На одном многолюдном собрании адвокатов председательствующий, представляя участников, назвал имя Семена Львовича Арии. И добавил: адвокат номер один России. Зал одобрительно загудел.

…Мы сидели в крохотной комнатке одной из юридических консультаций Московской областной коллегии адвокатов (тогда еще были консультации). Я уже знал, что Семен Львович был механиком-водителем танка Т-34. Мне тоже пришлось воевать в составе танкового корпуса, но автоматчиком.  Я видел  многих  танкистов – все они, в промасленных комбинезонах или темных полушубках, казались гренадерами. А тут передо мной сидел немолодой, но очень живой человек небольшого роста. Трудно было представить, как он мог управлять такой махиной. Но времени расспрашивать о войне не было: рабочий день Арии расписан по минутам, через час двадцать он должен быть в Мосгорсуде. Потому сразу приступили к делу…

Вовремя сказанное слово

А дело происходило в декабре 1970 года и вошло в историю правосудия как «Ленинградское самолетное дело». Те, кому сейчас за пятьдесят, наверное, его помнят – резонанс был огромный; а более молодым будет интересно узнать о нем и о многих его любопытных подробностях, которые стали известны гораздо позже и в официальных сообщениях не упоминались.

Летом 1970 года  несколько  евреев – жителей Ленинграда и Риги – не получили разрешения на выезд из СССР в Израиль. Но желание уехать было очень велико, и тогда постепенно созрела идея – захватить самолет и перелететь в Швецию. План был таков. Закупить все билеты на небольшой самолет местной линии: якобы вся группа направляется на свадьбу. Когда самолет совершит посадку в городке Приозерске, связать обоих пилотов и выгрузить на летное поле. Управление самолетом должен был взять на себя М. Дымшиц – военный летчик, недавно уволенный из ВВС по национальному признаку. Несколько минут полета – и они уже за границей.

«Заговорщики» оказались никудышными конспираторами – о готовящейся акции стало известно КГБ. К моменту вылета, кроме них, на аэродроме «оказались» сотрудники КГБ, а также солдаты с автоматами и с овчарками. Всех взяли у самолетного трапа.

Обвинения были предъявлены серьезные: попытка измены Родине, угон самолета, антисоветская агитация. Законы тех лет предусматривали за эти преступления суровые наказания, вплоть до смертной казни (на которую тогда не было моратория).

И хотя адвокат Ария убедительно доказал, что в действиях его подзащитного, Иосифа Менделевича, не было измены Родине, судебная машина работала по заранее заданному ходу. Организаторы Э. Кузнецов и М. Дымшиц были приговорены к расстрелу, остальные – к большим срокам заключения. Менделевич, например, получил 15 лет лишения свободы. Такой суровый приговор должен был стать предупреждением для других.

Уже много позже я узнал, что в своей защитительной речи Ария говорил об антисемитизме как об одной из причин эмиграции евреев. Тема эта в те годы, как известно, была запретной. Но Семен Львович нашел блестящий ход: за антисемитизм он клеймил позором… буржуазную Латвию, где родился и вырос его подзащитный. Абсолютно всем было ясно, что речь идет о Советском Союзе, и Арию вызвали в Министерство юстиции. Но беседой все и ограничилось, поскольку в протоколах говорилось только о буржуазной Латвии.

– Пожалуй, это был редкий случай в моей практике, когда я уходил с процесса подавленным,– признался Семен Львович. – Наказание было чрезмерно жестоким.

Процесс завершился 24 декабря, в пятницу. Адвокат обсудил с подзащитным характер жалобы. Билет на ночной поезд был куплен, и Семен Львович вернулся в гостиницу, чтобы собраться, – поезд отходил через час. Вдруг раздался звонок: его просили срочно явиться в городской суд. Ария было заикнулся о билете, но его прервали: билет заменим, машина ждет у подъезда.

Собравшимся адвокатам сообщили, что к вечеру воскресенья все документы должны быть готовы к заседанию Верховного суда РСФСР, назначенному на вторник. В воскресенье вечером материалы самолетом были отправлены в Москву.

В понедельник, в восемь часов, Семен Львович только переступил порог своей квартиры, как опять звонок: он должен немедленно связаться с председателем Верховного суда России. Председатель предложил Арии тотчас приехать к нему и дооформить кассационную жалобу на приговор.

– Я был в полном недоумении,– вспоминал Семен Львович. – Какой там Уголовно-процессуальный кодекс с его сроками! Неслыханно: в понедельник вечером я сдаю жалобу, а уже во вторник утром Верховный суд рассматривает ее! Подобного никогда ни до, ни после в наших судах не случалось. Я ничего не мог понять. И только идя на заседание, встретил в коридоре знакомого прокурора, который отвел меня в сторонку и все объяснил.

Позволю себе небольшое отступление. Однажды я попросил Семена Львовича посмотреть один материал – нет ли каких-либо неточностей. Там была такая фраза: «Ария умолил знакомого прокурора объяснить…»

– Тут неточно, – заметил Семен Львович. – Я встретил знакомого прокурора. И я никогда никого не умолял.

Сказано это было скромно, но с большим достоинством.

Вернемся в коридор Верховного суда, где встретились знакомые адвокат и прокурор, и последний под большим секретом рассказал Арии о подоплеке «пожара». Оказывается, президент США Никсон позвонил Брежневу и попросил его отменить смертные приговоры: иначе, мол, у американцев будет испорчено Рождество. Очевидно, генсеку уже докладывали о том, что этот процесс вызвал бурю возмущения в ряде стран. Брежнев вызвал кого надо, а робкие возражения, что, дескать, по закону полагаются другие сроки, и слушать не стал.

Вел заседание сам председатель Верховного суда РСФСР Л. Смирнов (что бывало лишь в исключительных случаях). Как и полагается по регламенту, выступили защитники. Затем слово взял прокурор (в генеральском чине). Он пространно говорил о социалистической гуманности и неожиданно предложил заменить Кузнецову и Дымшицу смертную казнь лишением свободы на 15 лет. (Большие сроки заключения тогда не предусматривались). Смягчить наказания другим осужденным прокурор не предлагал. Председатель спросил, есть ли замечания у защиты (так полагалось по регламенту заседания). Все молчали, только Ария поднял руку. Смирнов и чиновники встрепенулись: сценарием это не предусматривалось.

Семен Львович сказал, что если суд отменяет смертную казнь двоим организаторам, то было бы справедливо пропорционально смягчить приговоры другим осужденным. Председатель опять недобро посмотрел на адвоката – рушился сценарий.

После совещания председатель объявил решение: Кузнецову и Дымшицу смертная казнь заменяется на 15 лет заключения. Сроки лишения свободы остальным подсудимым сокращались. Менделевич вместо 15 лет получил 12. Из колонии он изредка писал адвокату. Он был освобожден досрочно, вполне легально уехал в Израиль и стал там раввином.

«Ленинградское самолетное дело» – не единственный случай, когда Ария защищал диссидентов. Тогда для этого и от адвоката требовалось мужество. Известный правозащитник Петро Григоренко называл всего несколько человек, отважившихся на это. Среди них он упоминал и Арию.

Почему Семен Львович Ария стал адвокатом? У меня не раз была возможность задать ему этот вопрос, но я его не задавал. Рискну предположить, что одним из его побудительных мотивов было жгучее чувство справедливости или, если угодно, неприятие несправедливости.

Штрафник

Сумрачным зимним днем 1943 года танковая колонна вошла в станицу Левокумская, уже освобожденную от немцев. Надо было переправиться через реку Куму. Фашисты, отступая, взорвали мост, но саперы успели воз-вести временную переправу. Начальник саперов заверил, что танки  пройдут. Первая машина действительно прошла, а под второй мост рухнул, и танк оказался в воде. Следом должен был идти Т-34, которым управлял механик-водитель, старший сержант Семен Ария.

Комбат взял с собой в «Виллис» местного жителя, вызвавшегося указать брод. За «Виллисом», в кромешной тьме, полевыми дорогами, головным шел танк Арии. Он должен был следить за сигналами с командирской машины. Километров через десять оказался овраг. «Виллис» без труда проскочил по легкому мостику. Комбат, видимо, его просто не заметил и не просигналил танку, и многотонный Т-34, раздавив мостик, перевернувшись, рухнул на дно оврага. Водитель с трудом выбрался через донный люк (который теперь был вверху). К утру танк поставили «на ноги», и он – о чудо! – завелся.

Но через полсотни километров машина встала: падение не прошло бесследно. Колонна двинулась дальше, экипаж со своим танком остался в голой степи. На счастье, недалеко оказались сараи брошенного полевого стана. Смертельно усталые танкисты завалились спать, оставив часового, который… тоже уснул. Приехавшие ремонтники не смогли никого  разбудить и отбуксировали танк на базу. Командир бригады приказал отдать под суд командира танка лейтенанта Куца и механика-водителя Арию…

27 июля 2003 г. на радио «Эхо Москвы» и 29 июля на телеканале «ТВС» состоялись передачи, посвященные, по сути, одной теме – 60-летию приказа №227 Наркома обороны СССР И. В. Сталина от 28 июля 1942 года, известного как приказ «Ни шагу назад!» И в передаче, и в фильме принимал участие адвокат Московской областной коллегии Семен Львович Ария.

Итак, приказ №227. Горький это документ. Полностью его обнародовали, кажется, только в 1988 году. По этому приказу были созданы штрафные подразделения и заградительные отряды. Это не изобретение Сталина. Первыми их ввело гитлеровское военное командование в начале 1942 года после поражения под Москвой. На этот опыт немцев прямо ссылался нарком обороны СССР. Не знаю, чем командование вермахта мотивировало необходимость их создания и как они должны были действовать. Сталин писал так: «…Поставить их (т. е. штрафников) на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной».

…Мы оставили механика-водителя Арию и командира танка Куца в ожидании военного трибунала. После короткого судебного заседания им зачитали обвинительное заключение и спросили, признают ли они себя виновными. Они не признали. Через 15 минут их вызвали опять, и они услышали приговор: семь лет лишения свободы, которые заменяются направлением в штрафные части.

Уже после войны Семен Львович пытался выяснить дальнейшую судьбу лейтенанта Куца и остальных членов экипажа. Увы, он не нашел никаких сведений даже в Центральном архиве Минобороны.

…Две недели пешком добирался механик-водитель танка Семен Ария до своей 683-й штрафной роты, где был определен рядовым стрелком. Ему выдали карабин и патроны. У других и вовсе были «трехлинейки» – винтовки, которыми пользовались еще в русско-японскую войну 1904–1905 гг. На роту давали еще 2-3 ручных пулемета. Несколько дней провели в окопах, в километре от немецких позиций. Ни землянок, ни укрытий… Впрочем, укрытия пытались делать из камышин, под ними стояла бочка, которую топили… кирпичами, смоченными в керосине. Было холодно и голодно.

Семен Львович может подробно рассказать о каждом дне пребывания в штрафной роте. Но особенно запомнилась одна ночь, когда одинокий голос неожиданно затянул:

Позабыт, позаброшен,

С молодых ранних лет

Я остался сиротою,

Счастья-доли мне нет.

Песню подхватили, и вскоре пели все. Командиры кричали: «Прекратить пение! Замолчать!» Но песню допели. А вскоре привезли никогда ранее не виданную кашу с мясом и по сто граммов водки. В три часа зимней ночи объявили приказ: выбить противника с занимаемых им позиций и войти в станицу. Пошли молча, без выстрелов. От бойцов скрыли, что это была разведка боем. Обычно она проводилась перед наступлением. Ее целью было засечь огневые позиции противника. Но если обычно при наступлении атаке предшествует артиллерийская подготовка, работа авиации, поблизости стоят танки сопровождения, то рота, ведущая разведку боем, рассчитывает только на свои силы. А в 683-й роте всего-то и было 3 ручных пулемета, старинные винтовки да карабин Арии. Не нужно было кончать военных академий, чтобы понять: без огневой поддержки нечего и пытаться занять немецкие позиции, расположенные на высоком берегу реки. А перед ними – несколько сот метров открытого пространства низины и замерзшей реки. Но приказ есть приказ, и они шли.

Немцы их обнаружили. Над рекой повисли осветительные ракеты, заработали крупнокалиберные пулеметы. Под их огнем рота залегла, огрызаясь редкими выстрелами. Перед рассветом командир взвода старший лейтенант Леонов приказал ползти назад по-пластунски… В тот день все наелись досыта: каши привезли на всех, а треть взвода осталась лежать у реки.

Через несколько дней командир роты вызвал Арию и еще двух солдат:

– Представил вас к снятию судимости. Отправляйтесь в штаб полка.

Ария попросил:

– Разрешите попрощаться с ребятами и командиром взвода.

Ничего не ответил капитан, вышел из землянки. А находившийся там писарь сказал:

– Нет твоего взводного. Расстреляли его.

– За что?!

– За самовольный отход с поля боя. Без приказа увел тогда взвод от реки.

Но старший лейтенант Леонов успел написать рапорт о том, что Ария храбро воевал.

И вновь военный трибунал. Председатель читает: «За мужество и отвагу… снять со старшего сержанта Арии Семена Львовича судимость».

После штрафной роты Семен Ария продолжал воевать. Несколько раз был ранен, в январе сорок пятого на костылях (!) уходил от немецких танков, прорвавшихся у озера Балатон. Войну закончил в отрогах австрийских Альп в дивизионе прославленных катюш.

Он был одним из 427910 солдат и офицеров, прошедших через штрафные подразделения. Сколько их осталось в живых? Точно сказать невозможно. Известно лишь, что к концу 1944 года насчитывалось 170298 погибших.

Было бы хорошо закончить эту заметку вот такой сценой: стоит Ария перед трибуналом, слушает приговор и думает, что если останется жив, обязательно станет прокурором или адвокатом, чтобы не допускать несправедливости. Но ничего такого не было, и думал Семен Ария в трибунале совсем о другом…

В его адвокатской деятельности, безусловно, сыграл роль суровый жизненный закал. Он защищал диссидентов, шпионов, убийц, профессоров, актеров.

В начале восьмидесятых годов Москва была возбуждена делом актрисы Валентины Малявиной.

Суд скорый, да неправедный

В. Малявина и актер театра им. Вахтангова С. Жданько состояли в гражданском браке.

Однажды в «Скорую помощь» позвонила Малявина: Жданько нанес себе ножевое ранение в грудь. Врач «Скорой» констатировал его смерть. Самоубийство или убийство? Трижды дело прекращалось. И вдруг, через пять (!) лет после происшествия, Малявину арестовывают и обвиняют в убийстве, хотя предыдущие экспертизы подтверждали возможность самоубийства Жданько. Обвинение основывается на выводе (сделанном уже другой экспертизой) – о большой вероятности того, что Жданько ранила Малявина. Суд признает это заключение убедительным, и Малявину осуждают.

С. Ария, ее защищавший, исписывает горы бумаг, настаивая на невиновности подзащитной. Как опровергнуть заключение экспертов о том, что вертикальный удар ножа, поразивший Жданько, «нехарактерен» для самоубийства? Позвольте-позвольте, где он уже видел подобное? Ба, вспомнил! В Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Ария спешит туда…

Председатель Верховного суда получает от Арии письмо с изложением позиции защиты. Заканчивается оно примечанием, которым адвокат обращает его внимание на то, что в Музее хранится греческая статуя «Галл, убивающий себя и свою жену». Так вот, галл поражает себя тем самым вертикальным ударом ножа, каким был убит Жданько! Тем самым ударом, который суд признал «нехарактерным» для самоубийства!

Видимо, председатель в Музее так и не побывал: В. Малявина отсидела положенный ей срок. Вернувшись в Москву, она стала писать книги и сценарии.

Я позвонил Малявиной. Она рассказала, что Семен Львович по-прежнему убежден в ее невиновности и выразил готовность безвозмездно довести дело до полной реабилитации.

– Я была бесконечно тронута этим, – но не хочу тратить его и свое время. Пусть все остается как есть.

А я в связи с этим вспомнил рассказ Семена Львовича о том, как к нему через много лет после войны пришел немолодой человек – некто Максимов. Осенью сорок первого, под Москвой, он командовал артиллерийским взводом. Батарея  оказалась  почти  в  окружении – вот-вот кольцо сомкнется. Вывезти орудия не на чем. Что делать? На руках оттащили пушки в лес, забросали их ветками, сняли замки и приборы, а сами вышли к своим. Всю ночь он отражал атаки немцев в составе стрелковой роты; утром раздобыл лошадей и вывез орудия. А на следующий день его вызвали в трибунал. Был вынесен приговор: за трусость и невыполнение приказа – расстрелять. Но командующий фронтом приговор не утвердил, и Максимова отправили рядовым на передовую.

Судимость с него сняли уже в штрафном батальоне. Он продолжал воевать, был пять раз ранен, дослужился до капитана. Награжден боевыми орденами. После войны женился, растил детей, работал на заводе, имел хорошую репутацию. О том приговоре никто не знал.

– Но сам-то он знал, что приговор несправедливый, – говорил Ария, – и просил меня эту несправедливость исправить. Я знал, как неохотно суды берутся за подобные дела, и тактично намекнул, что не стоит этого делать. Но он настаивал: громких слов не говорил, но дал понять, что его честь ему дорога.

И хотя Максимов за несколько лет собрал много нужных бумаг, адвокату пришлось изрядно потрудиться над воинскими уставами, изучить сводки боевых действий в том районе, поднять другие документы. Жалоба на имя Главного военного прокурора получилась убедительной. Адвокат хотел согласовать ее с Максимовым, но никак не мог с ним связаться. Тогда Семен Львович позвонил на завод, и там ему ответили, что Максимов скончался – после третьего инфаркта.

Ария все-таки отправил кассацию об отмене того несправедливого приговора, умолчав о том, что Максимова уже нет в живых. И Главная военная прокуратура ее удовлетворила.

 (Опубликовано в газете «Еврейское слово», №180)