Странствующие души и стертое лицо

Дарья Борисова 15 июня 2016
Поделиться

2‑й Московский еврейский кинофестиваль, который вчера, 14 июня, открылся, будет проходить до 21 июня, и работать одновременно на четырех площадках: в кинотеатре «Октябрь», Центре документального кино, кинозале ГУМа, Еврейском музее и центре толерантности.

Программы конкурсных секций и внеконкурсных подборок включают игровые и документальные фильмы, некоторые из которых уже были показаны в России — на фестивалях или в рамках ограниченного проката. Но в контексте МЕКФ они наверняка зазвучат по‑новому. Стоит обратить внимание на новую конкурсную номинацию фестиваля — она называется «Контекст». На приз в этой категории претендуют картины, которые изучают и переосмысляют еврейскую традицию — культурную и религиозную.

Фильм открытия — «Повесть о любви и тьме» по одноименному роману Амоса Оза — режиссерский дебют актрисы Натали Портман, в котором она еще и сыграла одну из центральных ролей. Премьеры этой картины и другой, также включенной в фестивальную программу, — «Сын Саула» венгерского режиссера Ласло Немеша, состоялись год назад в Канне (см.: Камила Мамадназарбекова. Каннские темы: сионизм и Холокост). Любопытно, что в Москве ленту, получившую Гран‑при в Канне и «Оскара», представит исполнитель главной роли Геза Рериг — венгерский актер и публицист, живущий в США.

Венгерское кино работает с темой Холокоста, антисемитизма почти так же активно, как польское. Наряду с «Сыном Саула» в программе 2‑го МЕКФ фильм Петера Гардоша «Предрассветная лихорадка» с известной израильской актрисой Гилой Альмагор в главной роли. Она сыграла пожилую женщину, читающую письма из прошлого. В 1945‑м их писал ей умирающий боец Миклош.

Кадр из фильма «Феникс». Режиссер Кристиан Петцольд. Германия, Польша, 2014

Кадр из фильма «Феникс». Режиссер Кристиан Петцольд. Германия, Польша, 2014

На приз МЕКФ в категории «На память» претендует, кроме прочих, фильм немецкого режиссера, представителя «берлинской школы» Кристиана Петцольда, «Феникс». В нем снялась неизменная муза Петцольда, актриса Нина Хосс. Здесь она играет еврейку Нелли, которая выжила в концлагере, но в буквальном смысле потеряла лицо. Оно изуродовано, стерто. Врачи заново «лепят» лицо Нелли, и она просит сделать его таким же, как раньше. Потеря лица — метафора, подводящая к размышлениям об отношениях человека со своей идентичностью. Нелли может «построить» себе новое лицо, а с ним и новую жизнь. Однако мыслями Нелли — в старой жизни. Она стремится к любимому мужу, мечтает, чтобы он ее узнал — и для этого ей надо вернуть лицо. Но тот, судя по всему, не слишком усердствовал, чтобы спасти свою жену.

В программу 2‑го МЕКФ включен документальный фильм «Диббук. История странствующих душ». Его снял польский режиссер Кшиштоф Копчински при содействии украинского продюсера Геннадия Кофмана. Картина посвящена феномену массового паломничества хасидов в украинское местечко Умань. Там родился и жил рабби Нахман, лидер брацлавского хасидизма, и каждый год тысячи последователей со всего света едут на его могилу. Именно массовый «туризм» поддерживает жизнь в захудалом городке. Жители Умани давно бы разбрелись или умерли с голоду, если бы не сдавали жилье приезжим, не возили бы их к святому месту, не таскали бы их поклажу. Казалось бы, хасиды их спасают от нищеты. Но националистам не нравится массовое присутствие правоверных иудеев на украинской земле. Сильный кадр: хасиды вынуждены молиться под крестом, воздвигнутым на берегу озера по настоянию «патриотов».

В рамках ретроспективы на 2‑м МЕКФ покажут три фильма Эфраима Севелы — сценариста и режиссера, чью принадлежность к кинематографу какой‑то одной страны трудно определить. Начал жизнь и карьеру в СССР, продолжил в Израиле, США и Европе. В начале 1990‑х сделал несколько фильмов в России. На фестивале можно увидеть его «Колыбельную», снятую в 1986‑м в Польше, «Ноктюрн Шопена» (1992) и «Попугая, говорящего на идиш» (1990). Рядом с фильмами Севелы в ретроспективе — «Любовь» (1991), одна из первых картин Валерия Тодоровского (см.: Ирина Мак. За что нас любить) и ретродрама «Протектор» чешского режиссера Марека Найбрта (в основе картины — не раз отработанный сюжет о пособнике нацистов, который пытается спасти своих близких‑евреев).

В жюри вошли президент ФЕОР Александр Борода, кинорежиссер Александр Митта, глава Роскино Екатерина Мцитуридзе, кинорежиссер и оператор Сергей Мокрицкий, директор Центра документального кино Софья Капкова, продюсер Алексей Агеев. Им предстоит определить фильмы, достойные наград в четырех категориях, на которые условно разбит конкурс фестиваля: уже упомянутый «Контекст», «На память» («работы, использующие киноязык для разговора о событиях, помнить которые важно — будь они радостными или невыносимо тяжелыми», — объясняют устроители), «Конфликт» («картины о столкновении идей, мнений и событий, относящихся к еврейской истории и культуре, об их сегодняшнем весе в отдельно взятой жизни»), «Кратко» (короткометражные фильмы‑высказывания о «еврейском мире — уже исчезнувшем, современном или будущем»).

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Четверо детей

Возможно, проблема еврейских общинных институтов — не в отсутствии интереса к этим институтам, а в том, что проблемы людей более масштабны, чем рамки, в которые их пытаются втиснуть. Если 63% американских евреев высказывают мнение, что Америка на неверном пути, не означает ли это, что их сложные отношения со своей общественной группой и религией напрямую связаны с нарастающим ощущением нестабильности американской жизни и общества?

Первая Пасхальная агада, ставшая в Америке бестселлером

Издание было легко читать и удобно листать, им пользовались и школьники, и взрослые: клиенты Банка штата Нью‑Йорк получали его в подарок, а во время Первой мировой войны Еврейский комитет по бытовому обеспечению бесплатно наделял американских военнослужащих‑евреев экземпляром «Агады» вместе с «пайковой» мацой.

Дайену? Достаточно

Если бы существовала идеальная еврейская шутка — а кто возьмется утверждать, будто дайену не такова? — она не имела бы конца. Религия наша — религия саспенса. Мы ждем‑пождем Б‑га, который не может явить Себя, и Мессию, которому лучше бы не приходить вовсе. Мы ждем окончания, как ждем заключительную шутку нарратива, не имеющего конца. И едва нам покажется, что все уже кончилось, как оно начинается снова.