернете, на расстоянии одного клика, им доступны такие артисты как Tyler the Creator и Трэвис Скотт. Стиль трэп предсказуемо пустил корни в Израиле; Рабино и Evja указывают, что сюда его занес в 2015 году Swissa.
Но Рабино не заинтересовался трэпом. Он, заводила и битмейкер (Evja не читает рэп без Рабино, а вот Shy Tra читает), хотел пойти своим путем, путем парня из большого города. Рабино не подпадает под влияние треков из «горячей десятки»; он учит наизусть стихи Хаима Бялика и сэмплирует бразильские песни в кавер‑версиях Матти Каспи . Его текущая страсть — музыка в исполнении военных ансамблей; он сам признает, что в этом есть ирония судьбы.
А во времена, когда на смену идеологическим военным песням пришла идеологическая мейнстримовская туфта, эти трое определенно принадлежат к контркультуре и как личности, и как авторы текстов. В песнях Рабино есть нервозность, легковозбудимость, остроумие и задор, он подтрунивает над рэп‑сценой и мгновенной славой: в песне «Эй» говорится: «Swissa не отвечает на звонки, мне говорят, что он занят, / у меня нет ни одного фолловера, я подам в суд на фейсбук»… «Коэн не ответил на звонок, он прочел мою смску, / у меня нет ни одного фолловера, я подам в суд на государство».
Evja — а он только что поступил на бакалавриат физико‑математического факультета Тель‑Авивского университета — тонко чувствующий, одаренный юноша, стесняющийся выступать на сцене. Когда он был моложе, ему «иногда хотелось провалиться сквозь землю», — говорит он. Он метко выразил это чувство в своем треке «Эй»: «Слава мне по барабану, / длинные уравнения, сны о девушках, / лучше бы они были про секс, а не про чувства».
Shy Tra… ну‑у… Его тексты говорят сами за себя: на концерте особенно выделялись такие строчки, как «Раньше я был жирный, / да и до сих пор я жирный» и «У меня очень большое тело / и совсем маленький член». Другие — зловещие, не лишенные мрачной поэтичности: «Я вою у себя в комнате, а моему отцу все равно. / Ему все равно, и мне все равно. / И я убил полотенце и изнасиловал маму, / я убрал полотенце и убил маму, / и я изнасиловал сестру и птицу, которую съел, / а потом все выблевал и целый час плакал» — это из «Я целый час плакал». Жизнерадостно.
Shy Tra — также самый очевидный белобилетник: всякий уважающий себя КАБАН, прочитав по диагонали его тексты, моментально выпишет ему освобождение. Но я предположил, что «официальное» освобождение от службы он получил из‑за лишнего веса; так избежал призыва рэпер Lukatch. «Шай толстый, но не до такой же степени, — сказал Рабино. — Он пришел со своим личным делом, и они просто сказали: “Прощай. Мы не хотим тебя брать”».
Следующим армия отвергла Рабино. У него слишком тонкая душевная организация, он слишком склонен к интеллектуальным дуэлям и плохо ладит с фигурами, облеченными властью. Об этом он заговорил по собственной инициативе, досрочно, когда мы не беседовали и десяти минут. Раньше я предполагал, что эти рэперы косят от армии, чтобы ходить на вечеринки, удалбываться и бегать за девушками, — но, оказалось, Рабино руководствовался не гедонизмом.
Он подумывал стать пацифистом — а, как известно, очень трудно добиться, чтобы тебя официально отнесли к этой категории. Но спустя несколько месяцев понял: он не против армии, он просто против того, чтобы самому стать военнослужащим.
«Армия — важная социальная система. Каким образом она важна, насколько и почему, этого я сказать не могу. У меня просто недостаточно квалификации, чтобы говорить об этом, — сказал он, а затем добавил: — Я могу упомянуть об оккупации, насилии и т. п. Но на самом деле все это не играет роли. В конечном итоге сыграло роль то, что мне не хотелось служить в армии».
Самым вероятным призывником из них был Evja: он несколько лет готовился к Атуде : это престижная, сопоставимая с учебой в университетах Лиги плюща программа длительностью десять лет, путь к заманчивой карьере в сфере высоких технологий. Но Evja решил, что воздержится от столь судьбоносных решений в столь юном возрасте.
«До меня вдруг дошло, что это самое глупое, что я могу сделать, — сказал Evja. — Я занимался этим не потому, будто мне вправду хотелось. Я занимался этим из страха, что меня осудят — другие люди, семья, в основном, — занимался, потому что тебе типа как положено этим заниматься».
Любопытно, что, когда артисты говорили о причинах, по которым они не служили, их объяснения не содержали никакого антинационалистического посыла. Точнее, как минимум, объяснения Рабино и Evja. («Я левак, тель‑авивский хипстер, стыдящийся нашего флага… Я не ощущаю себя частью чего бы то ни было — ни государства, ни израильской нации», — сказал Shy Tra в каком‑то интервью.) «Я ощущаю себя израильтянином. Я ощущаю себя тель‑авивцем, — сказал Evja. — Страна идет вразнос, а я хочу изменить ее к лучшему».
Рабино испытывает похожие чувства. До пандемии ковида он работал в юридической фирме, безвозмездно помогавшей выжившим в Холокост и соискателям политического убежища. Он категорично заявляет, что благодаря этим делам тоже является хорошим гражданином своей страны; в его рэпе говорится: «Чтобы вернуть долг стране, тебе не обязательно нужно идти в армию / мне не требуется, чтобы ты просто спал».
В конечном счете все трое получили освобождение от воинской обязанности по основаниям, связанным с состоянием психики. Рабино уверен, что и других тель‑авивских рэперов освободили от службы по тем же причинам. Так обстояло дело у всех, с кем я побеседовал. Рабино также добавил: «То, что они говорят, не имеет значения. В конечном итоге причина в том, что они просто не хотели в армию». И его бесит, что никто не пишет об этом рэп.
Evja проявил больше понимания: «Об этом проще не говорить, вот и все. У меня было чувство, что я вечно должен просить прощения за то, что не служил. Вот почему мне было нелегко выпустить “(Не) Песню ЦАХАЛа”».
Но он добавил: «Если кто‑то сердится, я просто говорю: вслушайся в текст. О тебе я не говорю ни слова. Я говорю только о себе самом. Как и во всех своих песнях. Потому что только себя я и знаю, а больше ничего. По крайней мере, знаю худо‑бедно. Не на все сто». На этой мысли Рабино сделал упор в припеве песни: «Это не песня ЦАХАЛа, ты все навоображал. / Я не служу в ЦАХАЛе, а ты мурлычешь ее под нос».
Оригинальная публикация: Israeli Rap Is Ruining the Youth
Народ и армия едины?
Сила Ниссима Блэка
