Примерно столько же еще лет понадобилось, чтобы уразуметь, что Коэн — это не просто фамилия, но и каста, карма, профессия, образ мысли. Чтобы расслышать и уловить не только музыкальные ребусы вроде «the fourth, the fifth / The minor fall, the major lift», но и куда более простые, лежащие на поверхности смыслы. Догадаться, например, что «First We Take Manhattan» — гимн всемирного еврейского заговора, а «Dance Me To The End of Love» — песня про Холокост в Литве

Леонард Коэн был одним из величайших англоязычных поэтов и музыкантов второй половины XX века. Но все‑таки главное для меня не его особенный голос, не его ни с чем не сравнимая манера исполнения. Для меня и множества почитателей Коэна главным было то, что он формулировал за нас мысли, которые сами мы были не в состоянии сформулировать.