Эпизод с Диной вовсе не сообщает нам, что Яаков поступил правильно (или что Шимон и Леви поступили правильно), — зато учит нас: бывают ситуации, когда правильного образа действий просто не существует, когда любой шаг будет неправильным, когда любой из возможных вариантов действий предполагает отказ от того или иного нравственного принципа.

На одной любви нельзя построить семью, а тем более общество. Для этого также понадобится справедливость. Любовь пристрастна, справедливость — беспристрастна. Любовь — дело частное, справедливость — всеобщее. Любовь испытываешь к какому‑то конкретному человеку, а к другому не испытываешь — справедливость существует для всех.

Добросовестные заблуждения случаются, и знак величия Яакова — в том, что он признал свою ошибку и возместил Эсаву ущерб. При знаменательной встрече спустя двадцать два года братья, когда‑то разорвавшие отношения, сходятся, обнимаются, расстаются друзьями и расходятся своими дорогами... Такова нравственная жизнь. Мы учимся на ошибках, которые совершаем.

Хесед в его многообразных формах стал синонимом еврейского уклада жизни и одним из столпов, на которые опирался этот уклад. Евреи проявляли милость друг к другу, потому что это значит «следовать путями Г‑спода», а также потому, что они или их родные не понаслышке знали, что такое мытарства, и понимали, что им больше не к кому обратиться. В черные дни хесед был лучом милости. С помощью хеседа евреи делали свою судьбу человечнее точно так же, как, верили они, Б‑жий хесед делает мир человечнее.

Тора отражает рождение индивида как центральной фигуры нравственной жизни. Поскольку дети — все дети — принадлежат Б‑гу, родительство — это не владение собственностью, а опекунство. Как только дети достигают совершеннолетия (традиционно девочки в двенадцать лет, а мальчики в тринадцать), они становятся самостоятельными действующими лицами нравственной жизни, обладающими своим чувством собственного достоинства и своей свободой

В иудаизме цель нравственной жизни в том, чтобы учиться и развиваться, зная, что даже у величайших людей есть недостатки и даже у самых дурных людей есть черты, уравновешивающие их изъяны. Иудаизм призывает нас к скромности при оценке самих себя и к великодушию при оценке других. Эта уникальная смесь идеализма и реализма — не что иное, как нравственность, достигшая пика требовательности и духовной зрелости.

Тора говорит нам, что мы по своей природе не добры и не злы, но наделены способностью быть и добрыми, и злыми. У нас есть природная склонность сопереживать и сочувствовать, но есть и еще более сильный инстинкт страха, ведущий к насилию. Вот почему при переходе от Адама к Ноаху Тора переходит от природы к завету, от «тов» к «брит», от могущества к нравственным ограничениям могущества. Одной генетической предрасположенности недостаточно. Нам также нужен нравственный закон.

В конце нашей недельной главы мы оказываемся в мире накануне Потопа, до такой степени изобилующем разбоем, что Б‑г пожалел о сотворении человечества. Такова главная драма Танаха и иудаизма в целом. Воспользуемся ли мы нашей свободой, чтобы соблюдать порядок, либо злоупотребим ею, чтобы сеять хаос? Окажемся ли мы достойны образа Б‑га, живущего в человеческом уме и сердце, либо опозорим этот образ?

В иудаизме государство — еще не всё: этим он отличается от авторитарных режимов. И индивид в нем — тоже не всё: этим иудаизм отличается от радикально индивидуалистических либеральных демократий. Общество Завета созидается, когда каждый признает свою ответственность за всех, индивиды обязуются служить общему благу. Поэтому «Сефер Тора» — письменную конституцию, формирующую нас как нацию, — следует обновлять в жизни каждого индивида по отдельности (заповедь 613) и в жизни нации (заповедь 612).

Искусство слушать — одно из величайших. Оно открывает наше сознание Г‑споду, нашим собратьям‑людям и красотам природы. Для меня одним из подарков этого странного, трудного времени стала способность читать молитвы более неспешно, чтобы я смог вслушаться в то, что они мне говорят. При молитве слушать не менее важно, чем говорить. А вера как таковая — это способность сквозь шум расслышать музыку.

Иудаизм — самая эффективная в истории попытка найти верное соотношение частного, особенного — и всеобщего, универсального. В нем есть и то и другое. Иудаизм — поклонение всеобщему Б‑гу, принимающее форму конкретного, особенного вероисповедания. Иудаизм — вера во взаимосвязанность Б‑га и человечества, как в универсальную: все мы сотворены по образу Б‑га, так и в особенную: «Израиль — Мой сын, Мой первенец». Это вера в универсальный завет с Ноахом и в особенный завет с Авраамом, а позднее с сынами Израиля.

Во время раввинистической эры евреи стали народом, чьи определяющие черты — религия, заповеди, ученость и молитва, причем всему этому оставались верны добровольно и берегли упорно, вопреки всем настойчивым попыткам надавить на евреев, склонить их к переходу в вероисповедание большинства населения. Разгадка в том, что раввины сосредоточивались не на видениях отдаленного будущего. Они разрабатывали практические программы. Возможно, этим программам недоставало драматичного размаха, но они работали.