После войны Рохл Ойербах оказалась одной из трех уцелевших участников «Ойнег шабес», секретного проекта по созданию архива Варшавского гетто. Архив стремился оставить документы, которые рассказали бы о людях и целом мире, который тогда уничтожали. Ойербах имела самое прямое отношение к судебному процессу над Эйхманом и расценивала его как момент отмщения лично за себя. Она считала, что архив «Ойнег шабес» — это обвинительное заключение, предъявленное немцам. Весь размах их преступлений можно было понять, только сопоставив его с кипучей жизнью уничтоженного ими мира.

Евреи такой народ, который в неблагоприятных обстоятельствах не только выживает, но и расцветает. Еврейская история — не только о том, как евреи вынесли катастрофы, которые могли бы прикончить менее живучие группы. Она еще и о том, что после каждого бедствия евреи возрождались собственными силами. Евреи открыли некий, дотоле таившийся от людей запас душевной стойкости, которая стала питать новые формы коллективного самовыражения — самовыражения в качестве вестников, несущих миру послание Б‑га.

Не верьте, что будущее предрешено. Ничего подобного. Нет никакой судьбы, которую мы не можем изменить, нет предсказаний, которые мы не можем опровергнуть. Нам вовсе не предопределено потерпеть неудачу, но и успех заранее не предначертан. Мы не предсказываем будущее, потому что мы же его и создаем, делая выбор, проявляя силу воли и настойчивость, твердо стремясь выжить. Доказательством тому — сам еврейский народ... Недруги еврейского народа много раз объявляли, что у него нет будущего. Но прошло без малого четыре тысячелетия, а еврейский народ неувядающе молод и силен.

«Мы, прошедшие через концлагеря, можем вспомнить людей, которые, идя по бараку, утешали других, отдавали им свой последний кусок хлеба. Возможно, таких людей было немного, но их существование доказывает: у человека можно отнять все, кроме последней из его свобод: самому выбирать, как относиться к любым внешним обстоятельствам, самому выбирать свой собственный путь»

На Хануку, выпавшую на конец декабря 1948 года и начало января 1949‑го, израильтяне отпраздновали День сбора изгнанников, подчеркнув значимость еще одной краеугольной ценности Израиля — иммиграции. Накануне Хануки в тот первый год новому государству и армии стало ясно: в Израиле новых иммигрантов, особенно тех, кто воюет на фронте, необходимо радушно принимать и уважать, и такое отношение к ним следует всячески поощрять.

Мы действительно в вечном долгу перед Афинами за их интеллектуальные достижения, но огоньки меноры напоминают нам об озарениях, настигших нас не в Афинах, а в Иерусалиме, — о том, что люди созданы по образу Б‑жию, а следовательно, драгоценны и неприкосновенны; о том, что у исторического процесса есть цель; о том, что страны подвластны приговору доброго и справедливого Б‑га.

Даже когда Б‑г заверяет нас, что какое‑то событие произойдет, без наших усилий этого не случится. Б‑жье обещание не может подменить собой ответственность человека за свои действия. Наоборот, это обещание — призыв к человеку взять ответственность на себя.

Как только члены американской еврейской общины в какой-то мере преуспели, их заклеймили как «белых», чтобы приписать учас­тие в неустранимо расистской системе и ее активное использование. Сами посудите, ну разве иначе евреи сумели бы преуспеть — и так преус­петь?! Разве иначе американцы азиатского происхождения сумели бы преуспеть сегодня?

Стоя где‑то в Сибири, на бесплодной обледеневшей земле, еврейская пара возвела хупу в память о своем предке Аврааме, присоединившись к его вере и его семье. Они даже не смогли бы вообразить, что когда‑нибудь их потомок возведет другой свадебный шатер Авраама в ближневосточной пустыне, в местах, где совсем недавно еврейская жизнь отсутствовала напрочь, причем ознаменует этот момент совместным ликованием с другими потомками Авраама, и арабы обнимутся с евреями в миг, олицетворяющий радость евреев.

Когда имеешь дело с расиализацией экономического поведения евреев, велик соблазн сбросить ее со счетов как домыслы полоумных конспирологов, но некоторые из виднейших и известнейших экономистов своей эпохи, в том числе Вернер Зомбарт, рьяно отстаивали эту теорию в плане интеллектуальном и культурном. Зомбарт отмечал, что черты, связанные с экономическим поведением, «глубоко укоренены» и передаются у евреев из поколения в поколение. Его выводы пригодились нацистам...

Жизнь одного‑единственного человека, сказано в Мишне, подобна вселенной. Измените жизнь одного человека, и вы начнете изменять вселенную. Именно так нам удается что‑то изменить: мало‑помалу, жизнь каждого человека по отдельности, день за днем, каким‑то отдельным деянием… Мы не бессильны. Мы можем что‑то изменить в мире. И когда мы это делаем, то становимся партнерами Б‑га в деле искупления, чуть‑чуть приближая нынешнее состояние мира к его надлежащему состоянию.

Пока Ротшильды и Леманы создавали биржи в Лондоне, Париже и Нью‑Йорке, некая семья багдадских евреев расширяла свою финансовую сеть — из Индии и Китая на Лондон и другие города. Давид Сассун, советник арабских шейхов и турецких беев, в 1831 году бежал из Багдада, столкнувшись с угрозой вымогательства и смертной казни. Евреи прожили в Ираке 3 тыс. лет, Сассуны — 800. Давид Сассун, как и его предки, имел статус наси — лидера общины.