В Талмуде мы находим рассказ о четырех мудрецах, что отправились в Рим из Путеол и на расстоянии в 120 миль услышали гомон римской толпы. Трое из них заплакали, а четвертый — рабби Акива — засмеялся. Спросили они его: «Отчего ты смеешься?», а он их: «А вы отчего плачете?» — «Как же нам не плакать, если наш Храм, Б‑га Подножие, сожжен, а язычники, воскуряющие идолам и поклоняющиеся деревьям, пребывают в безопасности и спокойствии?» — «Потому‑то я и смеюсь. Если все так хорошо устроено для тех, кто не повинуется Его воле, то для тех, кто повинуется, — тем паче»

Библию Достоевский не может читать без слез, она — в его сердце. И поневоле встает вопрос, заданный Аароном Штейнбергом в статье «Достоевский и еврейство» (1928): «И в этом сердце могла зародиться и расцвести вражда к тому народу, который понес божественную книгу в мир, который ради нее принял на себя всю муку исторического существования?» Ответ Штейнберга таков: для Достоевского «богоизбранный русский народ и есть в сущности ныне воскресший Израиль»

Мы бродили по замусоренным улицам перестроечной Москвы между микрорайоном Гольяново и станцией метро «Первомайская», обсуждая науку истории и историю как таковую. Он предсказывал России смутные времена, а Израилю — гибель от иранской атомной бомбы. Собирался туда, чтобы не участвовать в русской смуте и погибнуть со своим народом, но уехал в Америку, защитил диссертацию, работал лектором в третьеразрядных университетах и умер от рака

Прощение зла не должно вести к его оправданию, тем более прославлению, ведь и прокуратор, пока сидел две тысячи лет в каменном кресле на площадке среди безлюдных и безлесных гор, мечтая о прогулке с арестантом по лунной дороге, — сам прокуратор тогда ненавидел «свое бессмертие и неслыханную славу». Наконец, и это важнее всего, над Ершалаимом Небесным не царствуют сверкающие идолы!

Евреям больно, но ведь и другим больно, и даже спорят народы, кому больнее. Может быть, боль допущена в мир не просто так, а чтобы разбудить человека? Ведь если вовремя не проснуться, можно умереть. Стать жертвой чудовищ, рожденных сном разума. Может, лучше вообще не спать, не дать сонному мороку власть над собой?

Мудрецы Талмуда вывернули библейский стих наизнанку. Безумные восстания против Рима стоили Израилю большой крови и долгого изгнания, так что взяли верх миротворцы и «присмирел наш род суровый». Столетиями евреи были унижены, но не унижали, оскорблены, но не отвечали на оскорбления, пока не возмутился дух... Когда же Израиль встал с колен и начал отвечать оскорблением на оскорбление и убийством на убийство, как бы вернувшись во времена пророчицы Деворы, он подвергся всеобщему порицанию и осуждению

Одни умирали ради жизни других, другие убивали ради бессмертия Темного Лорда. Для одних символ бессмертия — змея, выползающая из черепа, для других — птица Феникс, сгорающая и восстающая из пепла. Зло кажется нам двойником добра, обезьяной добра, тенью добра, как в сказке Андерсена или в пьесе Шварца. И не крикнешь: «Тень, знай свое место!» — потому что тень своего места не знает

Поистине, Бродский жил в скучные времена, когда вопль одной‑единcтвенной души, расстающейся с телом, был слышнее, чем голос пророка, чем ропот наций! Эти времена закончились, они всегда заканчиваются. История не позволяет им надолго пересекать границы столетий, тем более тысячелетий

Я сейчас на гастролях, и у меня с собой одна из книг Ребе, «Повседневная мудрость». Я изучаю ее по утрам и ночью, после безумного дня. Нам всем необходимо находить время поразмыслить над тем, в чем заключается цель нашей жизни, наша незаменимая роль в Б‑жьем мире. Через тридцать лет после кончины Ребе мы с любовью вспоминаем время, когда он был здесь, вспоминаем его ученость, его прозорливость. Нам нужно хранить учение Ребе, применять его здесь и сейчас. Настанет время, когда все равно познают Б‑га

Как нам не хватает Ханны! Где теперь ее острый ум, ее немецкая ученость, ее страсть к парадоксам, ее свобода от догм? Там же, где предсказания троянской царевны Кассандры, которым никто не верил, потому что она обманула Аполлона, подарившего ей пророческий дар. Какого бога обманула Ханна?

Худшее несчастье случилось в Иудее, в городе Явне. Греки на скорую руку соорудили там алтарь императору, а евреи алтарь разрушили. Разгневанный Гай приказал внести свою статую в Иерусалимский храм, в святая святых. Только смерть тирана спасла евреев.

Толстому заметили, что Шестов еврей. «Ну — едва ли, — недоверчиво сказал Лев Николаевич. — Нет, он не похож на еврея; неверующих евреев не бывает, назовите хоть одного... нет!» Спустя десять лет Шестов сам явился к Толстому и заслужил запись в дневнике писателя: «Приехал Шестов. Малоинтересен — “литератор” и никак не философ».