В сравнительно недавнее – советское – время евреев становилось все меньше. Приятельница, входившая в нашу молодую компанию, уверяла нас, что ее отец, Борис Иванович Ицкович, серб. Ицкович. Сербов мы тогда видели мало, но чтобы сербы так походили на евреев и чтобы наш кореш рапирист Сема Ицкович был еврей, а юрист Яков нет – наше чутье, инстинкт, генетическая реакция всячески протестовали. Наконец мы спросили ее мужа, который своей еврейскости не только не скрывал, но даже на ней настаивал. Он был математик, ответил обстоятельно и точно: «Действительно, сказал он, Борис Иванович – серб; его брат Владимир Иванович – русский; а вот их родная сестра Дора Исааковна – еврейка».

Еврейских ивановичей тогда был довольно высокий процент. Отец моей жены носил имя-отчество Михаил Иванович, отец Бродского – Александр Иванович. Как пишет Лермонтов: «Нынче поутру зашел ко мне доктор; его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец». Я знал рижскую еврейку с отчеством Перецовна. Ее сослали в Сибирь, тамошний милиционер, выписывая паспорт, сказал: «Нет такого имени; будешь Петровна». Мне дали имя в честь дяди, рано погибшего, в семье его звали Толик, уменьшительное от Товий, меня записали, естественно, Анатолий.

Вообще, как мы знаем, с еврейскими именами путаница должна происходить. В соответствии с хитрым защитным замыслом: чтобы человек, желающий зла лицу, к которому, как он только что слышал, обратились Николай, ошибся. Наслал проклятие на Николая, не зная, что это имя маскирующее, выставляемое специально для таких случаев. Настоящее же, Наум, известно только проверенным близким людям и для чужого недосягаемо. Прибавьте к этому экзотичность звучания некоторых имен, затрудняющую общение и просто быт в иной языковой среде. Когда после института я попал в заводской цех, рабочие моей смены упорно обращались ко мне Германович вместо Генриховича. Так что отнюдь не всегда имя заменялось на русское, чтобы скрыть, что его носитель еврей. В полном соответствии с анекдотом, никто не сомневался, что «бить будут по физиономии, а не паспорту». Но ассимиляция, получившая широкое распространение после революции 1917 года, привлекательная для самых разных национальностей, включала в себя такое приспособление имени к общепринятым – как еще один аспект вхождения и растворения в окружающей культуре. В институте я учился с китайцем, который представлялся – всем без исключения, в том числе и преподавателям – Борька. Он только обижался, что у него брали взаймы приветливо, отказ же воспринимали враждебно, – жаловался: «Дэнги есть – Борька-Борька, дэнги нет – у, брядь!» Настоящего его имени никто не знал.

Сейчас идет процесс прямо противоположный: евреев становится все больше. Если в пору цветущего госантисемитизма советских времен раскрытие псевдонимов сбрасывало человека с высот благополучия в яму второсортности (сравните: Михаил Кольцов, почти что «Не шуми ты, рожь» – и он же Фридлянд, «На гохе Ахахат хастет кхупный виногхад»), то теперь люди с фамилией Зайцев или Волков кстати и некстати упоминают, что вообще-то по матери он Фрадков или, еще лучше, Абрамович. Колумнист газеты «Еврейское слово» Радзиховский регулярно извещал, кто еще попался в сети. Когда читаешь его справки о национальном составе Российской Академии наук или нобелевских лауреатах, сердце в предвкушении числа фридляндов сладко замирает. «Японцев! – адцать. Французов!! – идцать. Евреев!!!..» Ну? Закроем глаза – сколько?! Триста? Пятьсот? Атьдесят. Тоже неплохо. «Из них скрытых!!!!..» Ну? Так я и знал! Математиков! Шахматных гроссмейстеров! Народных артистов! С каждым днем все больше и больше. И ведь не новых, а из уже имеющихся, вот в чем самая-то фишка. Как, и этот?! – вот именно. И он?! – представьте себе.

Сразу после войны наша семья, вернувшись в Ленинград, оказалась в полном безденежье, и отец стал отдавать в букинистический книги. Цену там ставили ничтожную, выручку побольше могла принести «Еврейская энциклопедия», но по сентиментальным соображениям – последнее, что осталось от родителей, – он расставание с ней откладывал. Наконец снял с полки, перевязал, сказал себе в утешение: «Да ничего в ней такого нет, сплошной Жюль Верн». Жюль Верн меня заинтересовал, я спросил, в чем дело. Оказалось, что в энциклопедии о нем статья: родился, написал, умер. Абзац: «по сообщению такого-то, мать Жюля Верна была еврейка». (Пишу по памяти: возможно, формулировалось в других словах.)

Жюль Верн – смешно о нем вспоминать. Кака не хотите? Лучший футболист 2007 года в Европе, атакующий полузащитник итальянского «Милана», игрок сборной Бразилии. Для невежд выписываю из Интернета. «Рикардо Изаксон – Kaka Ricardo Izecson Santos, по кличке Кака (Кака означает какаду) – техничный умный диспетчер, великолепный снайпер. Он красив, как Аполлон. Кака – один из лидеров сборной Бразилии. Он играет уже пятый сезон в итальянском суперклубе «Милан», где тоже является одним из лидеров. Кака – самый высокооплачиваемый игрок европейского футбола. Кроме того, великий футболист – активный деятель еврейской общины Сан-Паулу, постоянный прихожанин синагоги, занимается благотворительностью».

То есть не успели мы переварить известие, что еврей – Дэвид Бекхэм, звезда английского футбола, капитан сборной, мистер Элегантность, образец для подражания у модников всего мира, как на тебе: Кака. Сетевой журнал «Биг Соккер» (Большой футбол) опубликовал список игроков-евреев из самых известных. Затем был опрос: как вы к этому относитесь? Один из ответов был: «Псс, Бекхэм – еврей?» На что сразу последовала реплика: «Он – нет, но бабушка его – да». В отдельную рубрику выделено «По слухам, имеют еврейскую кровь» (среди них Дженнаро Гаттузо, самый яростный полузащитник «Милана»). Исключительно трогательна последняя строчка списка, об Андрее Воронине, одном из ведущих игроков «Ливерпуля»: «Не еврей, но из одесского «Черноморца»».

Вообще говоря, пристальное внимание к евреям-знаменитостям свойственно человечеству уже несколько тысячелетий. Только фигуры выбирались другие: Моисей, Илия, Давид, Мириам. Или: Спиноза, Эйнштейн, Пруст. Честно сказать: как спортсмены – так себе.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 371)