В конце 2009 года на экраны вышел фильм знаменитых братьев Итана и Джоэла Коэн «Серьезный человек». Время и место — 1960-е годы, американская провинция. Главный герой — преподаватель физики в небольшом колледже, еврей. Дети ходят в еврейскую школу, вся семья — в синагогу. Благополучный фон, обыденный быт, обыкновенная семья. Среднеарифметическая картинка жизни этого слоя людей. Сюжет — начинающееся с мелочей умножение неприятностей, переходящее в обвал напастей. Побеждаемых. Побеждающих. Сопровождаемых ситуациями забавными и не очень. Воздержусь от пересказа, чтобы не отбить интереса у тех, кто этот фильм когда-нибудь посмотрит.

Работа, как всегда у этих режиссеров-сценаристов, мастерская, убедительность — неодолимая. Убедительность чего? Неготовности человеческой натуры принимать жизнь в том виде, в каком она дается. И еще глубже, острее: внутренней нацеленности на неприятие. Фильм не о евреях как носителях особых качеств, отличающих их от других. Фильм — о качествах, присущих всем, но когда они проявляются у евреев, то выражены заметнее, чем у остальных. Неудовлетворенность выпавшей судьбой, желание ее изменить, склонность к протесту. Склонность аггравировать, отягчить обстоятельства, увидеть за ними нечто другое, открыть спрятанную в них неправду, чей-то дурной замысел. Все это — доходящее до отказа от очевидности, до растворения в параллельной реальности, где конкретные события, люди, их поступки заменяются на действия абстрактных сил. Которые якобы можно проанализировать под углом высшей мудрости, и тогда, объясненные, они потеряют свою вредоносность. 

Фильм открывается эпиграфом: на черном экране возникает надпись: «Принимай с простотой все, что с тобой случается. Раши». В данном случае это изречение великого средневекового комментатора Талмуда и Танаха не столько поучение, сколько камертон, по которому настраивается звучание каждого отдельного эпизода и фильма в целом. Пролог — история, случившаяся в еврейском местечке в Польше XIX века. Очаровательная сценка, в которой персонажи разговаривают на идише. Не современном, сохранившемся как исключение, и не постановочном «под старый», а напористом, полнозвучном, органичном. Муж приводит в дом встреченного по дороге человека. Жена слышала прежде его имя и уверена, что он умер. То есть гость — диббук. Тело, которым овладела блуждающая душа покойного. Чтобы проверить, она втыкает в него нож. Другими словами, лучше убить, нежели допустить, что ошибаешься. Вместо того чтобы просто принять пришельца или просто отказаться его принять, она погружается в мир услышанных от кого-то полусказок. Предпочитает ясности мутную мглу, нагружает простоту путаницей.

Фильм горячо обсуждался в прессе, в Интернете. Героя сравнивали с Иовом. Я с этим не согласен. Множеству людей бывает плохо, очень плохо, близкие сочувствуют им, друзья дают советы, умники объясняют им, что они сами виноваты. Иов прошел через это, но Иов прошел еще через что-то, что делает его единственным. «О, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно верно перетянуло бы песок морей… Ужасы Б-жии ополчились против меня». Перед ним герой фильма по имени Ларри Гопник — как сносимый ветерком мотылек перед борющейся со штормом птицей.

Он не знает, как выскочить из подхватившей его, сбивающей с выбранного курса струи бед. Он готов, насколько возможно, сопротивляться ей, а когда невозможно, покориться, и будь что будет. Сам он предпринимал бы какие-то напрашивающиеся шаги: советовался с адвокатом, доказывал свою невиновность, выкарабкивался из западни. Но едва ли по своей воле пошел бы за помощью к раввину, не та у него ментальность и психология. Со всех сторон, однако, ему внушают, что это — единственное, что нужно сделать, необсуждаемо обязательное. В конце концов он не против и пойти. К Маршаку. Маршак — раввин-знаменитость, светило. Именно поэтому недосягаем. Хорошо, его устраивает свой раввин, обслуживающий эту округу, к которому по мере надобности обращается его семья. Является в назначенный час и узнает, что тот вынужден был срочно уехать и оставил вместо себя молодого. Я потому так подробно рассказываю, что в этом ядро фильма — и ядро философии, которую Коэны предлагают к рассмотрению.

Молодой как личность ничего еще собою не представляет. Он усвоил главные догмы, получил первичные знания, научился основным приемам. То, что он отвечает на запросы героя, не более чем подражание чему-то, имеющему вид мудрости, которой сам не владеет. Пустота, формальность.

Вернувшийся старший раввин рассказывает историю. Во-первых, не имеющую отношения к делу, но против этого не возразишь. Мудрецы-талмудисты только так и поступают: суть не в истории, а в мудрости комментария. Во-вторых же, совершенно невероятную, абсурдную. Он рассказывает ее (она к тому же инсценирована) серьезно, внушительно. Слыша и видя это, невозможно удержаться от смеха. Комментарий к ней безукоризнен, но ничего нового для понимания не дает, запутанности не разрешает, трудностей не облегчает ничуть.

Наконец ему удается попасть к Маршаку. В приемную. К старухе-секретарше, подавляющей своей значительностью и важностью. Медленным шагом уходит она в кабинет к рабби доложить и узнать его решение. Герой даже видит его в пролете двери, в отдалении, сидящего за огромным столом. Так же степенно она возвращается, чтобы сообщить: рабби не примет вас. «Но почему?!» — «Он думает».

Круг замыкается. Никто не решит за тебя того, что выпало именно тебе. Чужая мудрость, даже если она действительно есть, не сделает тебя мудрым. Ты должен сам искать, какие предпринять шаги, может быть, абсолютно неожиданные, нелогичные. Один такой удается герою: кажется, ход вещей меняется в его пользу. Но тут радио предупреждает о торнадо. И телефонный звонок возвращает к начальной тревоге.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 472)