Связь поколений евреев-земледельцев Екатеринославской и Херсонской губерний с историей возвращения на землю (в буквальном смысле) Израиля очевидна. То есть история земледельческих колоний Новороссийского края — это один из фрагментов «доисторического» периода нового государства Израиль.

Нужно представить себе эту базу, целый военный городок, построенный еще во времена британского мандата над Палестиной, и обретается там несколько тысяч человек. Мама, не ведающая ни номера части, ни единого слова на иврите, направилась прямо к часовому у ворот и по-московски строго вопросила: «Где Борис?»

Уже счастливый Котя пригласил, пригласил немедленно на классический борщ бессарабского образца, пригласил, конечно, не к себе домой, где моя сестрица разрывалась между работой и колледжем и убила бы за одно заикание о борще мужа вместе с полицейским или хотя бы попыталась, а... к маме, к той удивительной еврейской маме, которая сделает для сына все, даже если это борщ для бруклинского полицейского.

А где ж трусость-то Ицкина, Иван Дмитриевич? В дореформенные времена (конец 1850-х гг.), бесправный, на птичьих правах живущий еврей бережет покой столицы, сидит в засадах, вяжет душегубов, останавливает разбойничков, вступает в открытую схватку со скупщиками краденого, выслеживает разорителей-мошенников... Почему назвали вы его трусом, Иван Дмитриевич? Если рассказываете о человеке смелом самоотверженно... Так трусом-то зачем обозвали верного и надежного соратника?

И вот в рассказе наступает Ханука — и наш герой, и все детское сообщество бросается в зажигательный мир азарта. Ханукальные деньги — детский билет в реальность; возможность, играя, почувствовать силу счастья и горечь фатальных неудач, порепетировать жизненные перипетии, узнать многое о себе: каков ты в схватке со случаем, что готов поставить на кон ради неверной улыбки фортуны?

Это была первая книга на идише, свободная от дидактики и фантастики, написанная с четкой целью — просветить своих читателей и дать им сведения, которых они до того не имели. Каких же они не имели до того сведений? А вот как раз само существование Америки оказалось совершенно новой свеженькой информацией для обитателей гетто черты оседлости. Конечно, это явилось по-настоящему грандиозным событием, расширением горизонта, приращением материального мира и его возможностей.

Ах, еврейский анекдот, ты вывел из гетто и черты оседлости на авансцену европейской цивилизации и неисчерпаемый тысячелетний опыт объяснять невыносимую жизнь так, чтоб можно было ее продолжать, и неподдельное, всегда наивное изумление перед этой самой невыносимостью. У тебя за спиной, еврейский анекдот, стояли улыбчивые мудрецы хасидских рассказов и один из самых старых языков Европы — идиш.

Современник Пушкина — Израиль Аксенфельд провел юность пламенного хасида, затем жизнь увела его, как и многих юношей его поколения, по дороге эмансипации. Он учился, жил в Лейпциге, затем поселился в Одессе, где служил городским нотариусом. На этот пост евреи почти никогда не допускались в России, но в Одессе случалось. К тому же, с легкой руки Аксенфельда эту должность еще не раз будут занимать литераторы.

«Будь человеком. Будь евреем. Будь еврейским человеком. Будь человечным евреем», — написал когда-то Ицик Мангер, крупнейший идишский поэт первой половины XX века, удостоенный читателями титула Принца еврейской литературы. В этом году исполнилось 50 лет со дня смерти Ицика Мангера.