Антисемитизм растет во всем западном мире, став побочным продуктом националистической волны, которая нацелена на космополитические, глобализированные элиты как виновников растущего неравенства и культурного отчуждения. Евреи знают все об этом «космополитизме». Они также знают о силе мифов.

Инсинуации конспирологов никогда не умножались так быстро, как в эпоху социальных сетей. Факты не должны быть правдой, пишет Марк Вейцман в книге «Ненависть. Рост антисемитизма во Франции (и что это значит для нас)», они «просто должны передаваться столько раз, сколько возможно». «Протоколы Сионских мудрецов» нашли в технологиях мощный расространитель, как и различные формы исламофобии. В Европе, где израильско-палестинский конфликт переливается через край, всплеск антисемитизма был особенно заметен. Франция, родина крупнейших еврейской и мусульманской общин континента, колыбель Декларации прав человека и эмансипации евреев в 1791 году, была его эпицентром. Даже протесты маргинализированных «желтых жилетов» не были свободны от антисемитизма. «Убирайся в Тель-Авив!» – кричали недавно демонстранты известному французскому эссеисту Алену Финкелькрауту. Убийство еврейских детей в ортодоксальной школе в Тулузе в 2012 году, террористическая атака на кошерный супермаркет в пригороде Парижа в 2015 году и жестокое убийство в 2018 году Мирей Кнолль, пережившей Холокост, образуют череду ужасов.

Вейцман в своей книге, которая иногда хаотично переходит от личных размышлений к историческим, пытается понять причины бедствия и прорваться сквозь то, что он считает постоянной французской путаницей. Автор из светской французской еврейской семьи. В возрасте 30 лет он совершает обрезание и проходит бар-мицву. Вайцман спрашивает себя: это акт безумия или подтверждение еврейской идентичности? Он говорит, что не уверен, но, кажется, дает ответ, говоря, что он сделал бы это снова. В трогательных отрывках он описывает смерть своего отца, который работал в театральной труппе, и его двоюродного дедушки, героя Сопротивления времен войны. Обоим мужчинам в конце жизни пришлось столкнуться с признаками пробуждения антисемитизма во Франции.

Около квартиры его отца в Бобиньи, рядом с Дранси, главным транзитным лагерем для более чем 70 000 евреев, отправленных правительством Виши в нацистские лагеря смерти, на фургоне нарисовали свастику. Призывы «Juif! La France n’est pas à toi» («Еврей! Франция – не твоя») слышались из рядов демонстрации перед домом его двоюродного дедушки в 2014 году. Оставшиеся в живых после Второй мировой войны предки Вейцмана считали такое возрождение невозможным. Вейцмана преследуют эти семейные воспоминания. Работая в газете, он находит свою точку зрения «поставленной под сомнение из-за моей фамилии» во время нескольких «антиеврейских нападений» в пригородах. Эти мрачноватые агломерации, окружающие большие французские города, являются домом для большого количества иммигрантов из Северной Африки, главным образом мусульман. Его коллеги предполагают, что инциденты – избиения, оскорбления и угрозы – вероятно, работа «Моссада». Протестовать против этого мнения, по словам Вейцмана, означает риск быть отвергнутым как «помешанный на политике идентичности» в стране, где гражданство должно исключать различия этнические или религиозные через светскую модель, известную как лаицизм.

Многонациональная французская футбольная команда, завоевавшая Кубок мира, — это все французы, гласит официальная история. Эта модель работала в течение многих десятилетий, что подтверждают поколения португальских или итальянских иммигрантов. Она пошатнулась из-за большого наплыва мусульман из Магриба. Зачастую объектом предубеждений являются новые мигранты, многие из Алжира, чья жестокая война за независимость от французского правления травмировала обе страны. Некоторые из них обратились к радикальному исламу, не имея другого выбора во Франции. Для этих молодых обитателей пригородов, которые ищут «культурные корни», принять «клише антиеврейской ненависти», вплетенные в язык их окрестностей, было, как полагает Вейцман, легким шагом.

Стендап-комик Дьедонне М’Бала Мбала стал чрезвычайно популярной фигурой с «шутками», которые основывались на стереотипах о евреях. Его перевернутое нацистское приветствие, известное как «кнель», стало популярным. Столкнувшись с этими проблемами, Франция не решалась поставить под сомнение свою систему. Объяснение насилия как действий «одиноких волков», приписывание его особенностям психики, а не исламистским сетям, размножающимся в пригородах, избавило страну от самоанализа. Проще было говорить об одном бредовом уме, чем о бредовом антисемитском уме, даже если ядро ​​бреда часто было таким: еврей как дьявол.

Вейцман цитирует психиатра, который осматривал Кобили Траоре, человека, обвиняемого в том, что он убил еврейку Сару Халими в 2017 году. Его доклад обнаружил, что вид мезузы Халими вызвал у Траоре непосредственную ассоциацию «с дьяволом», что усилило «безумную вспышку ненависти». Судья недавно классифицировал убийство как антисемитский акт после того, как французские власти долгое время не решались этого сделать. Изучение культурного паралича французской интеллигенции – ее стремления найти оправдания или альтернативные объяснения антисемитского насилия – лежит в основе книги.

Вейцман подробно рассказывает о случае Мохаммеда Мера, 23-летнего убийцы трех еврейских детей и раввина в школе «Оцар Хатора» в Тулузе, а также французских солдат в предшествующие дни. Эти солдаты, как и Мера, были североафриканского происхождения. Мера, позже убитый в перестрелке с полицейскими, происходил из неблагополучной семьи, страдал от домашнего насилия, был замешан в мелких преступлениях и незаконном обороте наркотиков. Его отец, родившийся в Алжире, был неуравновешенным, когда-то был сторонником радикального Исламистского фронта спасения Алжира, и отцом от 15 до 20 детей (никто не знает скольких точно). У Меры были шансы решить стоявшие перед ним проблемы. Это, конечно, верно и в случае с множеством людей, которые в конечном итоге не стреляют в еврейских детей или молодых солдат. Тем не менее, Мера широко изображается во французских СМИ как жертва социальных и расовых предрассудков. Утверждается, что за этими убийствами стоят неоколониальный антимусульманский расизм и дискриминация.

Фраза «Не обобщайте!» становится лозунгом после атак, пишет Вайцман. И все же Мера был в Вазиристане, он проходил там обучение, и он сказал полицейским переговорщикам во время длительной осады, приведшей к его смерти, что в Вазиристане ему было приказано «убивать всех», но он боялся, что его сочтут «еще одним сумасшедшим террористом», и потому он решил «просто убивать солдат и евреев» – французских солдат, которые борются с мусульманами в Афганистане, и евреев, которые угнетают палестинцев и управляют миром.

«Ненависть» – иногда неряшливая, разочаровывающая и повторяющаяся книга. Она стремится к популярности без значительного количества с трудом собранных отчетов о ситуации на местах, необходимых для поддержки этих амбиций. Она может приблизиться по стилю к психотрепу. «Любая система, претендующая на подлинность, должна уступить место психопатии и насилию, хотя бы потому, что это лучший способ общения». Но все это искупается за счет насыщенности текста, поскольку Вейцман сталкивается с неразрешенным французским и европейским затруднениями.

Недавно мой друг рассказал мне, что во время поездки на такси из аэропорта имени Шарля де Голля на парижский вокзал Аустерлиц он обратил внимание на такое граффити: «Macron+Les Juifs=Va t’en!», то есть «Макрон и евреи, убирайтесь!» Эммануэлю Макрону так и не простили его работу в инвестиционном банке Ротшильдов. Ротшильд, для ненавистников французских евреев, долгое время был «кодовым словом» для обозначения «импортируемой США капиталистической системы, поддерживаемой иностранными «жидами», которые, как говорили, контролировали ее», пишет Вейцман. Во время президентской избирательной кампании 2017 года название банка регулярно использовалось среди правых сторонников Национального фронта во время протестов против Макрона. За почти два года с тех пор климат ухудшился.

Для Вейцмана причина этого в том, что многие нити сошлись воедино, образуя французский антисемитизм 21-го века. Он видит, что его страна, одна часть которой связана с универсализмом Просвещения, а другая осуждает потерю нации и самобытности в условиях безродной глобализации, символом которой становится еврей без гражданства, находится в состоянии войны с современностью. Он отмечает, что тезис о «глобальной демократии гомосексуалистов и евреев», на которую нападают исламисты, пересекается с клише о декадентском Западе от правых всех мастей. Он ясно представляет себе, к чему привел банальный антисемитизм, распространяющийся по мрачным пригородам. Чего не делает Вейцман, так это не предлагает возможных решений, даже если одно из них подразумевается в его рассказе: Франция нуждается в честной конфронтации с неукротимыми демонами в ее среде.

nytimes.com