Книга начинается с того, что в барак юной заключенной Марселин чудом доставляют письмо от отца, который был схвачен вместе с ней. Вскоре их разлучили. Теперь он находится совсем недалеко от дочери, в Аушвице, и вскоре неизбежно погибнет. Марселин удалось выжить. И вот через 70 лет она отвечает отцу

Личная и семейная память и сопутствующая ей проблема забвения, умолчания, вытеснения. Неназывание неназываемого. Пережившие Холокост (бежавшие из фашистской Вены в Бельгию и принявшие там католичество) бабушка и дедушка Гертье не рассказывали ничего. А о погибших родственниках, если уж совсем было не избежать их упоминания, выражались эвфемистически: «Его нет более». И уводили разговор в сторону. Они и еврейство свое, по существу, замалчивали

Орли Кастель‑Блюм — одна из самых известных в израильском литературном мире персон, обладательница многочисленных призов. Однако на русский язык ее книги переводят редко. Возможно, одна из причин — непреодолимые трудности перевода, потому что писательница обильно использует городской сленг. Вторая причина — ее своеобразное мрачное чувство юмора, понятное не каждому

Молодой эмигрант Марк Коган, мальчик из благополучной московской семьи, врач по образованию и первому профессиональному опыту, готовясь к экзамену для получения лицензии на врачебную деятельность, устраивается на работу в провинциальный пансионат для престарелых выходцев из России... Но всего этого автору кажется мало... Но всего этого автору кажется мало. Он делает Марка, еврея по матери (впрочем, далекого от еврейской традиции), чернокожим — «олимпийским ребенком», сыном заезжего негра‑американца

Эта книга не только религиозно-каноническая, но и поэтическая, с нее во многом начиналась русская литература. И, говоря о переводе Фейги Коган, наконец-то изданном, главным следует назвать творческий импульс переводчицы донести поэтическую составляющую текста, а не только теологическую и литургическую

Читатель «Книжников» спросит: а где же здесь еврейская компонента? А она присутствует в виде вкраплений: там, например, где речь идет о первой жене Франтишека (русское имя, да?) Делюшкина, Женьке Розль и ее родителях Аврааме и Жамке. И о связанной с ними истории о говорящей рыбе... Но важнее автору все же компонента российская — сколь бы ни была она фантасмагорична, и даже именно поэтому

Показания выживших лионских евреев, свидетельствовавших против Барби на суде, читаются как центральный месседж романа. Невыносимая правда, публично проговоренная ими, дает основания называть настоящей темой книги отношения человека с истиной и связь истины с человеческим достоинством

В 1943 году, когда почти вся континентальная Европа была под властью Третьего рейха, в Великобритании, было принято очень нетипичное решение: создать для сопротивления нацизму отряды коммандос из граждан тех стран, которые были оккупированы: бельгийцев, голландцев, итальянцев, французов... Один из самых секретных отрядов получил название Икс: группа добровольцев для проведения диверсионных операций против нацистов в прифронтовых зонах... Набирали его из немецкоговорящих евреев

Сегодня трудно себе представить, насколько значимым было еврейское присутствие в интеллектуальной жизни Парижа XIX века. На страницах книги возникает целая вереница наследников богатых еврейских семейств, которые жили на улице Монсо возле старинного парка, писали книги, статьи, музыку, верили в «нравственное слияние» французов и евреев, полагали, что Первая мировая война и всеобщий патриотический подъем позволят преодолеть пропасть между гражданами Франции разных вероисповеданий

Очевидно, что катастрофа 11 сентября соотнеслась в авторском восприятии с другой — гораздо более давней, а в смысле исторической судьбы еврейского народа даже коренной: с разрушением Второго храма и массовой гибелью иерусалимских жителей от рук римских солдат. Это она, первокатастрофа, все настойчивее, перекрывая личные воспоминания, врывается в сны и видения главного героя, почти разрушая его

Старики с утра до ночи смотрят русские телепередачи, погружаясь в прошлое, находя в нем спасение и бегство от самих себя. А о еврейских корнях напоминает лишь коллекция потемневших от времени менор. Нет, герои книги не забывают о своем еврействе, вспоминают о нем то и дело, но лишь как об одном из многочисленных житейских обстоятельств, отягчающем и без того запутанную ситуацию

Российский город Рыбинск в черту оседлости не входил. Вне ее территории, согласно указу Екатерины II, селиться евреям запрещалось. Следующие за ней государи напринимали целый букет законов, которые еще больше ущемляли права и усложняли жизнь евреев в империи. Не имея «письменного вида», законного основания на постоянное проживательство вне черты оседлости, еврейские переселенцы, бежавшие от погромов и унижений, тем не менее находили способы закрепиться в бурно развивающемся Рыбинске, прославившемся как хлебная столица