Зарыто в Антверпене

Ирина Мак 18 октября 2015
Поделиться

На исходе XX столетия жизнь в еврейском квартале Антверпена протекала, похоже, примерно так же, как и 30–40 лет назад. И сам квартал сохранился — это позволило режиссеру снять в естественных декорациях вполне достоверный фильм.

Максимилиан Шелл играет здесь респектабельного пенсионера Зильбершмидта, который ночи напролет готовит подкоп. В начале 1940‑х он закопал где‑то самое ценное, что было в его довоенной жизни. Он похоронил здесь и саму свою прошлую жизнь, о которой боится вспоминать.

«Я положил в эти чемоданы все: мои книги, мою скрипку, семейное серебро, картины, мои чечеточные туфли и старинную шкатулку тети Сельмы с маленькой танцовщицей на крышке. Я отнес чемоданы в свое первое убежище. Но там я смог пробыть только одну ночь: понимаешь, у меня не было возможности взять их с собой, поэтому я закопал их в саду».

Много лет господин Зильбершмидт рассказывает одно и то же своей дочери Хае — про скрипку, чечеточные туфли и танцовщицу. Хая — студентка философского факультета, отец — берлинский еврей, бывший в Антверпене в войну и вернувшийся сюда потом. Бельгия тогда приняла 8 тыс. евреев. Не так мало, если учитывать численность беженцев на единицу площади: гигантская Канада приняла 16 тыс. евреев, а соседняя Франция разрешила въезд 2 тыс. Эти цифры не из фильма, а из книги, по которой снято кино.

«Оставленный багаж» — экранизация романа голландской писательницы и журналистки Карлы Фридман «Два чемодана воспоминаний» (см.: Михаил Эдельштейн. Дорогой Альберт Эйнштейн // Лехаим. 2004. № 11). В 1998 году на конкурсе Берлинского кинофестиваля картина получила пусть не главную, но важную награду — «Голубого ангела», приз Гильдии артхаусного кино. Действие происходит в 1972 году. На университетских сборищах чувствуются отголоски студенческой революции 1968‑го, и эти споры, доходящие до драк, контрастируют со старомодным размеренным укладом еврейского квартала. Окружающие обходят «маленькую Варшаву» стороной — здешние обитатели нарушают в их глазах мировую гармонию.

По сравнению с книгой в фильме акценты смягчены, а где‑то смещены. Кажется, картина снималась в расчете на обязательное предварительное прочтение — вынужденная политкорректность ограничивает свободу высказывания. Однако режиссер не скупится на эмоции, демонстрируя образцового нациста — его карикатурно изобразил Дэвид Брэдли (британский театральный актер, которого многие знают по роли желчного смотрителя Хогвартса в фильмах о Гарри Поттере). Кажется немыслимым, что в 1970‑х в Европе кто‑то не стеснялся и не боялся публично поминать добрым словом нацистов. Но нет оснований не верить авторам. И режиссера, как и его героиню, явно раздражает поведение жителей еврейского квартала, их вопиющее непротивление окружающему злу и смирение перед агрессивными антисемитами. Но, несмотря на это, студентка Хая переступает границу «маленькой Варшавы» — она устраивается нянькой в хасидскую семью Кальман. Хая привязывается к их маленькому сыну, и это чувство определяет ее жизнь.

В отличие от книги, экранной версии не удалось избежать пафосной интонации, свойственной многим фильмам о Холокосте. Но это общее место. Легче найти двух‑трех режиссеров, которые, снимая фильмы о евреях в годы войны, сумели не наступить на эти грабли, чем перечислить картины, которые излишняя патетика сгубила напрочь. Здесь же можно простить режиссеру эту слабость — достоинств у фильма много больше.

Это достоверное кино, точно передающее эпоху. Можно подумать, что и снято все в 1970‑х, если бы не чуть отстраненный взгляд и закадровый текст из поздних времен. Это медленное кино — сознательный европейский анти‑Голливуд, и к тому же очень красивое. Перспективы, ракурсы, лица — все хочется зафиксировать, так четко выстроены кадры. Наконец, сочетание идеального актерского ансамбля с достойным сценарием (Карла Фридман — его соавтор) — такая редкость, что фильм точно надо смотреть.

Исполнительница роли Хаи, прелестная Лаура Фрейзер из Шотландии, была в фильме единственной неизвестной на тот момент актрисой. Она почти ровесница своей героини, фильм — ее первый полный метр, и дебют удался.

Помимо Фрейзер и уже упомянутого Шелла, в фильме снимались, в частности, Изабелла Росселлини (она сыграла госпожу Кальман) и Хаим Тополь (Яков Апфельшнитт, наставник Хаи и друг ее отца). Росселлини очень похожа здесь на свою мать, Ингрид Бергман, времен «Триумфальной арки», но трудно поверить, что перед нами не еврейка. Хаим Тополь — он же Тевье‑молочник в «Скрипаче на крыше» Нормана Джуисона (1971) — альтер эго автора, судья в бесконечном споре ортодоксов и светских евреев, которые не хотят друг друга понять. «В Краковское гетто я совершенно не вписывался, — говорит дядюшка Апфельшнитт, — а в Освенциме чувствовал себя иностранцем. Но чем дольше слепой живет, тем лучше он видит. Когда я приехал в Антверпен, я надел талес и тфилин».

В Максимилиане Шелле с трудом узнается молодой адвокат из «Нюрнбергского процесса» (его первая знаменитая роль), но тема фильма — как раз очень его, Шелла: к концу 1990‑х в фильмографии актера накопилось много кинолент, сюжеты которых так или иначе касаются евреев. Можно вспомнить хотя бы «Избранных» Джереми Кагана (1983), где Род Стайгер играл хасидского раввина, а Шелл — светского сиониста, который очень близок к его персонажу в фильме «Оставленный багаж». Возможно, эти роли есть не что иное, как рефлексия австрийского аристократа, бежавшего после аншлюса к соседям и не простившего согражданам их лояльности тирану. Шелл стыдится их точно так же, как стыдилась его бывшая соотечественница Роми Шнайдер, родившаяся в год аншлюса, или Клаус Мария Брандауэр, выросший в Австрии после войны. Для каждого из них, в отличие от американских кинематографистов, гибель европейского еврейства в XX веке была частью не чужой, но собственной истории.

Для режиссера фильма, а изначально — успешного актера Йеруна Краббе эта история в полном смысле своя. Краббе, прославившийся в главной роли в «Четвертом мужчине» Пола Верховена (1983), снимался в «Кафке» Содерберга (1991), играл Генделя в фильме «Фаринелли — кастрат» (1994), отметился в телевизионном байопике «Сталин» (1992) в роли Бухарина (титульного злодея там, кстати, сыграл Шелл). Он представитель известной артистической амстердамской династии, его мать родилась в смешанной сефардско‑ашкеназской семье, дед погиб в Собиборе. Краббе поставил ТВ‑фильм «Дневник Анны Франк» и снялся в нем сам.

В фильме «Оставленный багаж» он тоже появляется на экране — в образе мрачного хасида, торговца шоколадом Кальмана. Как режиссер, Краббе разглядывает своего героя под лупой, пытаясь понять его. Как актер, становится адвокатом Кальмана и заставляет нас его полюбить.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Пусти в ход иллюзию

Евреи играли весьма заметную роль в спиритизме. Ну а раз так, пошли жаркие споры о значении спиритизма в современной еврейской жизни. И вот о чем свидетельствует одно из самых интересных направлений этих дебатов, выявленное Глаубер‑Зимрой и Хуссом: многие евреи самых разных взглядов считали спиритизм способом возродить еврейскую жизнь

«Пусть ваши строки не попирают европейской почвы»

Настал черед выступать Эммануэлю Литвинову, поэту‑еврею, неизвестному широкой публике. Публика обрадовалась, услышав, что Литвинов прочтет оду Т. С. Элиоту, свежеиспеченному нобелевскому лауреату, самому известному поэту лондонской сцены. В эту самую минуту в зал вошел великий человек собственной персоной. Литвинов обратился к Элиоту и таким же, как он, христианам‑антисемитам: слишком у многих из них следом за политическими заявлениями о том, как их возмущает нацистское скотство, с губ готово сорваться «но»...

Пятый пункт: БЕШТ, Агнон, друг Кафки, Шехтер, майсы с шаржем

Сегодня мы поговорим о жанре, который изменил сознание, вдохновил тысячи, стал голосом народа — хасидском рассказе. Это не просто истории о праведниках. Это — дыхание. Искра. Память, переданная словом. Перед вами — пять книг. Пять попыток удержать ускользающую искру. Мы пройдем этот путь от 1815 года — до сегодняшней книжной полки. От Копыси — до Тель-Авива. От легенды — к литературе