Выпускник ивритской гимназии в Риге, исследователь испанского еврейства
«Лехаим» совместно с электронным архивом еврейских эго-документов «Земелах» публикует перевод мемуарного очерка израильского историка Хаима Бейнарта (1917–2010), специалиста по марранам и инквизиции и изгнанию евреев из Испании, а также уроженца Пскова, сионистского активиста в межвоенной Риге, израильского разведчика во время и после Войны за независимость.
Вот родословная предков семьи Зархи. Они уроженцы города Любавичи в Оршанском уезде Могилевской губернии, что на реке Днепр. Родоначальником был рав Цви-Гирш Зархи (душа его дад пребудет в раю), родившийся в 5520 году, он же 1760 год, и всю жизнь проживший в своем родном городе. Он был учеником автора Тании, [молитвенника] Тора Ор, Шулхан арух [га-рав] и Ликутей Тора, рава из Лиозно .
Также учеником рава из Лиозно был его двоюродной брат, раввин и мудрец, р. Ицхак Йона из Яновичей, выдающийся ученик рава из Лиозно, также и его сын р. Шмария был известен среди хасидов Хабада в дни автора Тании, как говорится в рассказах о семье ребе.
Вот родословная рава Цви-Гирша Зархи. Его первенец рав Исраэль Зархи, родившийся в 5550 году, он же 1790 год, и его младший сын рав Элияху были близки с хасидскими мудрецами, учениками автора Торат хаим и Биурей га-Зогар . И до конца своих дней, который пришелся на дни жизни рава автора Цемах цедек (душа его да пребудет в раю) , они были как сыновья в семье рава.
Сын рава Элияху Исер был постоянным шалиах цибур [кантором] в праздники Рош га-шана и Йом Кипур в течение многих лет вплоть до кончины рава Магараша (душа его да пребудет в раю) в году 5643 .
А вот родословие рава Исраэля Исера Зархи: его старшим сыном был р. Ш[неур] Зальман Лейб, вторым – р. Йосеф, а младшие — Ицхак Йона и Цви-Гирш. Они родились в период начиная с 5580 года, он же 1820-й, до 5600-го, он же 1840-й. В те дни Российская империя начала строить царскую дорогу, называемую на [их] языке шоссе, тянувшуюся на 1300 верст от Киева до Петербурга. Тогда рав Исраэль Исер Зархи начал получать подряды от правительства на строительство основания дороги от Витебской губернии до Псковской губернии. Он был переселен из места своего проживания в Любавичах на место строительства дороги в Витебской губернии, по соседству с Псковской губернией, и на время строительных работ, тянувшихся несколько лет, они [р. Исраэль с семьей] осели там, получив право жительства. По окончании строительных работ каждый из них [его сыновей] начал быть сам по себе и заниматься своим делом. Его старший сын р. Ш[неур] Залман Лейб получил подряд от правительства на дорожные работы, которые называются ремонтными.
Другой его сын р. Йосеф Зархи арендовал у хозяина имения винокурню, устроенную дядей поэта Пушкина, и в течение нескольких лет жил в имении и занимался виноторговлей . В доме р. Йосефа Зархи было заведено кормить голодных и поить жаждущих, как сказано в Писании: «раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом» и «от единокровного своего не укрывайся» [Ис 58:7], а также был открыт для каждого его молельный дом по субботам и праздникам. Также была у него миква с теплой водой, чтобы не страдали погружающиеся от холодной воды. Кроме того, он был близок к мудрецам Хабада и не гнался за наживой, но радел о благе людей. Таков был его обычай, и главное для него было принимать гостей, особенно ученых евреев. Расстояние от места, где он жил, до его родных Любавичей составляло около 250 верст, но его деятельность была известна даже там и имя его стало знаменито. Известно также, что семья р. Цемах Цедека, да пребудет душа его в раю, ездила в Петербург, а тогда еще не было железной дороги и ездили они в кибитках, и было у них принято в этих поездках останавливаться в доме р. Йосефа, дабы отдохнуть от тягот пути, и почти всегда это приходилось на субботу. Так было и в год 5625 [1865], в шабат Кдошим : во время возвращения из Петербурга р. Х. Ш. Залман и Магараш, да пребудет душа его в раю , приехали к р. Йосефу в день накануне святой субботы с утра и пробыли до воскресного утра. В честь их приезда пришли из окрестных местечек любавические хасиды, числом человек сто, и все они наслаждались, возлежа за столом у мудреца, словно возлежали за столом у Всевышнего.
Мои предки
В записях моего деда, р. Исраэля Менахема М[ендла] Зархина, сделанных по просьбе нашего двоюродного брата Шломо Зархи, благословенна его память, есть подробное описание моих предков, происходивших из городка Любавичи Могилевской губернии на Днепре. Они одними из первых присоединились к Старому ребе, р. Шнеуру-Залману, еще во время его жизни в Любавичах. В своих заметках мой старый дед в подробностях описывает, как он примкнул к движению Хабад.
Со временем семья поселилась под городом Двинском, который стоит на Западной Двине. Моя мама, Шейна-Двора (Соня), урожденная Зархина, родилась в Двинске. Мой отец Йосеф-Арье (Лейб) Бейнарт родился в местечке Глазманка (сейчас — Гостини) на реке Айвиексте, впадающей в Западную Двину. Его предки тоже были уроженцами этого местечка. Сегодня и Двинск, и Глазманка находятся в Латвии.
Мой отец учился в йешивах Слободка и Барановичи. У отца была лицензия на шхиту и он был резником и проверяющим (шуб, шохет у-бодек), но не продолжил эту карьеру, позже став управляющим и бухгалтером банка в Двинске. Во время Первой мировой войны в 1915 году мои родители были в числе выселенных из приграничных областей по приказу генерала Янушкевича , утверждавшего, что евреи этой местности шпионили в пользу немцев. Мои родители отправились на северо-запад России, где жили родственники моей матери, и поселились в местечке Глазманка. Как известно, евреи должны были селиться на расстоянии по меньшей мере 75 километров от линии фронта. Мои родители уехали туда со своими двумя детьми Шломо и Ицхаком и еще несколькими родственниками. Они оставались там до 1917 года, когда война подходила к концу. Я родился в городе Пскове в 1917 году, когда началась революция. Моим родителям удалось покинуть Россию только в 1920 году.
Немало лишений выпало на долю еврейских беженцев, пытавшихся вернуться в свои родные города, например, в Двинск. Моим родителям пришлось переправиться на лодке через Западную Двину и добраться до местечка Глазманка рядом с городом Плавинас, стоящим на месте впадения реки Авиексте в Западную Двину. Только в 1923 году им удалось переехать оттуда в Ригу.
«Улучшенный хедер» в Риге
Мой отец был активистом сионистского движения. В Двинске он был одним из основателей движения Цеирей Цион, а впоследствии в Риге – одним из его активистов. Когда мне было лет шесть, родители записали меня в начальную школу «улучшенный хедер», которую впоследствии стали называть «Смекалка». До 12 лет я там учился. Нас была небольшая группа – и все мы были детьми беженцев. Учителя – Либерман, Немойтин (отец Нехемии Аргова, мир праху его ), Кофьян (отец Йосефа Бен-Баруха ), Берзон, Шехтер, Сегалов – все они были нашими наставниками. Мы изучали Пятикнижие с комментариями Раши, чтение и письмо на иврите и ивритскую грамматику, арифметику, а также начали изучать Гемару, трактат Бейца. Все необходимые нам для учебы потрепанные священные книги родители покупали в двух книжных магазинах Риги – в магазине Ремигольского и в магазине Шерешевского. В холодные зимние и осенние дни мы приносили в школу из дома дрова, чтобы топить в классе, но при этом на переменах охотно выходили во двор поиграть в снегу. Учебный день длился до трех часов дня.
Когда мы немного подросли и выучились грамоте, нам потребовались детские книги, и компания «Распространители просвещения» в Риге позволила нам брать их в своей библиотеке. Эта библиотека стала для нас источником чтения – мы читали романы «Сионская любовь», «Вина Самарии» и «Ханжа» Авраама Мапу, «В долине кедров» Грейс Агилар, «Блуждающий по путям жизни» Смоленскина и прочие. Мы также немного изучили историю по сокращенному изданию книги Дубнова. Эти книги взрастили в нас любовь к ивриту и к прошлому нашего народа. Мы научились читать без огласовок и очень старались читать такие книги.
Мы учили русский и латышский языки. В последнем учебном году к ним добавилось изучение немецкого. Дома мы говорили на иврите. Моя сестра училась в школе для девочек «Габай», преподавание в которой велось на иврите в сефардском произношении. У нас, мальчиков, преподавание велось на иврите в ашкеназском произношении, и так же мы общались между собой. Мы учились читать Пятикнижие с гафтарот. Наши педагоги учили нас Торе и воспитывали нас в духе сионизма. В Лаг ба-омер мы ходили в поле и в лес и с огромной радостью праздновали.
Ивритская гимназия
В 1930 году меня записали в еврейскую гимназию. Гимназия была основана в начале 20-х годов обществом развития еврейской культуры и науки в Латвии. В том году, на наше счастье, гимназия получила здание на улице Лазаретес. Говорили и преподавали в гимназии на иврите в сефардском произношении. В гимназии было два отделения: гуманистическое [гуманитарное] и реальное [техническое], и я учился на гуманистическом.
Учителя очень доброжелательно к нам относились. Преподаватели Священного писания и иудаизма были нам как друзья, и мы многому у них научились. У нас также были уроки физкультуры, и на переменах мы играли в футбол. По требованию правительства нам прислали также преподавателя военной подготовки. Я могу вспомнить некоторых учителей: Перняк, преподаватель математики, Вайнберг, учитель алгебры и геометрии, Окунев и Рапопорт – естественных наук; Питер – географии; Дембо – русского языка; Х. Гордон – иврита и еврейской истории. Раньше он преподавал иврит труппе «Габимы» . В начале 20-х «Габима» в Москве ставила пьесу «Диббук» , и этот спектакль оставил свой след в культуре.
Наш учитель [физкультуры] Барух Баг организовал первую олимпиаду от имени Еврейского национального фонда, еврейской гимназии и движения Маккаби. Из Вены в Ригу приехала футбольная команда «Га-коах», которая одержала победу над латвийской сборной. Нашем учителем Танаха и еврейской литературы был рав Моше Галеви (Левин).
Однажды я сидел в читальном зале Национальной библиотеки в Иерусалиме и занимался своим исследованием. Когда я поднял свою голову, то вдруг увидел у входа в читальный зал своего учителя, рава Моше Левина. Он стоял там и смотрел на учеников и на книжные полки. Я сорвался со своего места, побежал к нему ему и закричал во весь голос: «Рав Левин!» Действительно, это был мой учитель. Он и его жена выжили во время войны, потому что перед войной они отправились в Прованс навестить свою дочь. Мы обнялись, и слезы выступили у нас на глазах. Со временем рав Левин был назначен главным раввином в Явнеэле и остался на этой должности до конца своей жизни. Мне довелось отправить ему свою книгу «Конверсо перед судом инквизиции». Он отозвался о книге, отметив, что мы часто используем арамеизмы… Я счастлив, что мне довелось увидеть его.
Учитель латинского языка был доктор Шрага, мы изучали «Галльскую войну» Цезаря, сочинения Цицерона и Овидия («Метаморфозы»). Мы изучали немецкий и русский языки. Английский язык изучали на реальном отделении. По распоряжению властей мы учили латышский язык и историю Латвии.
Мы были очень сплоченным классом. Большинство учеников были членами молодежных сионистских движений: «Бейтара», который был основан в Риге в 1923 году, «Га-шомер га-цаир», а со временем и «Гордонии». Кто постарше состояли в движении «Ге-халуц». Среди студенческих организаций действовал профсоюз «Га-шахар», сионистские движения «Хасмонеи», несколько позже и «Галилея», а также несионистское движения «Ветулия» . Действовали также женские молодежные группы, которые были близки к сионизму. Еврейская гимназия в Риге была центром притяжения сионистских активистов. Учебная программа в школе была обширная и цельная, и эти молодежные движения добавили нам ценных знаний и сообщили страстное желание совершить алию в Эрец Исраэль.
В школе был театральный кружок, и ученики ходили в него. Школьники-неевреи пытались нас задевать, и мы должны были защищаться.
Учебники, по которым мы занимались, привезли из Эрец-Исраэль, и из-за их высокой цены они переходили от одного класса к другому. Мы учились по «Языку и книге» И. Фихмана, математику учили по учебникам Ладыженского, арифметику по книгам Баруха. Учебник по грамматике иврита была написана нашим учителем Моше Брейтбордом (эта же книга служила самоучителем по ивриту в Палестине). Мы часто брали книги в библиотеке компании «Распространители просвещения». Позже была основана и городская библиотека книг на иврите и идише, и даже школьная библиотека стала для нас важным источником знаний. В ней я был библиотекарем.
Гости из Палестины
Никто не забудет визит Зеэва Жаботинского в нашу школу в 1931 году. Он сфотографировался с учителями и беседовал с нами на иврите. В дни после убийства Арлозорова среди сионистской молодежи было большое напряжение, шли жаркие споры, угрожавшие расколом в нашей среде. Также визит Давида Бен-Гуриона произвел на нас глубокое впечатление. В 1932 году мы удостоились посещения национального поэта Хаим-Нахмана Бялика. Это были первые годы после основания Еврейского университета, и во время его впечатляющего визита мы почувствовали, будто задрожали врата . Встреча с Бяликом проходила в гимназическом зале, он говорил с нами на иврите. Выпускница гимназии (Талишевская) прочитала лекцию о его творчестве, а девочка из первого класса спела песню [на его стихи]: «Есть ли кто как мой младенец? Есть ли кто как мой птенчик? Я бы хотел, чтоб удача моя сияла, как свет лица его». Бялик расчувствовался, поцеловал девочку и подарил ей цветок из тех цветов, что подарили ему.
Пыл сионизма
Еврейская община в Латвии насчитывала около ста тысяч человек. В основном еврейское население было сосредоточено в крупных городах: Риге, Двинске [Даугавпилсе], Либаве [Лиепае], Люцине [Лудзе], Режице [Резекне]. Еврейская пресса (на русском и на идише) удовлетворяла нужды еврейского общества, было даже издание на иврите для детей – Ктина коль бо. Еврейский еженедельник на идише Дер найр фрайтик [«Новая пятница»] выходил по пятницам.
В 30-е годы сионистский пыл у молодежи находил выражение в работе. Идеалом считалась работа на ферме или обучение сельскому хозяйству у латышских фермеров. Я помню фермы в Беленхофе (Га-шомер га-цаир) и в Балдоне (Бейтар). Работу еврейской молодежи курировал агроном-латыш. Работа на ферме была выражением стремления уехать в Землю Израиля.
Не вся еврейская молодежь училась в ивритских школах. Были еврейские дети, ходившие в школы, в которых преподавали на русском или на немецким. Но и с такими школьниками устраивались встречи в молодежных сионистских движениях. Эти молодежные движения воспитывали страстное желание уехать в Землю Израиля и заняться воплощением сионистских идеалов. Визиты посланцев из Земли Израиля усиливали «сионистское напряжение» в молодежной среде.
Еврейская молодежь Латвии не входила в число тех, кто в эти годы в связи с изменением ситуации в Европе получали многочисленные сертификаты на алию, и молодежные движения — Га-шомер га-цаир, Нецах, Ге-халуц, Гордония и Бейтар — соревновались, кто добьется большего в этом направлении. Движение Бейтар сумело купить корабль, который назвали «Теодор Герцль», и начало обучать молодежь мореходному делу. По окончания гимназии в 1934 году я начал подготовку к алие и сделал первые шаги на пути к этой цели.
Доброволец в латвийской армии
В 1936 году я обратился в Иерусалимский университет и попросил принять меня на учебу. Мне ответили, что, поскольку я опоздал с регистрацией, мне следует обратиться к ним снова через год.
Тем временем я пошел служить добровольцем в латвийскую армию. Я служил в шестом рижском батальоне, в отряде пехоты, в роте крупнокалиберных пулеметов. В своей военной службе я видел подготовку к алие в Эрец Исраэль. За два года до того в Латвии произошел государственный переворот, к власти пришла правая партия Крестьянский союз, социалистические партии были запрещены, а вместе с ними и сионистские движения, кроме тех, которые были сочтены правыми. Были запрещены такие движения, как Га-шомер га-цаир, Ге-халуц, Гордония, бороховисты и Бунд. У движения Агудат Исраэль были крепкие связи с правящей крестьянской партией.
Наш батальон дислоцировался в квартале, известном как «еврейский квартал», который находился поблизости от старого еврейского кладбища. Еврейская община обеспечивала нас кошерной едой, и я мог вести еврейский образ жизни. При этом я отчетливо чувствовал антисемитизм в жизни латвийской армии и чуму ненависти к евреям. Еврей в латвийской армии мог быть только рядовым пехотинцем, никому из евреев не разрешалось продвигаться по службе и расти в звании.
Алия
Во время моей службы в латвийской армии я вновь обратился в администрацию иерусалимского университета. Требовалось внести плату за обучение за два года, а также поручение одного из граждан Израиля в том, что я не буду обременять жителей. За меня поручился Бабаков, житель Тель-Авива. Плату за обучение в размере 23 фунтов стерлингов моему брату Шломо удалось переслать из Эстонии, откуда было возможно переводить деньги за границу.
В один прекрасный день мне пришло почтовое извещение на получение заказного письма. В конверте находился иммиграционный сертификат, отправленный Еврейским университетом в Иерусалиме. В документе было указано лишь время, когда мне следовало явиться для начала обучения: после праздников, но не позднее, чем в тишрее или хешване. Я волновался, что мне продлят службу в армии, и я не успею прибыть вовремя в Израиль. Однако мне повезло, и той осенью мы выдвинулись в трехнедельный маневр. Продвигались пешком к российской границе и отступали оттуда. 1 октября 1937 года я демобилизовался.
На пути в Землю Израиля
14 ноября 1937 года я уже был на пути в Иерусалим. Я доехал поездом до Варшавы и оттуда продолжил путь на юг. Моим попутчиком солдат в увольнении, навещавший своих родителей в Двинске. На вокзале в Варшаве я впервые встретил евреев в длинных капотах с маленькими шляпами на головах. Во всей Латвии я не видал евреев, одетых таким образом. Латвийские любавические хасиды носили короткие капоты и только по субботам облачались в длинные. Мы оставили вещи в поезде и пошли пешком по большим улицам Иерусалимской и Маршалковской к еврейскому району, на улицу Налевки. Нищета, в которой жили там евреи, навсегда врезалась мне в память.
Только один день я могу гулять по Варшаве, высматривать братьев-евреев, наблюдать происходящее в их дворах и беседовать на идише. Вечером наш поезд отправился в Бухарест, где мне тоже встретились несколько евреев. Двое суток спустя мы продолжили путь из Бухареста в порт Констанцу, где поднялись на палубу корабля под названием Providence («Провидение»). Меня ждало поздравительное письмо от двоюродного брата Шломо Зерахи, которому удалось выбраться из Советского Союза и репатриироваться в Землю Израиля. Через четыре дня плавания нашему взору предстали огни Хайфы.
От изучения истории народа Израиля к изучению химии
Мы стояли на палубе корабля, и мы с томлением смотрели на огни Кармеля. С большим чувством мы распевали песни нашей родины. Лишь на следующее утро мы начали спускаться с корабля. Таможенник удивился, когда я ответил на его вопросы на иврите. Через несколько часов мы уже ехали в Тель-Авив в поисках друзей из моего родного города. Через два дня я отправился в Иерусалим. Я остановился у родственников, но свои пожитка оставил на автобусной станции и ходил туда переодеваться. Я встретил друзей из Риги, которые совершили алию раньше меня. Большинство из них были выпускниками ивритской гимназии, и иврит буквально струился из наших уст. Большинство из них уже начали занятия в Еврейском университете, и я направился на гору Цофим. Сначала меня принял Бен-Цион Сегал. Я должен был явиться в секретариат и доказать, что задержка моего приезда связана с задержкой увольнения с военной службы. Игра из секретариата держал в руке мою справку о демобилизации как подтверждение моих армейских приключений.
Занятия проводились в основном во второй половине дня. Я записался на курсы по истории народа Израиля и по ивритской литературе и отложил начало учебы на третий триместр. Секретарь университета Хаим Торан проверил и подтвердил мои знания иврита.
Историю народа Израиля мне преподавали Ицхак Бэр и Бенцион Динур (Динабург). Позднее, когда я начал изучать общую историю, моими преподавателями были А. Чериковер и Р. Ковнер. Ивритскую литературу я изучал у Симхи Асафа, Давида Йелина и Йосефа Клаузнера. Еще одним предметом, который все рекомендовали изучать, была социология евреев, ее преподавал А. Рупин.
Родственники и друзья давили на меня и говорили, что еврейская история и литература и гуманитарные науки в целом не имеют смысла. Меня это убедило, и я переключился на изучение химии. Я тогда не думал об академической карьере, а лишь о средствах на существование. Я хотел обосноваться в Иерусалиме, зарабатывать себе на жизнь и трудиться на благо Земли Израиля.
Трудности существования
Занятия проходили в послеобеденные и вечерние часы. Я стал искать работу на утро. С большим трудом я устроился дорожным рабочим ремонтировать тротуары в Иерусалиме. Я примкнул к евреям-рабочим, которые работали в Старом городе, и учился у них ремеслу. Первым моим заданием был ремонт тротуара на улице Усышкина. Затем я работал на улице Шмуэля га-нави и на улице Геула. Мне платили 15 грушей за рабочий день, но в те дни, когда шел дождь, работать было невозможно. Подрядчиком был Меир Барфи, еврей, носивший феску, а работали арабы и евреи -репатрианты из Европы и стран Востока. Он внезапно появлялся на месте работы, и все мы страшно его боялись. Если он обнаруживал халатность, то увольнял работника.
Со временем мне удалось устроиться на работу чистильщиком выгребных ям в Рехавии и в районе Ахва. Зимой было тяжело работать в этих районах, но на наше счастье, мэрия выдала нам резиновые сапоги, чтобы спускаться в ямы.
Я ничего не писал об этом моим родителям в Ригу. Я видел в этой работе труд халуца. Я снимал комнату на двоих в районе Нахалат Цадок и платил пол-лиры в месяц. На короткое время я устроился работать в больницу «Мошав зкеним», а также охранял израильскую продукцию возле магазина обуви. Владелец магазина привозил обувь из Сирии, и поэтому не выносил нашей пропаганды и вызвал британских полицейских. Полиция нас арестовала, но благодаря вмешательству членов Союза по охране израильской продукции нас быстро отпустили.
Несмотря на все трудности жажда знаний во мне не угасла, и после полудня я шел на лекции по литературе профессора Клаузнера и по истории профессоров Бэра и Динура. Насколько мне хватало сил заниматься после рабочего дня, я занимался. Со временем открылась больница Хадаса на горе Цофим [рядом с университетом], и я устроился туда уборщиком. Зарплата в 33 груша в день казалась мне целым состоянием. Затем я работал на раздаче питания и пользовался новым оборудованием больницы. Но это продлилось недолго. Целый год я изучал естественные науки (химию и геологию), причем едва справлялся, поскольку занятия были долгими и трудными, и тут в дверь постучалась мировая война и потребовала дань в виде призыва студентов. Так закончилась моя попытка учиться естественным наукам.
Возвращение к учебе
Я был мобилизован в британскую армию, но во время медицинской проверки обнаружилась проблема с ногой, связанная с перенесенным в детстве полиомиелитом, и меня комиссовали. У меня была возможность вернуться к изучению гуманитарных наук и найти работу. Я выбрал три направления: историю еврейского народа, всемирную историю и Библию. Моими учителями были профессора Ицхак Бэр и Бенцион Динур (а затем и Биньямин Мазар). Профессор Р. Ковнер был моим преподавателем по Средним векам, Библию я изучал у профессора М.-Д. Кассуто, который приехал в Израиль из Италии, и профессора М. Сегала.
В день, когда было принято решение о создании государства, 29 ноября 1947 года, я пошел в нашу армию и изначально служил в четвертом батальоне, а затем в пятом батальоне в Иерусалиме. Со временем меня перевели в подразделение «Йерухам», и я прослужил там в нескольких званиях вплоть до 1950 года. Это подразделение занималось специальной разведкой в Иерусалиме, собирало информацию для военных целей. Мое знание языков там очень пригодилось.
«Библейская энциклопедия»
К счастью, в те же дни решилась проблема моего трудоустройства. Благодаря профессору Э.-Л. Сукенику , Институту Бялика и его руководителю Моше Гордону была создана «Библейская энциклопедия».
По рекомендации моего однокурсника Авраама Меламета я обратился в редакцию. Научным секретарем редакции был Шмуэль Йейвин, и он согласился меня нанять, но от меня требовалось умение печатать на машинке. В то время Йевин уходил в отпуск и сказал, чтобы я явился к нему через две недели, когда он вернется из отпуска.
Печатать на машинке я умел плохо, но я предложил Йейвину следующее: поскольку его рабочий день начинался в 11 часов утра, я мог бы приходить на работу к 7 и печатать текст, который он бы оставлял мне накануне. Меня ждал успех, и вскоре после этого председатель редакции Э.-Л. Сукеник и секретарь редакции Йейвин договорились, что я пройду специальный курс машинописи. У меня не было проблем с Библией, так как я учил ее с детства, и меня взяли на работу помощником секретаря. Через несколько месяцев Йейвин получил должность главного переводчика на иврит в государственной администрации, Неемия Алони был назначен секретарем редакции, а я получил постоянную ставку в секретариате.
Исследование марранов
У меня был большой интерес к истории испанского еврейства, и с началом учебного года я стал изучать испанский и португальский языки. Моим учителем был профессор Хаим Пери. Он был требовательным к своим немногочисленным студентам. При поддержке моего учителя профессора Ицхака Бэра я обратился к изучению марранов и, в частности, к изучению материалов инквизиции как источника по истории евреев в XV веке. Бэр сам собрал два тома документов [по истории евреев Испании], и в своей книге Die Juden im christlichen Spanien выделил раздел для документов инквизиции, которые он нашел и расшифровал в 1920-х годах, когда работал в испанских архивах — в Мадриде и в Симанкасе (Вальядолиде). Бэр предлагал мне специализироваться на испанской палеографии. Я собирался писать диплом по истории под его руководством, но он заболел. Тогда я написал диплом по движению «хеп-хеп» в Германии в начале XIX века , моим научным руководителем был профессор Бенцион Динур.
Все эти годы я работал в отделе по сбору информации о происходящем на территориях за Яффскими воротами и за пределами Старого города.
Работа переводчиком
После Войны за независимость я попросил восстановить меня в должности секретаря редакции Библейской энциклопедии. В Институте Бялика я встретил профессора Динуром. Динур спросил меня о моей работе и сказал, что собирается продолжить издание многотомника Исраэль ба-гола («Народ Израиля в диаспоре»), и попросил помочь ему в переводе документов с испанского на иврит. Профессор Бэр был готов проверять мой перевод.
Я с радостью дал согласие. Я перевел более ста документов, а профессор Бэр читал со мной мои переводы. Я договорился с ним, что буду писать докторскую диссертацию под его руководством по документам инквизиции, и мы определили методы исследования.
Я приходил к нему домой раз в неделю, читал ему переведенный документ, и мы обсуждали его содержание и его значение для понимания еврейской истории в диаспоре.
Работа в испанских архивах
Когда я только начал исследования марранов и инквизиции, моим преподавателям и мне стало ясно, что я должен поехать в Испанию и работать с архивами инквизиции. Значительное время я обучался чтению испанских документов и средневековой палеографии. Профессор Бэр снабдил меня рекомендациями и помог получить финансовую помощь от университета, и я взял отпуск в Библейской энциклопедии. В мае 1951 года я уехал в Мадрид. Бэр направил меня к профессору Франсиско Кантере Бургосу, основателю и директору Института имени Ариаса Монтано в Мадриде, и к профессору Хосепу-Марии Мильясу Вальикросе в Барселоне.
В Мадриде документы инквизиции были собраны в архиве. Я обратился к профессору Кантере Бургосу, директору института, и секретарю института профессору Федерико Пересу Кастро, и вместе мы отправились в Национальную библиотеку [где тогда располагался Национальный исторический архив] в Мадриде, где в те дни хранилось собрание документов инквизиции. В присутствии директора архива священника дона Бенито Фуэнтеса Ислы были заказаны источники, которые я хотел прочесть, в частности, Зеленая книга Арагона (Libro Verde de Aragón). После прочтения многочисленных манускриптов я заказал дела марранов, осужденных трибуналами Толедской епархии в 1483–1485 годах. Был приглашен архивный фотограф. Мы договорились о том, в какой последовательности копировать, и мне объяснили, что запрещено фотографировать и копировать документы или судебные дела целиком.
Я начал работу над материалами инквизиционного трибунала в городе Сьюдад-Реаль (Ciudad Real), первого трибунала в толедской епархии. Я сумел договориться с архивным фотографом, и, прикладывая немалые усилия в течение четырех месяцев, я смог отобрать все судебные дела из Сьюдад-Реаля за 1483–1485 годы. Мы проверили все дела по существующему каталогу и даже добавили к ним материалы судебных процессов, которые были в этом архиве.
Я намеревался привезти с собой в Иерусалим в виде микрофильмов все материалы инквизиционных процессов в Толедо и продолжить копировать документы других инквизиционных трибуналов. Когда закончился бюджет, предоставленный мне университетом для этой цели, я связался с академическим секретарем университета Э. Познанским и описал ему объем материалов и требуемых средств. Он ответил, что для этой цели будет найден необходимый бюджет, и его ответ меня очень воодушевил.
В один из моих рабочих дней директор архива дон Бенито Фуэнтес Исла пригласил меня в свой кабинет и сказал: «Поскольку я каждый день ухожу на обед, приходите за несколько минут до перерыва, как будто вы хотите посоветоваться со мной. Вот реестр дел валенсийского трибунала. В мое отсутствие скопируйте реестр, а потом сможете заказать сами дела». Так постепенно мне удалось расширить рамки своей работы и в итоге я смог привезти в Иерусалим огромное собрание, состоящее из копий более чем 40 000 документов. В это время я подготовил четыре тома документов трибунала в Сьюдад-Реале (изданы Израильской академией наук). Свою работу, основанную на изучении этих материалов, я представил ученому совету иерусалимского университета и получил докторскую степень по истории еврейского народа.
Я знал, что в Генеральном архиве в Симанкасе хранится около 46 миллионов документов, и это не только инквизиционные материалы, но документы кастильских органов власти начиная с царствования Католических королей и заканчивая концом XVII века; лучше всего представлены документы времен императора Карла V и короля Филиппа II. Во время своих поездок в Испанию я обнаружил все документы, касающиеся изгнания евреев из Испании, и даже имел честь издать эти документы (на иврите и английском).
Откопировав такое количество документов, я создал уникальный прецедент, и руководство архива разрешило мне переправить микрофильмы в Иерусалим. Я привез все материалы трибуналов Сьюдад-Реаля и Толедо, и смог определить количество процессов. Я также копировал документы в архиве Бордо и судебные материалы в архиве Сарагосы, а со временем ко мне также попали копии документов из Национальной библиотеки в Париже, касавшиеся осужденных инквизицией в Сарагосе и королевстве Арагон.
Я вернулся в Иерусалим с сокровищем, которое затем было передано университету, — делами осужденных инквизицией. Я подготовил подробную картотеку осужденных трибуналами Толедо и Сьюдад-Реаля. Расшифровка этих документов заняла несколько лет скрупулезного и напряженного труда.
Преподавание в университете и работа в Библейской энциклопедии
В 1950 году я начал преподавать на бакалавриате в университете. Первые мои студенты были из США. Я также преподавал студентам из Южной Америки в Школе для иностранных студентов. Осенью 1952 года я начал вести семинары на кафедре истории еврейского народа. В 1960 году меня повысили, и я стал лектором. На кафедре истории еврейского народа я вел семинары по истории марранов и чтению средневековых источников. Мы выяснили, что указ об изгнании был подготовлен заранее, и Фердинанд и Изабелла считали изгнание евреев венцом процесса объединения Леоно-Кастильского и Арагонского королевства. С тех пор основной целью их правления стало очищение страны от евреев. Я опубликовал соответствующие документы, подтверждающие курс Католических королей на изгнание евреев и крещение тех, кто отказывался покидать страну. Издание декрета об изгнании 31 марта 1492 года и само изгнание 31 июля того же года стали венцом правления Фердинанда и Изабеллы.
Я продолжал работать в секретариате Библейской энциклопедии и сумел закончить первый том со статьями на букву «алеф». Осенью 1951 года скончался главный редактор энциклопедии профессор М.-Д. Касуто, и мне было поручено организовывать работу редакции. Мы работали над подготовкой второго тома, с буквы «бет» по букву «заин», и редакции удалось завершить этот и даже третий том. Тем временем скончался профессор Э.-Л. Сукеник. Работу над энциклопедией возглавил профессор Исраэль Эфаль, и он закончил четвертый том.
Профессору Хаиму Тадмору удалось организовать работу над последующими томами энциклопедии и издать их. Так завершился крупный проект в области библейских исследований.
В 1969 году администрация Еврейского университета поручила мне организовать занятия в Беэр-Шеве. Я был избран первым деканом. В том же году мы запустили базовые курсы: историю народа Израиля, ивритскую литературу, Танах, английский язык, открыли подготовительную программу по латыни и французскому и курс по общественным наукам (экономике).
В 1970–1973 годах я возглавлял Институт иудаики Еврейского университета в Иерусалиме. В то время мы смогли запустить книжную серию Hispania Judaica (вышло 10 томов) по истории еврейского народа.
Академический отпуск в Испании
Я продолжил налаживать связи с Научным советом Испании и в 1962 году был назначен его представителем в Израиле.
В 1963 я отправился в годичный академический отпуск в Испанию продолжать разыскания в архивах. Я видел свою задачу в том, чтобы закончить работу с инквизиционными материалами в Мадриде и начать систематическую работу в архиве Симанкаса. Я часами стоял в архиве, просматривая связки приносимых мне документов, и искал в углу листа пометку judío или же имя, позволяющее предположить, что речь идет о еврее. В этом архиве находятся тысячи документов в связках. Зачастую я обнаруживал уже внутри документа еврейское или марранское имя или иное содержание, которое указывало на связи с евреями. Так я отобрал сотни документов, сфотографировал их и привез в Иерусалим, а также подготовил серию публикаций (часть из них вышла в серии Hispania Judaica). Большинство этих документов были опубликованы и послужили основой для моих книг об изгнании евреев из Испании. Я подготовил еще 843 документа о судьбе кастильских евреев, о конфискации 29 синагог и о евреях и марранах, которые занимались сельским хозяйством, производством шафрана, пчеловодством и т.д.
Культурные связи
В 1964 году я организовал в Мадриде первый международный съезд, посвященный еврейской общине Испании. Мы обратились к главе правительства с просьбой снова сделать в здании средневековой синагоги, известном под названием El Transito , еврейский центр. Эту синагогу построил для своих нужд Шмуэль Га-Леви, казначей кастильского короля Педро Третьего. Синагога была изъята и передана рыцарскому ордену Калатрава, который превратил ее в церковь. Глава правительства удовлетворил нашу просьбу. Здание было отреставрировано, оттуда убрали две надгробные плиты рыцарей Калатравы. Пол выровняли и выложили плиткой, церковные скамьи вынесли. Мацевы вернули и установили на место. Со временем даже отремонтировали женское отделение, привезли и установили во дворе оссуарий. Франко создал для курирования этого проекта Высший национальный совет, и я стал его членом. Центр назвали Communidad Hebrea de Madrid (Еврейская община Мадрида). Это было фактическим признанием мадридской общины, а в 1965 она получила и юридическое признание.
Позднее между Еврейским университетом в Иерусалиме и университетом Мадрида было подписано соглашение о научном обмене, и студенты из Мадрида начали приезжать на учебу в Еврейский университет. В 1968 Еврейский университет подписал договор с Высшим научным советом Испании и передал Институту имени Ариаса Монтано много книг по иудаике.
Еврейская община Мадрида
В 1951 году, когда я впервые приехал в Мадрид работать в архиве, в городе была небольшая община, в которой были и пережившие Холокост. Остатки еврейского населения рассеялись во время гражданской войны 1936–39 гг. Небольшое число евреев прибыло в Мадрид во Вторую мировую войну, некоторые нашли убежище в Барселоне и Миранде. Евреи в Мадриде арендовали небольшое здание на улице Сиснероса под синагогу.
В то время было очень непросто собираться на молитву, особенно в праздничные дни. Кантором в этой синагоге был один беженец из Венгрии. Кошерное мясо доставляли на самолете из-за Гибралтара. Общинная жизнь наладилась, и евреи из Северной Африки стали приезжать и оседать в Мадриде. На сегодняшний день община процветает и насчитывает около 12000 членов. Помимо синагоги на улице Бальмеса, в Мадриде есть еще несколько молельных домов, которыми руководят молодые эмиссары Хабада.
Послесловие
В 1997 году я вместе с семьей посетил Ригу. Это было паломничество к могилам предков и местам массовых убийств. Мы посетили Саласпилс, Румбулу, лесу Бикерниеки и новое еврейское кладбище Шмерли. Старое кладбище, располагавшееся рядом с еврейской улицей, разрушено.
Мы посетили пережившую Холокост синагогу на улице Пейтау , которую не разрушили ни немецкие оккупанты, ни российские и литовские войска, поскольку при ее разрушении пострадал бы старый район Риги. В синагоге сохранились молельные скамьи (за это время их немного подновили) и арон кодеш. Микву заново очистили. Полностью разрушены большая синагога на улице Гоголя, в которой я пел в хоре в юности, и на Столбовой улице неподалеку от дома, где мы жили. Осталась целой еврейской больница. Сохранилось кладбище в пригороде Шмерли, где я нашел могилы своих родственников.
У входа на кладбище я нашел памятник Янису Липке, спасавшему евреев, бежавших от расстрелов, в своем доме на другом берегу Двины . С разбитым сердцем я покидал улицы своего детства.
Перевод с иврита выполнен студентами кафедры иудаики ИСАА МГУ, редакция и комментарии Галины Зелениной .