Мне часто говорят, что я английский Филип Рот или английский Вуди Аллен. Я отвечаю, спасибо за столь лестный комплимент, но я бы предпочел быть еврейской Джейн Остин. Это шутка, но я и в самом деле в большей степени еврейская Джейн Остин, чем английский Филип Рот. Моя мать предпочитала английскую классику, хотя могла читать, скажем, Дэвида Лоуренса, и я воспитывался на романах Диккенса, Остин. Да, это сложности еврейской интеграции в другую культуру. Мы знаем, чем закончилось для евреев это вживание в культуру немецкую. Но в данном случае, я думаю, это менее опасно.

Я называю этот роман чем‑то вроде турбулентности романа. Политический триллер, завернутый в исторический роман, который на самом деле — любовная история, которая, в свою очередь, в итоге становится аллегорией. Ну а в основе замысла — вполне конкретный факт, известие о смерти агента «Моссада», о жизни которого стало известно лишь после того, как он умер. Меня захватила история человека, который, получается, жил лишь после того, как умер.