Музей Востока в Москве откликнулся на 80‑летие Дня Победы выставкой живописи и графики художников, работавших на Кавказе и в Средней Азии в 1941–1945 годах. Проект называется «Вспоминая Великую Отечественную».

«Выставка должна говорить сама за себя»

«Война войной, но жизнь продолжалась. Летом 1941 года Музей Востока закрылся, большая часть фондов отправилась в эвакуацию. Но в конце 1942 года мы снова стали устраивать выставки. Весной 1944 года показали работы художников из Средней Азии и Кавказа. Некоторые произведения из той экспозиции оказались затем в музее и представлены сегодня на выставке», — объяснял на открытии директор Музея Востока Александр Седов.

Вроде бы война не та тема, которую музей может проиллюстрировать своими фондами. И тем не менее куратору проекта Светлане Хромченко удалось собрать экспозицию, иллюстрирующую атмосферу находящихся вдали от сражений Кавказа и Средней Азии, где война все равно давала о себе знать.

Экспозиция поделена на две части. В одной из них — агитационный плакат времен войны. Другую часть составили работы известных художников, оказавшихся в эвакуации на Кавказе и в Средней Азии — Ташкенте, Самарканде, Алма‑Ате, Ашхабаде. Также представлено творчество художников, живших в этих городах. Среди них мы видим множество еврейских имен.

Подбирая работы, куратор, по ее признанию, руководствовалась принципом: «Выставка должна говорить сама за себя».

Последний караван

В самом начале войны из Москвы и Ленинграда в Среднюю Азию эвакуировались многочисленные творческие организации и вузы. Так, с Московским государственным художественным институтом в Самарканд вместе со своими студентами приехал виртуоз гравюры Владимир Андреевич Фаворский. Их поселили на Регистане — главной площади города, в одном из медресе.

В Самарканде военного времени материалов и инструментов для ксилографии не было. Да и сами деревянные доски, с которых печатают гравюры на дереве, в узбекском климате расклеивались. Однако эти ограничения привели Фаворского к впечатляющему результату. Перейдя на новую для себя линогравюру, мастер создал великолепную «Самаркандскую серию», выглядящую как библейские сюжеты, повторяющиеся из века в век: караваны верблюдов, навьюченных полосатыми тюками, закутанные в покрывала женщины.

Осенью 1941 года в эвакуации в Самарканде оказался и замечательный художник Роберт Рафаилович Фальк.

Его отец Рафаил Александрович Фальк был известным шахматистом, шахматным журналистом и юристом, а дед — одним из тех, кто стремился развивать культуру евреев на идише: Александр Фальк сотрудничал с первой идишской газетой в Российской империи.

Когда в 1918 году для развития светской еврейской культуры на идише была создана «Культур‑Лига», ее членом стал и молодой художник Роберт Фальк.

Оказавшись в эвакуации, Фальк, как и Фаворский, нашел жилище непосредственно на Регистане, в келье медресе великого ученого Улугбека.

Фальк в тот момент остро нуждался в работе. Помог ему директор самаркандского Союза художников: он устроил знаменитого художника преподавателем изобразительного искусства в училище.

Жизненные трудности в эвакуации приводили его в подавленное состояние, он писал: «Я учу голодных студентов. К чему? Разве живопись нужна сейчас?»

С материалами дело тоже обстояло очень плохо. Под рукой была лишь акварель да бумага, порой оберточная или даже папиросная. Об аскетичном быте свидетельствует натюрморт Фалька «Картошка», представленный на выставке.

Когда наконец появились краски, художник взялся за тончайшие по цвету пейзажи, фиксирующие улочки и пустыри Самарканда военного времени.

Коренной туркестанец Александр Николаевич Волков в 1944 году изобразил последний караван, проходящий мимо развалин средневековой мечети «Биби‑Ханым». В воспоминаниях сына художника сохранилось описание этого эпизода: «Вечернее солнце прячется в кронах деревьев. Ташкент в эти часы особенно прекрасен. Как всегда, отец у нашего дома на Советской улице. Стоит, прислонившись к стволу акации. Вдруг неожиданно из‑за перекрестка заворачивает, выплывает караван. Несколько верблюдов, на них мужчины, женщины, дети. Откуда он? Проходит мимо, как видение, как вереница ушедших лет. Волнение отца передается мне, не сговариваясь, молча, идем рядом с караваном по улицам города. Окраина… На фоне тяжелого, темного солнца, в мареве пыли уплывают верблюжьи силуэты… Последний караван!»

Около 1,5 млн беженцев в годы Великой Отечественной войны приютил Узбекистан, в том числе детей‑сирот.

Ташкент в рисунках Амшея Марковича Нюренберга предстает печальным, иногда неказистым, с кривыми улочками, но при этом невероятно трогательным. Выполненный тушью лист «Эвакуированные» наполнен особым драматизмом. Тонкие и изящные акварели Нюренберга, представленные на выставке, подобны городской хронике: здесь преобладают сюжеты о детских домах, яслях, обитателях уютных ташкентских двориков, посетителях устраиваемых в те годы художественных выставок.

Выходец из большого еврейского семейства, старший из десяти детей состоятельного торговца рыбой, Нюренберг родился в Елисаветграде, небольшом городке в Херсонской губернии. Рисование было занятием, не особенно одобряемым общиной. И все же Амшею Нюренбергу, который позже будет работать под псевдонимом Нюрэн, удалось выучиться на маляра в небольшой школе. Затем в Одессе он окончил художественное училище и подался в Париж — более доступный, чем Петербург, где евреев тогда не принимали в Академию художеств без солидных рекомендаций. Российско‑немецкую границу Нюренбергу пришлось переходить пешком под покровом ночи…

В Париже, в знаменитом «Улье», он целый год делил мастерскую с Шагалом, но вскоре вернулся на родину.

А в Ташкент судьба забрасывала Нюренберга не однажды. В 1920‑х годах, будучи здесь в командировке, он занимался организацией реставрации памятников средневековой архитектуры. В 1941 году Нюренберг эвакуирован, и вновь в Ташкент, работает в узбекском Союзе художников.

Удивительно, но в это свое второе пребывание в Средней Азии художник почти не изображал исторических памятников. Больше его волновал психологический настрой городских обитателей.

А Меер Моисеевич Аксельрод, еще один герой экспозиции в Музее Востока, в 1941 году занимался иллюстрациями в «Окнах ТАСС», антифашистскими плакатами и готовился идти в ополчение. Но тут Сергей Эйзенштейн привлек его к работе над кинофильмом «Иван Грозный». Съемки картины проходили на эвакуированном в Алма‑Ату «Мосфильме». Так художник оказался в Казахстане. Туда же, в Алма‑Ату, приехала и жена Аксельрода писательница Ревекка Рубина.

Родившийся в черте оседлости, в белорусском Молодечно, Аксельрод 11‑летним мальчиком посещал знаменитую рисовальную школу Иегуды Пэна. Перед Первой мировой войной еврейское население из прифронтовой полосы было выселено. Так семья Аксельрод оказалась в Тамбове. В 1921 году Меер поступил во ВХУТЕМАС.

В эвакуации в Казахстане художник познакомился с евреями из Польши и Белоруссии, бежавшими из гетто. Рассказы о злодеяниях нацистов легли в основу его серии рисунков и акварелей «Зверства немцев». Драматическая экспрессия создает здесь ощущение документальности.

Совсем другое настроение у художника в пейзажах Алма‑Аты и Коканда (в годы эвакуации Аксельрод побывал и в Узбекистане), написанных с тонкими цветовыми нюансами: «Вечерние сумерки», «Старик на ослике», «Улочка» зрителю военного времени напоминали о том, что природе свойственны мир и гармония.

Грозное боевое оружие

С неспешными «беседами в чайхане», просыпающейся весенней природой, цветочными полянами, натюрмортами с плодами и овощами — щедрыми дарами Араратской долины, которые и в годы войны продолжал писать Мартирос Сарьян, — в экспозиции соседствуют карикатуры на немцев, оптимистичные лозунги и призывы приближать победу.

О том, как идеологические задачи военного времени решались плакатами, считавшимися грозным боевым оружием, рассказывает вторая часть выставки.

Разумеется, экспозиция не могла обойтись без работ Ираклия Тоидзе — народного художника Грузии, автора иллюстраций к книге «Витязь в тигровой шкуре» и одного из главных плакатов Великой Отечественной: «Родина‑мать зовет!».

Любопытно, что образ Родины Тоидзе рисовал со своей жены Тамары Теодоровны. На выставке представлены авторские рисунки плакатов Тоидзе: «За Родину‑мать!», «Руби врага по‑гвардейски», «Отстоим Кавказ».

Юлия Данешвар, ученица Льва Бруни и Александра Дейнеки, еще до войны приехала из Москвы в Ашхабад и принимала здесь живейшее участие в работе «Окон Туркментага». На ее плакате «Женщины — великая сила» на молодой туркменке в красном платье, выступающей с трибуны, отсутствуют какие‑либо украшения, что для Востока совершенно нетипично. А говорит это о том, что населением все было отдано на военные нужды.

Ирина Вениаминовна Гинзбург‑Соболева, до войны учившаяся в Московском художественном институте, отправилась в эвакуацию в Ашхабад и тоже работала для «Окон».

А Вениамин Маркович Брискин, уроженец местечка Ромны, что под Полтавой, известный своими карикатурами в «Крокодиле», в годы войны сражался и оружием красноармейца — и оружием художника‑сатирика. Его работы тоже представлены в экспозиции.

Тон задавали, конечно же, художники Кукрыниксы, чьи плакаты огромными тиражами распространялись по всем уголкам Советского Союза.

А скорость реагирования на текущие события на фронте влияла на стилистику и упрощенную манеру художественного языка.