Недельная глава «Пинхас». Нравственные решения в противоположность политическим
Пандемия коронавируса поставила перед нами целый ряд серьезных нравственных и политических вопросов. Насколько далеко должны заходить правительства, когда они пытаются предотвратить распространение болезни? Насколько жестко государство должно ограничивать передвижения граждан — ведь платой за ограничения является ущемление их гражданских свобод? Насколько далеко должны заходить распоряжения о временном закрытии частных предприятий и заведений — ведь платой за это станут банкротство многих фирм, потеря работы целыми слоями населения, накопление колоссальных долгов в будущем и сильнейший с 30‑х годов ХХ века экономический спад? И это лишь несколько из многочисленных душераздирающих дилемм, которые пандемия навязала правительствам разных стран и нам с вами.
Поразительно, что почти все страны приняли одинаковые меры: ввели социальное дистанцирование и локдаун до времен, когда заболеваемость коронавирусом достигнет пика (самым заметным исключением была Швеция). Государства не стали высчитывать, каких расходов это потребует. Они практически единодушно поставили спасение человеческих жизней превыше всех других соображений. Пусть экономика и пострадает, но человеческая жизнь бесценна, и ее спасение — приоритетная задача по сравнению со всеми остальными.
Это стало чрезвычайно важной победой для ценности, впервые описанной в Торе в заповедях Ноаха: «Если кто‑то прольет человеческую кровь, то его [собственная] кровь будет пролита [другим] человеком, ибо человек создан как образ Б‑жий» (Берешит, 9:6). Так впервые был провозглашен принцип святости человеческой жизни. Мудрецы сформулировали его так: «Каждая жизнь — словно вселенная. Спаси одну жизнь, и это будет равносильно тому, что ты спас вселенную» .
В Древнем мире в приоритете были экономические соображения, а не спасение жизни. Циклопические строительные проекты, такие как Вавилонская башня и египетские пирамиды, сопровождались гибелью огромного числа людей. Даже в ХХ веке человеческие жизни приносили в жертву экономической идеологии: при власти Сталина — миллионы, при китайском коммунистическим режиме — десятки миллионов. Тот факт, что, столкнувшись с пандемией, практически все страны выбрали заботу о спасении жизней, стал существенной победой для изложенной в Торе этики святости жизни.
С другой стороны, бывший судья Верховного суда Джонатан Сампшн написал острополемическую статью, утверждая, что весь мир — или, по крайней мере, Великобритания — совершает ошибку . Предпринятые усилия чересчур радикальны. Лекарство, возможно, хуже, чем болезнь. Локдаун равносилен домашнему аресту граждан, что причиняет им ужасные страдания, а полицейских наделяет беспрецедентными и опасными полномочиями. Локдаун — не что иное, как «вмешательство в нашу жизнь и нашу личную автономность, неприемлемое в свободном обществе». По экономике будет нанесен сокрушительный удар. «Если все это — цена, которую надо заплатить за спасение человеческих жизней, мы должны задаться вопросом, заслуживает ли оно такой цены».
В государственной политике, написал Сампшн, не существует абсолютных ценностей. В доказательство он сослался на тот факт, что мы разрешаем автомобили, хоть и знаем, что они представляют собой потенциально смертоносное оружие и каждый год будут убивать или калечить тысячи людей. В государственной политике всегда есть множественные, конфликтующие между собой соображения. Абсолютов, которые не подлежали бы обсуждению, попросту не существует, — даже святость человеческой жизни не является таким абсолютом.
Статья была убедительная, побуждающая к размышлениям. Неужели мы ошибаемся, когда полагаем, что жизнь поистине священна? Может быть, мы завышаем ценность человеческой жизни и в результате взваливаем на следующие поколения колоссальное экономическое бремя?
Я, как ни странно, собираюсь утверждать, что у этих дебатов есть прямая связь с историей Пинхаса. Связь далеко не очевидная, но основополагающая. Она касается различий — как философских, так и алахических — между нравственными и политическими решениями .
Вспомним историю Пинхаса. Едва Б‑г спас сынов Израиля от проклятий Бильама, они попались в ловушку, которую Бильам расставил им после спасения. Они принялись блудить с моавитянками и вскоре уже поклонялись их богам. Б‑жий гнев вскипел. Г‑сподь приговорил вождей народа к смерти. Разбушевался мор; 24 тыс. человек умерли. Один из видных лидеров сынов Израиля, Зимри, привел мидьянитянку Козби и вступил с ней в сожительство прямо на глазах у Моше и всего народа. Этот поступок был верхом бесстыдства. Пинхас схватил копье и пронзил копьем их обоих. Они умерли, и мор прекратился.
Кем был Пинхас — героем или убийцей? С одной стороны, он спас бесчисленное множество жизней; люди перестали умирать от мора. С другой стороны, он не мог быть заранее уверен в таком результате своего поступка. Любому стороннему наблюдателю могло показаться, что Пинхас — всего лишь склонный к насилию человек, подпавший под влияние царившего тогда беззакония. Недельная глава «Балак» заканчивается, не находя выхода из этой ужасающей неоднозначности. И только в нашей недельной главе мы слышим ответ. Б‑г говорит:
«Пинхас, сын Эльазара, внук священника Аарона, отвратил Мой гнев от сынов Израиля, ревнуя Моей ревностью среди них, и Я не истребил сынов Израиля в Моей ревности. Поэтому скажи [им]: “Я заключаю с [Пинхасом] Мой союз мира”» (Бемидбар, 25:11–12).
Б‑г объявил Пинхаса героем. Пинхас спас сынов Израиля от уничтожения, проявил ревностность в противовес неверию народа, и в награду Б‑г заключил с ним личный завет. Пинхас совершил хороший поступок.
Однако алаха в очень многих отношениях накладывает кардинальные ограничения на его деяние. Во‑первых, она устанавливает, что, если бы Зимри обернулся и при самообороне убил Пинхаса, суд признал бы его невиновным . Во‑вторых, она устанавливает, что, если бы Пинхас убил Зимри и Козби прямо перед их вступлением в сношение или после их сношения, он был бы виновен в убийстве . В‑третьих, если бы Пинхас пришел за советом в бейт дин и спросил, дозволено ли ему сделать то, что он вызывается сделать, ему бы ответили: «Нет» . Это один из тех редких случаев, когда мы говорим «алаха ве‑эйн морин кейн» — «это закон, но мы не предаем его гласности». Есть также много других условий и оговорок. Тора находит выход из неоднозначности, но алаха восстанавливает ее заново. С юридически‑правовой точки зрения Пинхас оказался в крайне щекотливом положении.
Мы можем понять это, только исходя из принципиальных различий между решениями нравственными и решениями политическими. Нравственные решения отвечают на вопрос «Что следует делать мне?». Обычно они основаны на правилах, которые нельзя нарушать, вне зависимости от того, каковы будут последствия их соблюдения. В иудаизме нравственные решения находятся в ведении алахи.
Политические решения отвечают на вопрос: «Что следует делать нам?», причем под «мы» подразумевается страна в целом. Обычно они принимают во внимание несколько конфликтующих между собой соображений, а у такой проблемы редко бывает однозначное решение. Как правило, такое решение будет основано на анализе его вероятных последствий. В иудаизме эту сферу называют «мишпат мелех» (юридическое поле деятельности царя) или «ильхот медина» (нормы государственной политики) . Если алаха — нечто вне времени, то государственная политика обычно существует в рамках определенного времени и ситуативна («время убивать и время исцелять; время взламывать и время строить» ).
Если бы мы оказались в положении Пинхаса и задали вопрос: «Следует ли мне убить Зимри и Козби?», нравственным ответом стало бы безапелляционное «Нет». Возможно, они заслуживают смерти; возможно, весь народ стал очевидцем их греха, но вы не можете привести в исполнение смертный приговор без законно учрежденного суда, судебного разбирательства, доказательств и судебного решения. Лишать жизни без надлежащей правовой процедуры — это убийство. Именно поэтому Талмуд постановляет: «алаха ве‑эйн морин кейн»; если бы Пинхас спросил у бейт дина, дозволено ли ему поступить так, как он намеревается поступить, ему бы сказали: «Нет». Алаха зиждится на нравственном принципе, не подлежащем обсуждению, и алахически вы не вправе совершить убийство даже ради спасения человеческих жизней.
Но Пинхас действовал не в соответствии с нравственным принципом. Он принимал политическое решение. Люди умирали тысячами. Политический лидер, Моше, был в крайне уязвимом положении. Как он мог осуждать других за сожительство с мидьянитянками, если его собственная жена была мидьянитянкой? Пинхас увидел, что народом никто не руководит. Опасность была колоссальная. Б‑жий гнев, уже разгоревшийся, вот‑вот стал бы неудержимым. И тогда Пинхас совершил свой поступок — исходя не из нравственного принципа, а из политического расчета, опираясь не на алаху, а на то, что позднее нарекли «мишпат мелех». Лучше без промедления лишить жизни двоих человек — тех, кого суд в конце концов приговорил бы к смерти, — ради спасения тысяч жизней в эту минуту. И он поступил правильно, как позднее четко дал понять Б‑г.
Теперь мы видим, в чем, собственно, неоднозначность поступка Пинхаса. Пинхас был частным лицом. В обычной ситуации он задал бы вопрос: «Что следует делать мне?» — вопрос, на который полагается дать нравственный ответ. Но он поступил так, словно был политическим лидером, — задал вопрос: «Что следует делать нам?» — и решил, исходя из вероятных последствий своего поступка, что его деяние спасет много жизней. В сущности, он повел себя так, словно он был Моше. Он спас положение и народ. Но вообразите, что станет твориться в любой стране, если обычный гражданин узурпирует роль главы государства. Если бы Б‑г не подтвердил, что Пинхас поступил правильно, тому пришлось бы очень несладко.
Отличие нравственных решений от политических становится абсолютно очевидным, когда это решения о жизни и смерти. Нравственное правило таково: спасение жизни — в приоритете по сравнению со всеми прочими заповедями, кроме трех: тех, что касаются инцеста, идолопоклонничества и убийства. Если группу людей берут в кольцо гангстеры и заявляют: «Выдайте одного из вас или мы убьем вас всех», эти люди должны быть готовы умереть, но не выдать ни одного из своей группы . Жизнь священна, и ее нельзя приносить в жертву вне зависимости от того, каковы будут последствия. Вот нравственность, вот алаха.
Однако царю Израиля дозволялось с согласия Сангедрина вести (необоронительную) войну, даже если в результате погибнет много людей . Ему дозволялось приводить в исполнение смертный приговор, вынесенный без суда физическим лицам по основаниям, обусловленным государственной политикой («ле такен а‑олам кефи ма ше‑а‑шаа цериха») . В политике, в отличие от нравственности, святость жизни — важная, но не единственная ценность. Последствия того или иного поступка — вот что важно. Правитель или правительство должны действовать в долговременных интересах народа. Вот почему правительства сейчас, едва уровень заболеваемости снижается, постепенно смягчают правила локдауна, хотя в результате этого смягчения некоторые люди умрут, — это делают, чтобы облегчить страдания населения и нагрузку на экономику, а также восстановить временно упраздненные гражданские свободы.
У нас как у индивидов есть нравственный долг, а мы как страны принимаем политические решения. Это разные вещи. О том‑то и рассказывает история Пинхаса. Также она объясняет, в чем состояли разногласия между членами правительств в период пандемии. Наш нравственный долг в том, чтобы гарантировать святость жизни, но у нас есть и политический долг не только перед жизнью, но и перед «свободой и стремлением к счастью» . Глобальная реакция на ковид‑19 хороша тем, что, пока опасность не начала отступать, практически все страны мира ставили нравственные соображения выше политических.
Да, я считаю, что есть решения нравственные, а есть решения политические, и это разные вещи. Но есть большой риск, что решения одного типа далеко отклонятся от решений другого типа. В таких случаях политика становится безнравственной и в конце концов коррумпированной. Именно поэтому возник институт пророчества. Пророки призывают политиков к ответу в соответствии с нравственными принципами. Когда цари действуют ради долговременного блага страны, их не порицают. Когда они действуют ради собственной выгоды, их порицают . И когда они подрывают духовно‑нравственные устои народа — тоже . Спасение благодаря поступку ревнителя веры — как было в случае Пинхаса — это не решение проблемы. Если страна стремится к долговременному процветанию, политика должна быть как можно более нравственной.
Вопросы (за шабатним столом)
1. На каких сложных элементах правительство всякой страны должно основывать свою политику во время пандемии коронавируса?
2. Если Пинхас принял политическое решение (а не личное нравственное), правильно ли он себя повел, поступив так, словно являлся лидером народа?
3. Как иудаизм гарантирует стержневую роль нравственности в политических решениях лидеров?
Уроки Торы I. Пинхас
Уроки лидерства
