Евреи любят мертвых евреев. Они одержимы генеалогией, с большим тщанием поддерживают кладбища и истово молятся на могилах цадиков. Задача Совета защиты могил предков состоит в том, чтобы уберечь еврейские захоронения от светских израильских политиков, застройщиков и археологов — всех их они считают нечестивыми гробокопателями. С этой целью они не только протестуют, но и изменяют реальность

Вопреки утверждению, что религиозному еврею запрещено создавать какие‑либо произведения искусства, Ребе учил, что Б‑г наделяет человека индивидуальными талантами и творческими способностями, и благодаря этому каждый из нас может положительно повлиять на свое окружение. И хотя в искусстве есть свои тонкости, если бы Б‑г не хотел, чтобы мы служили Ему в том числе и посредством искусства, Он запретил бы его

Если эта безупречно точная война все еще вызывает истерические призывы к Израилю прекратить огонь, возможно, пора признать, что «критика», с которой Израиль сталкивается каждый раз, когда его втягивают в войну, является ничем иным, нежели выражением отрицания права Израиля на существование как суверенного государства. И, возможно, пришло время навсегда прекратить называть этих «критиков» — критиками

Израильская либеральная элита заинтересована в лживых россказнях о харедим, поскольку это самый верный способ сместить правительство, которое либералы ругают почем зря, и вернуть себе власть, которой им не удалось добиться на избирательных участках. Правительство Нетаньяху, со своей стороны, заинтересовано в лживых утверждениях о ведении войны, поскольку это верный способ удержать власть, невзирая на все новые и новые свидетельства того, что Израиль сейчас как никогда слаб, малодушен и плохо защищен

Надо иметь такие глаза, как у Ребе, чтобы разглядеть еврея в человеке, в котором другие еврея не видят. Возможно, потому‑то Ребе не разделял подход тех, кто хотел начинать с философских рассуждений и только потом предлагать собеседнику возможность выполнить ту или иную мицву. Ведь это неявно подразумевает, что собеседнику дарят что‑то новое, а просветительской программе Ребе чужда такая установка

Если бы прямо у тебя на глазах разрушительные силы собирались испепелить Иерусалим, а ты мог бы этому помешать, ты стоял бы в стороне, сокрушаясь и рыдая? Или ты перевернул бы весь мир с ног на голову, чтобы изменить ход истории? Раз так, что тебя останавливает? Сейчас же переверни весь мир!

Ребе не ушел на покой, напротив, стал действовать еще активнее, еще горячее заговорил об обязанности каждого отдельного человека делать больше и больше добрых дел. Он вновь сделал упор на извечной стержневой идее учения Хабада: Ребе — твой учитель и проводник, но он не может служить Б‑гу вместо тебя. Образ будущего, выпестованный Ребе, воплощается в реальность только тогда, когда мы озаряем свою жизнь и окружение Б‑жественным светом Торы и мицвот

Насилие, объяснил Ребе, не так просто сдержать. Быстрые результаты, достигнутые насилием, могут показаться легкой победой в краткосрочной перспективе, но по своей природе они вредят долгосрочному прогрессу. И общество, поддавшееся насилию, не борется с несправедливостью, а, скорее, расчеловечивает людей, которым якобы помогает, лишая их возможности и способности вернуться к уготованной свыше миссии.

На собрании хасидов в Бруклине в 1976 году Любавичский Ребе провозгласил: для социальной реабилитации необходимо прежде всего сделать так, чтобы заключенный мог по-прежнему ощущать себя человеком и подобием Б-га. Заключенный — человек, а человек может, если пожелает, быть отражением Б-жественности и добра в этом мире. Однако, когда заключенному отказывают в праве считаться человеком и видеть в себе человека, когда он чувствует себя порабощенным и не может поднять голову, тюремная система неизбежно сделает из него еще более страшного преступника.

Похоже на подделку, фокус, вымысел. Но теория и теория, бог с ней. Однако стоит начать распоряжаться судьбами народов, теоретизировать, подгонять под результат, в итоге обязательно выскочит какая-нибудь бяка. Тот придется по вкусу, другой не по вкусу. Народы — раздражают. Азербайджанцы — русских, арабы друг друга, американцы — полмира. Больше всех евреи, они — почти всех. Но одно дело, когда обыкновенно, от века, по привычке, а другое — на основе пассионарности этногенеза. Одно дело — всех, а другое — теоретика.

Нам предлагают выбирать – и это относится отнюдь не к одним евреям: государство или гетто. Или отдайся государству – России, Израилю, Cеверной Корее, Материковому Китаю – или «не выступай». Но эта реальность поддельная, навязываемая. Никому не может быть дела до того, насколько я люблю или не люблю жену, мать, детей – это касается только меня и их. То же и страну, в которой я родился и прожил всю жизнь. Никто не заставит меня понять, почему она кому-то принадлежит больше, чем мне.

Ланцман дал им шанс для героизма, дал возможность прямо и честно рассказать обо всем перед камерой, и они воспользовались этим шансом. Они не отводили глаз. Их внимание не отвлекалось на посторонние вещи, такие как престиж польского народа, вина французской полиции, участь арабов, право семьи Шуберт на частную жизнь или право на соблюдение анонимности для унтершарфюрера из Треблинки. Их глаза, глаза парикмахера и утонченного венского интеллектуала, смотрели точно в цель.