Нет, не о «нюрнбергском подкидыше» писал в действительности Вассерман, не судьба «немецкого Маугли» беспокоила его. Хотел он того или нет, но получился у него роман о «подкидышах цивилизации» — европейских евреях. Не ассимилированных, а пытавшихся ассимилироваться, ушедших из «тьмы» иудаизма, из материнского лона еврейской традиции, — и не пришедших в рай европейской культуры. Вернее, непринятых, отторгнутых.

Миновало без малого полтораста лет с появления «метода Верна–Этцеля», миновало четверть века со времени исчезновения с политической карты того государства, в котором этот метод более или менее успешно использовался деятелями культуры, и кому сегодня может прийти в голову применить его вновь? И зачем? Был капитан Немо польским революционером или индийским принцем — кому сегодня может прийти в голову маскировать одно другим?

В том‑то и дело, что Янкель, главный персонаж‑еврей, вовсе не отрицательный герой! Напротив — он единственный, кому на самом деле доверяет Тарас Бульба, а ведь Тарас вроде бы герой положительный — если мы имеем дело с героическим эпосом. Он появляется в критические моменты, чтобы... помочь презирающему его главному герою. Он спас старшего брата Тараса — Дороша, выкупив его из турецкого плена.

В романе Агаты Кристи не евреи убивают христианского младенца, а взявшие в свои руки правосудие друзья и близкие семьи Армстронг — преступника и убийцу. Но такова природа этого удивительного жанра, названного Умберто Эко самым метафизическим жанром прозы: убитый — всегда жертва, убийца — всегда преступник. Каковы бы ни были мотивы преступления. И Агата Кристи действительно описывает не суд, даже не суд Линча — инсценировку суда, — а именно ритуальное убийство. Жертвоприношение.

Не волновало великого барда положение евреев в современной ему Англии (тем более, считалось, что их и нет в Англии уже несколько веков). И никакого скрытого смысла в монологе Шейлока не было. Его вычитали те, кому хотелось, чтобы он, этот второй, «юдофильский», смысл, был. Но, увы…