За годы войны в немецком плену оказалось более 5 млн 700 тыс. советских солдат и офицеров. Среди них около 80 тыс. евреев. Однако история советских евреев‑военнопленных выделялась на фоне общей трагедии и являлась составной частью Катастрофы.
Главное отличие судеб советских евреев в немецком плену от судеб других военнопленных было в том, что у военнопленных разных национальностей существовал выбор между жизнью и смертью. Они могли выжить, пойдя на сотрудничество с нацистами в лагере, надев форму солдата вермахта, вступив в формируемые нацистами национальные части, например армию Власова, и т. д.
У евреев выбора между жизнью и смертью не было. Все немногочисленные евреи, пережившие плен, скрывались под чужими фамилиями, выдавая себя за представителей других национальностей: только в этом случае у евреев появлялся шанс на выживание.
О том, что ожидает их в плену, евреи догадывались с первых дней благодаря немецкой пропаганде. Об этом знали все солдаты и командиры.
Л. Браславский передает характерный диалог со своим напарником‑пулеметчиком. Им двоим приказали прикрывать отход роты в августе 1941 года в районе Смоленска. Его напарник, бывший заключенный Сухоруков, говорит Браславскому: «“Ты верняк. Ты никуда не денешься. А я и к немцам могу податься”. Это я сейчас понимаю, что Сухоруков имел в виду. Я — еврей, а значит, не стану сдаваться в плен. А как поведет себя бывший уголовник, еще неизвестно. Как видно, для политрука значения не имело, что мы пошли на фронт добровольно» .
Порой солдаты‑неевреи, оказавшиеся в окружении, даже изгоняли евреев, считая, что без них больше шансов выбраться из окружения и спастись. Михаил Вассерман, попавший в окружение в районе Пирятина осенью 1941 года, рассказывает, как оказался в группе красноармейцев из примерно 20 человек. «На второй день они сказали мне: “Так как ты еврей, мы с тобой не хотим знаться, мы тебя никому не передаем, но мы не хотим погибнуть из‑за тебя”» .
Григорий Поляк в 1944 году сражался на Доротинском плацдарме на Висле. Четыре месяца шли бои, потом немцы отбросили наших обратно за Вислу. «Я и еще несколько человек были прижаты к реке, попали фактически в окружение. Умирать не хочется… Мои сослуживцы говорят: “Мы пошли сдаваться, а тебе, Гриша, нельзя, ты же жид”. И пошли к немцам» . Хорошо, что с собой не захватили. Григорию Поляку удалось перебраться через Вислу к своим. После этого его два месяца вызывали в контрразведку, выясняли, кто он: дезертир, перебежчик, выходец из окружения или шпион…
Знание о судьбе евреев в плену приводило к тому, что некоторые евреи — впрочем, как и многие офицеры и политработники Красной армии, — предпочитали не сдаваться в плен, а кончать жизнь самоубийством.
В воздушном бою 6 февраля 1942 года был подбит самолет командира звена истребителей 45‑го авиационного полка младшего лейтенанта Юды (Юры) Шумского. Ему пришлось совершить посадку на занятой немцами территории. Окруженный немцами, Шумский сжег самолет и отстреливался до конца, оставив последний патрон для себя .
В Харькове попал в окружение военврач 3‑го ранга, командир 407‑го медицинского санитарного батальона Иеремей Вольпе. О его последних минутах рассказала одна из медсестер медсанбата. Под огнем до последней минуты Вольпе отправлял машины и подводы с ранеными и медперсоналом. В это время во двор ворвались немцы. Вольпе отстреливался и, когда осталась последняя пуля, выстрелил себе в висок .
Между тем особая судьба советских евреев‑военнопленных определялась специальными приказами, директивами и распоряжениями немецкого командования и СС.
Уничтожение евреев вообще и советских евреев‑военнопленных в частности было обосновано юридически и идеологически. 6 мая 1941 года был разработан, а 6 июня утвержден и разослан командующим войсками приказ, вошедший в историю как «приказ о комиссарах». В соответствии с ним, комиссаров следовало сразу после пленения отделять от рядовых солдат и расстреливать.
Ни в одной из предшествующих европейских военных кампаний 1939–1941 годов немецкое военное руководство не ставило знак равенства между евреями и «партизанами и саботажниками» — противниками немецкого режима в оккупированных странах. Таким образом, впервые враг был так точно определен — и тем самым была предрешена судьба советских евреев.
Только по отношению к евреям нацисты ставили знак равенства между функциональной деятельностью и национальностью. Об этом говорится в специальном распоряжении № 1 начальника Верховного командования вермахта к директиве № 21 от 19 мая 1941 года: «Борьба против большевизма требует строгих решительных мер против большевистских агитаторов, партизан, саботажников и евреев…» То есть евреи были обречены на уничтожение не вследствие выполнения ими тех или иных действий, а лишь по причине их национальности.
В директиве Главного управления безопасности рейха от 2 июля 1941 года, адресованной начальникам СС и полиции на оккупированных территориях СССР, в четвертом разделе, который назывался «Экзекуции», подчеркивалось, что экзекуции подлежат:
<…> евреи — члены партии и занятые на государственной службе, а также прочие радикальные элементы (диверсанты, саботажники, пропагандисты, снайперы, убийцы, поджигатели и т. п.).
Таким образом, вновь национальная принадлежность приравнивалась к функциональной деятельности.
При этом хорошо известно, что к коммунистам и госслужащим других национальностей смертная казнь не применялась в обязательном порядке. Более того, известны многочисленные факты сотрудничества коммунистов разных национальностей с оккупантами. Можно вспомнить Г. Н. Жиленкова — секретаря Ростокинского райкома ВКП(б) города Москвы, бригадного комиссара: попав в плен в 1941 году, с июня 1942 года он стал активно сотрудничать с немцами, а затем был одним из ближайших помощников генерала А. А. Власова, тоже, кстати, коммуниста, как и большинство его соратников, бывших советских офицеров и генералов. Вообще, есть немало сведений о коммунистах высокого ранга, активно сотрудничавших с немцами. Так, одним из сотрудников оккупационного Генерального комиссариата Белоруссии стал бывший управляющий делами Совнаркома БССР в 1931–1933 годах Симон Кандыбович. О нем в партизанской разведсводке было сказано: «Слишком он предан немцам» .
В райцентрах Калининской, Курской, Орловской, Смоленской областей было от 80 до 150 коммунистов на каждую область, занимавших ответственные посты, которые зарегистрировались в немецких комендатурах. Затем в оккупации около 70% из них добровольно работали на немцев .
Если штабные документы об отношении к комиссарам носили директивный характер, то разработанные на их основе пропагандистские материалы, адресованные немецким солдатам, рисовали страшный облик врага и декларировали ненависть к советским политработникам.
Причем сознательно происходило стирание граней между понятиями «комиссар» и «еврей». В первом номере немецкой брошюры «Информация для войск» комиссары описываются следующим образом: «Каждый, кто взглянул в лицо любого красного комиссара, узнает, что такое большевизм. Мы бы оскорбили животных, если бы отыскали их черты в этих еврейских рожах. Они воплощают в себе адское начало, сумасшедшую ненависть ко всему благородному человечеству. Облик комиссара — это бунт недочеловека против благородной крови» .
Уже в начале войны этот внедренный в сознание стереотип дал свои плоды, и первые рапорты о взятии в плен комиссаров сопровождаются ремарками типа: «В облике политкомиссара нам противостоит азиатская рожа всей красной системы» .
Позднее на основе «приказа о комиссарах» родилось чудовищное предложение. Так, штурмбанфюрер СС профессор Хирт 9 февраля 1942 года обратился к рейхсфюреру СС Г. Гиммлеру с донесением:
<…> относительно поставки черепов еврейско‑большевистских комиссаров для научных исследований в Имперский университет в Страсбурге: <…> мы имеем обширную коллекцию черепов почти всех рас и народов. Лишь черепов евреев наука имеет в своем распоряжении очень немного. Война на Востоке дает нам теперь возможность устранить этот недостаток. Что касается еврейско‑большевистских комиссаров, с их характерными предельно отвратительными чертами деградирующего человечества, мы будем иметь возможность, располагая их черепами, получить конкретный научный документ.
Практическое проведение беспрепятственного получения и отбора черепного материала наиболее целесообразно осуществить в форме указания вермахту о немедленной передаче в будущем всех еврейско‑большевистских комиссаров живьем полевой полиции. Полевая полиция в свою очередь получает указание непрерывно сообщать определенному учреждению о наличии и местопребывании этих пленных евреев и как следует охранять их до прибытия специального уполномоченного.
Уполномоченный по обеспечению материала (молодой врач вермахта или даже полевой полиции или студент‑медик, снабженный легковым автомобилем с шофером) должен произвести заранее установленную серию фотографических снимков и антропологических измерений и по возможности установить происхождение, дату рождения и другие личные данные. После умерщвления еврея, голова которого повреждаться не должна, он отделяет голову от туловища и посылает ее к месту назначения в специально для этой цели изготовленной и хорошо закрывающейся жестяной банке, наполненной консервирующей жидкостью .
Первая селекция военнослужащих проходила порой сразу же после взятия в плен и проводилась с первых дней войны…
Взятых в плен строили и вызывали из строя евреев, комиссаров и коммунистов. Тех, кто выходил сам или кого выдавали бывшие товарищи по оружию, тут же, отведя в сторону, расстреливали. Подобная практика имела место и позже: немецкие армейские части не ожидали прибытия специальных команд и проводили селекцию сами. Ощущения еврея‑коммуниста передал поэт Александр Аронов:
Вот рвешься ты, единственная нить, —
И мне тебя не пережить, конечно.
Как эти две звезды соединить —
Пятиконечную с шестиконечной?
Две боли. Два заданья.
Жизнь идет, —
И все вокруг становится неважным.
Жиды и коммунисты,
Шаг вперед!
Я выхожу. В меня стреляйте дважды.
После так называемой «первичной» селекции группы военнопленных отправлялись в приемные пункты и лагеря. Однако и там поиск и систематическое уничтожение евреев проводились на протяжении всей войны, особенно по мере прибытия новых партий пленных. В соответствии с оперативным приказом № 8 от 17 июля 1941 года, особые команды полиции безопасности и СД занимались «проверкой и очисткой» лагерей военнопленных от евреев. Ответственными за исполнение приказа о селекции в лагерях были айнзатцгруппы, состоявшие из 23 небольших айнзатц— и зондеркоманд .
Вот некоторые сведения об их действиях.
Из оперативных рапортов айнзатцгруппы «Ц»
187 евреев — советских солдат расстреляно в Житомире .
В начале августа 1941 года в Бердичевском лагере расстреляно 9 евреев— комиссаров.
В августе 1941 года в Херсонском лагере военнопленных расстреляно около 500 евреев .
10 октября 1941 года в лагере военнопленных в Борисполе выявлено 357 евреев, в том числе 78 раненых, а 14 октября того же года еще 752 еврея. Все они были расстреляны зондеркомандой 4а, входившей в состав айнзатцгруппы «Ц» .
20 октября 1941 года в Дарнице (Киев) расстреляно 100 евреев‑военнопленных.
В октябре 1941 года на пути из Яготина в Дарницу расстреляно 2000 евреев‑военнопленных.
2 ноября 1941 года в Виннице оперативный отряд команды № 5 расстрелял 362 еврея‑военнопленных .
В Днепропетровской области в течение февраля 1942 года было расстреляно около 3000 евреев‑красноармейцев .
Атмосфера ненависти и поощрение насилия по отношению к евреям вообще и евреям‑военнопленным в частности приводили к совершению чудовищных издевательств и убийств со стороны не только СС, но и солдат вермахта.
Василий Круцкий был свидетелем того, как 17 сентября 1941 года по дороге из деревни Межно до станции Сиверская Ленинградской области «группа немецких солдат, человек пять, со смехом, криком и улюлюканьем катила по дороге, как колесо, одного еврея, у которого руки и ноги были привязаны к спине. Этот еврей был уже мертв» .
Бежавший из плена красноармеец Я. И. Марченко на допросе 2 октября 1941 года рассказал, что был свидетелем того, как в лагере Александрия немецкий офицер допрашивал старшего лейтенанта‑еврея. «На требование офицера сообщить данные о частях Красной армии старший лейтенант ответил ему: “Большевики Родиной не торгуют, и никаких сведений от меня не добьетесь”. Перед тем как застрелить, над этим лейтенантом были учинены жуткие издевательства: отрезан нос, выколоты глаза, вырезаны на спине знаки» .
Попавшему в плен под Мелитополем Борису Финкелю на спине вырезали магендавид — шестиконечную звезду; по словам местных жителей‑очевидцев, он был «растерзан фашистами» .
В марте 1943 года немцы вторично захватили Харьков, в госпиталях которого оставались тысячи раненых советских солдат и офицеров. Сразу же среди них начались поиски евреев и зверские расправы над ними. Одного из раненых немцы распяли на воротах сарая во дворе дома на улице Тринклера, 12. Сначала его раздели, отрезали ему половой орган и уши, после чего распяли с надписью на груди «юда» .
Селекции, поиск и уничтожение советских евреев‑военнопленных проводились и в лагерях для военнопленных на территории Польши и Германии. Так, в шталаге № 316, лагерь Сухожебр, каждое утро проводилось построение и проверка, на которой выявляли евреев и политработников. Евреев и даже похожих на них прикладами выгоняли из строя, выводили в ближайший лес и расстреливали . Многих евреев — командиров и бойцов — выдавали немцам предатели.
Кстати, предательство и выдача евреев не всегда были бескорыстными. Немцы старались поощрять предателей. Особенно этому способствовал голод — обещание еды действовало успешно.
В лагере Старая Церковь четверо суток пленным не давали есть, а затем пришел комендант с переводчиком и заявил: «Пока не скажете, кто из вас коммунисты, комиссары и евреи, — еду никто не получит» .
Поиски евреев в лагере военнопленных в Елгаве (Латвия) в июле 1941 года проходили так: «Привезли в лагерь сухари и кофе. Стоит эсэсовец, и рядом с ним военнопленный. И когда люди подходят за сухарями, он указывает: “Это политрук”. Его выводят и тут же рядом расстреливают. Предателю наливают кофе и дают два сухаря. “А это — юде”. Еврея выводят — расстреливают, а тому опять два сухаря. “А этот был энкаведистом”. Его выводят — расстреливают, а предателю еще два сухаря» .
В офлаге № 53 возле города Пагеген военнопленным, которые выявляли «большевиков и евреев», выдавали папиросы .
Кружка кофе, несколько сухарей, кусок эрзац‑хлеба, пара сигарет, пара ботинок или сапог — вот цена жизни еврея‑военнопленного в лагере.
Впрочем, нередко выдача евреев приносила не только дополнительное питание или иную выгоду, но могла — особенно на первых порах — принести и свободу или возможность поступить в лагерную полицию, занять в лагере привилегированное положение.
Вопреки распространенному мнению, не всегда расстрелы евреев, коммунистов и комиссаров проводились тотчас после пленения. Часто из них комплектовались отдельные группы, команды, которые находились на особом положении, подвергаясь более изощренным издевательствам, чем другие категории пленных. По отношению к ним применялись разнообразные методы и формы уничтожения:
— немедленная селекция и расстрелы после захвата в плен;
— селекция и расстрелы в транзитных лагерях с предварительным унижением, глумлением, пытками и издевательствами;
— абсолютное лишение пищи, приводящее к мучительной смерти от голода;
— особо жестокие пытки и издевательства, приводящие к смерти;
— отправка в лагеря уничтожения.
После селекции. Евреи‑военнопленные. перед расстрелом. Кировоград. 30 сентября 1941. Личный архив Арона Шнеера
Только в отношении советских евреев‑военнопленных применялись особенно изощренные формы дискриминации как промежуточный этап с последующим уничтожением:
— особая маркировка одежды или головных уборов евреев нашивками в виде желтых звезд, полос различных цветов, специальными надписями (либо и специальная одежда);
— размещение в самых худших условиях на огороженной, специально выделенной территории лагеря, в особых группах и командах;
— особенно низкие нормы питания;
— использование на самых тяжелых работах в лагере и за его пределами в особо унизительной издевательской форме.
Подобная политика по отношению к советским евреям‑военнопленным была неотъемлемой составляющей нацистского плана «окончательного решения еврейского вопроса».
И тем не менее, некоторым евреям‑военнопленным удалось выжить. Они были спасены товарищами по несчастью, хотя именно от них исходила и опасность предательства. Выжившие евреи, как уже было сказано, выдавали себя за военнопленных других национальностей. Те, кто не имел характерной еврейской внешности, выдавал себя за русских, украинцев, белорусов, другие за мусульман, так как у мусульман тоже принято обрезание. Некоторые сослуживцы спасали своих товарищей‑евреев, рискуя собственной жизнью. И бывшие военнопленные, чья судьба нередко зависела от порядочности тех, кто оказался рядом с ними, навсегда сохранили в памяти эти истории.
Так, Иосифа Дородного, скрывавшегося в лагере под чужим именем, намеревался выдать один из бывших сослуживцев. Спас Иосифа товарищ по роте, родом из уральских казаков (впоследствии погибший в этом лагере). Он задушил предателя прямо на нарах .
Летом 1942 года в боях у станции Миллерово (Ростовская область) был ранен и попал в плен младший лейтенант Саул Зусманович. «Когда началась проверка для выявления евреев, русские ребята спасли Саула — затеяли драку между собой и перетолкнули его в толпу уже проверенных» .
Те евреи, которым посчастливилось бежать из лагеря, редко могли надеяться на спасение. Местные полицаи и жители сел и городов вылавливали, предавали, а нередко и сами убивали бежавших из плена солдат‑евреев. Так, в Коростене Житомирской области был выдан и повешен предателями Наум Дубровский, который вернулся домой из киевского окружения. Военфельдшер Ида Торпусман попала в плен, ей удалось бежать. Она также пробралась домой в Коростень и была выдана соседями, захватившими ее дом. «Украинские полицаи водили ее по улицам Коростеня и пилили ее на части. Особенно отличился бывший дворник Народа» .
Лейтенант Борис Шор «попал в окружение, добрался до родного Киева. Выдала его дворничиха, на глазах которой он вырос» .
К счастью, находились и те, кто, рискуя жизнью, помогал бежавшим евреям‑военнопленным. В спасении Семена Сотникова, бежавшего из симферопольского лагеря, приняли участие несколько семей: Малышко, Рублевы, Руденко и их дети. Его скрывали в погребе, а затем в течение двух лет в деревне Кактагай неподалеку от Симферополя .
Лейтенант Борис Менис был тяжело ранен и 29 декабря 1942 года у села Красновка Донецкой области захвачен в плен и помещен в лагерный госпиталь, размещенный в деревенской школе. В госпиталь приходили местные девушки, приносили еду, помогали раненым. Опасаясь, что при проверке могут обнаружить, что он еврей, Менис обратился к одной из девушек, 18‑летней Тамаре Баранцевой: «Спаси меня». Ночью Тамара с подругой пришли в госпиталь, переодели Мениса в женское платье, сказали охраннику, что ведут родственницу, для пущей уверенности дали ему бутылку водки, и он пропустил их за ворота госпиталя. Из деревни его вывезли в Луганск. Тамара прятала Мениса, ухаживала за ним, а когда в город вошли части Красной армии, Менис, после выздоровления, вновь ушел на фронт и дошел до Берлина .
Раиса Гершман, медсестра 28‑й роты медусиления Юго‑Западного фронта, вместе со своей частью в сентябре 1941 года попала в окружение в Полтавской области. «Долгие три недели мы блуждали по украинским селам. На пути встречались разные люди. Одни, отрывая от себя, давали нам краюху хлеба, миску горячей похлебки, помогли сменить военную форму на гражданские лохмотья. Другие не пускали на порог, а в двух случаях на нас донесли в полицию. Однажды на нашем пути оказался немецкий офицер и его ординарец. Мой облик вызвал у офицера подозрение — углядел, надо полагать, во мне еврейку и приказал следовать за ним. Идем через село мимо незнакомых, похожих одна на другую украинских хаток. Надежд на спасение никаких, прощаюсь с жизнью… И вдруг старая крестьянка вышла со двора, увидела немцев, увидела меня, одетую в лохмотья девушку. К этому времени местные жители хорошо понимали, что к чему. Вот и в данном случае женщина поняла ситуацию… “Дочь моя”, — кинулась она мне навстречу. И так искренне убеждала немцев, так молила меня отпустить, что те, постояв, что‑то прикинув, освободили меня. Я, не проронившая ни одной слезы за все три недели выхода из окружения, долго плакала на плече этой святой, необыкновенной женщины. После войны, при первом представившемся случае, я нашла домик той старой женщины, моей спасительницы. Увы, ее уже не было в живых. Пусть земля ей будет пухом!»
Имен множества спасителей евреев‑военнопленных мы никогда уже не узнаем. Но, к сожалению, их было мало, в сотни раз больше было тех, кто если не убивал сам, то предавал, обрекая на смерть беглецов.
Лишь незначительному числу евреев‑военнопленных после побега удавалось найти убежище либо добраться до партизанских отрядов или, перейдя линию фронта, после трудных проверок вернуться в армию.
Точное количество евреев‑военнопленных, выживших в плену, неизвестно. Некоторые из них, освобожденные войсками союзников, остались на Западе. По официальным данным Управления по делам репатриации при Совете Министров СССР, среди репатриированных после войны граждан СССР насчитывалось 4762 еврея‑военнопленных .
Другая сторона Победы
The New Yorker: В поисках убежища после Второй мировой войны
