Мы не просто одно из этнических меньшинств. Мы — народ, считающий фундаментом свободы стремление учить детей любви, а не ненависти. Наша вера объявила брак и семью священными и заговорила об обязанностях задолго до того, как заговорила о правах. Наш подход к жизни рассматривает борьбу с бедностью как задачу религиозного толка. Мы совершаем такие поступки не потому, что мы консерваторы или либералы, республиканцы или демократы, а потому что верим: именно этого от нас хочет Б‑г.

Быть хранителем смысла означает передавать будущему ценности прошлого. В книге Дварим действие происходит в последний месяц жизни Моше. Престарелый, но все еще страстно увлеченный своим делом и целеустремленный лидер не стал погружаться в размышления об успехах или неудачах. Вместо этого в последние дни жизни он переключил внимание на следующее поколение и взял на себя новую роль. Он больше не Моше‑освободитель или Моше‑законодатель, он берется за ту задачу, благодаря которой традиция знает его как Моше‑рабейну — «Моше, наш учитель». В каком‑то смысле это его величайшее достижение.

Несмотря на то что иудаизм делает упор на ценности индивида и личности, он также настаивает на ценности институтов, сохраняющих и защищающих нашу идентичность как членов групп — а именно из групп состоят институты. Мы обладаем правами как индивиды, но обладаем идентичностью только как члены «племен» и «колен». Уважительное отношение и к правам, и к идентичностям — процесс тонкий, трудный, но необходимый.

Для свободы необходимо доверие; для доверия необходимо, чтобы люди держали свое слово; а держать слово означает считать слова священными, обеты и клятвенные зароки — нерушимыми. Искушение нарушить слово, когда это выгодно, бывает непреодолимым. Вот почему основополагающе важна вера в Б‑га, наблюдающего за всем, о чем мы думаем, что говорим и делаем, и призывающего к ответу за невыполнение обязательств.

Чем глубже и продолжительнее Нетаньяху погружался в текст, тем сильнее его ближайшее окружение тревожилось, что ему «интереснее быть писателем, чем премьер‑министром», и львиную долю времени он тратит на работу над книгой, вместо того чтобы добиваться переизбрания. Не сомневаюсь, писательство доставляет ему больше удовольствия, чем политика... Но он знал, когда надо переключиться на избирательную кампанию, и уж тогда‑то выложился по полной на политической арене

Когда наши дети вступают на наш путь, мы должны благодарить Б‑га. Когда они превосходят нас, мы должны воздать особую благодарность Б‑гу. А когда они выбирают другой путь, мы должны проявить терпение, зная, что с одним из внуков величайшего еврея всех времен случилось то же самое. Никогда не следует терять надежду. Внук Моше вернулся. Малахи, последний из пророков, чуть ли не в последних своих словах предрекает времена, когда Б‑г «вернет сердца отцов к детям, а сердца детей — к отцам их». Те, кто рассорился, воссоединятся в вере и любви.

Спесь всегда в конце концов оборачивается пагубой для спесивцев. В мире, где правители затевали нескончаемые проекты ради самовозвеличения, один лишь Израиль создал книги, где люди утверждали, что своими успехами обязаны Б‑гу, а своими неудачами — своим же грехам. Это его ничуть не ослабило — наоборот, дало необычайную силу.

Деревня «Агахозо Шалом», комплексный образовательный центр‑приют, была учреждена в 2008 году для тех, кто осиротел из‑за геноцида в Руанде, а теперь опекает примерно 500 юношей и девушек из групп наибольшего риска. «Агахозо Шалом» задумала создать еврейская благотворительница Энн Хейман, когда ей заявили, что системного и долговечного решения кризисной ситуации с сиротами, жертвами геноцида, не найдено. «Моя мама знала, что Израиль разработал модель поддержки детей, осиротевших из‑за Холокоста», — говорит Джейсон Меррин, сын Хейман.

Жизнь после смерти и воскресение мертвых — фундаментальные принципы еврейской веры, но Танах о них подчеркнуто умалчивает. Танах сосредоточивается на обретении Б‑га в этой жизни, на этой планете, невзирая на то что мы смертны. Б‑га следует обрести в жизни в прямом смысле слова, в жизни со всеми ее бедствиями и опасностями, утратами и скорбью. Пусть мы лишь «прах и пепел», как сказал Авраам, но жизнь в прямом смысле слова — это неиссякающий поток, «живая вода»...

Пусть Леопольд Блум не соблюдал кашрут и не ходил в синагогу, но всеми фибрами своей неортодоксальной души он еврей. Джойс узнал об ирландских евреях только в эмиграции, уже покинув Ирландию. «Любопытно, что во время Второй мировой Швейцария отказала ему в визе оттого, что его сочли евреем». Иногда Джойс, казалось, и сам себя считал евреем. Блум — его брат по духу.

Если культурный сионизм А.‑Б. Иегошуа вел к некой логической кульминации, то она и была израильтянством, обогащенным еврейскими символами, но не пресмыкающимся перед еврейским мироощущением; Израиль, где на просторе арабы, как и все граждане, пользовались бы ивритом, жили свободно и так, чтобы заслужить в конце пути погребение в освященной земле. Политическая концепция А.‑Б. Иегошуа не отличалась продуманностью и походила на этакое лоскутное конфедеративное устройство.

«Я израильтянин, и это моя кожа, а не мой пиджак. Евреи диаспоры меняют пиджаки от страны к стране; а у меня есть моя кожа, территория, запах этой территории, запах языка — все это и есть моя идентичность, не зависящая от религии.... Теперь связь с Израилем не красит. Очень уж много проблем. Евреи диаспоры не могут гордиться Израилем так же, как 30 лет назад, и потому отстраняются от него. Ну а быть евреем для них — это прочитать очередную книгу по истории и посещать синагогу... Разница между ними и мной в том, что я женат, а они, скажу без обиняков: лишь подумывают — и то не всерьез — о женитьбе».