Продюсеры
Режиссер Мел Брукс
1968

Летом стало известно, что одного из почетных «Оскаров», которые Американская киноакадемия вручает за особые заслуги в кинематографе, на следующей церемонии получит 97‑летний Мел Брукс — режиссер, сценарист, комик, автор скетчей и пародий, удачно перенесший пародийный жанр в кино. Именно как пародия на закулисную голливудско‑бродвейскую кухню снят его знаменитый фильм «Продюсеры» (1968), ставший визитной карточкой Брукса и обеспечивший ему место в истории кино.

«Он набрасывался на старушек»

«Я работал на продюсера, который носил заляпанный куриным жиром хомбург и черное пальто из альпаки, — вспоминал Мел Брукс детали создания своей самой успешной картины. — Он набрасывался на маленьких старушек и занимался с ними любовью. Они давали ему деньги на его пьесы и были так благодарны за его внимание. Позже появилась пара парней, которых преследовал провал за провалом, и жили они как короли. Пресс‑агент сказал мне: “Не дай Б‑г, чтобы они когда‑нибудь добились успеха, потому что тогда они никогда не смогут расплатиться со спонсорами!” Я соединил продюсера с этими двумя мошенниками, и — Бинго! — такова моя история».

В этой паре фраз — основная коллизия сюжета фильма, который автор хотел назвать «Весна для Гитлера» — по названию бездарной, чудовищной пьесы, которую герои на наших глазах превращают в мюзикл. Макс Бялысток, герой номер один, — тот самый стареющий бродвейский продюсер, заводящий романы с похотливыми старушками, которые дают ему деньги «на следующую пьесу». Лео Блюм, герой номер два, моложе Макса. Это бухгалтер, обнаруживший при проверке счетов за последнюю постановку недостачу в пару тысяч. Макс уговаривает его скрыть явное мошенничество, но тот понимает, что налоговая проверка в любом случае его обнаружит. Если только следующий спектакль Макса не станет провалом — тогда деньги будут очевидно потеряны, никто не станет ничего проверять, продюсер сможет, не привлекая внимания, продать долю в бизнесе и, ничего не вернув инвесторам, исчезнуть. Инвесторы — те самые благосклонные к Бялыстоку дамы — ничего не узнают друг о друге, а возлюбленного их уж и след простыл.

Главное условие авантюры — гарантированный провал. В поисках бездарной пьесы Макс натыкается на романтическую оду в лицах, посвященную Адольфу Гитлеру. Сочинил ее бывший немецкий солдат Франц Липкинд — один из тех, кто вовремя соскочил с подножки несущегося в тартарары нацистского поезда, перебрался, как многие его собратья, в Штаты и на новом месте продолжал тайно почитать фюрера. Комедия «Весна для Гитлера» была про Адольфа и Еву и разыгрывалась в их гнездышке в альпийском Берхтесгадене.

«Пьеса не продержится и недели», — предостерегал Макса Блюм.

«Ты шутишь. Пьеса дойдет, самое большее, до четвертой страницы», — уверенно прогнозировал Макс, и в глазках его мелькали доллары, готовые посыпаться на них обоих после грядущего провала.

Нацист, как только понял, что пришельцы не из ФБР, с готовностью принял на свой счет всю их беспардонную лесть. Обещание «Мы обелим имя нашего фюрера!» подействовало как гипноз. «Меня тошнит от Черчилля с его сигарами, бренди и картинами, — откровенничал Франц. — Гитлер — вот настоящий художник. За полдня он мог покрасить квартиру! Черчилль… Он даже не мог выговорить слово “нация”, он говорил “нарциссы”. Мы не были никакими нарциссами, мы были нацистами».

Смех как оружие

Гротескный персонаж, уморительный в своей мерзости, напоминает нам, что расхожее утверждение бывших эсэсовцев — «я не виноват, я лишь исполнял приказы» — как раз в начале 1960‑х стало общим местом. Хотя о Холокосте тогда, как ни странно, почти не говорили, даже в Штатах, где оказалось много спасшихся и много тех, у кого погибла семья. До поры до времени эта тема была де‑факто табуирована — американцы предпочитали радоваться жизни, а не оплакивать жертв. В 1950‑х на американском ТВ запустили шоу, в которых искали и находили людей, которых развела жизнь, и в телестудии они вдруг встречались. Можно было наткнуться на выпуск, где встретились бывшие соседки по лагерным нарам, но на камеру они не вспоминали о пережитом ужасе, а болтали и улыбались, будто познакомились на курорте.

Повсеместный антисемитизм не считался в те годы зазорным, но уже вышел фильм Сидни Люмета «Ростовщик» (1964), о бывшем университетском профессоре, потерявшем в фашистской Германии жену и детей: он чудом сохранил жизнь — но не сохранил себя. Это была чуть ли не первая в истории кино рефлексия на тему Катастрофы. Фильм с Родом Стайгером в главной роли (он получил тогда «Серебряного медведя» на Берлинале, где состоялась премьера, и премию BAFTA в Британии) в 2008‑м был внесен в Национальный реестр фильмов США, обладающих культурным, историческим или эстетическим значением. Но в момент выхода на родине картину удостоили лишь номинаций на «Оскар» и «Золотой глобус». Это важно знать для понимания контекста, в котором Мел Брукс затевал своих «Продюсеров».

Как и в случае с «Ростовщиком», кино придумано и снято людьми, жаждущими рассказать миру об убийстве своего народа. Главную роль Брукс отдал Зеро Мостелу — знаменитому комедийному артисту, сыну эмигрантов из Польши в первом поколении, прославившемуся в эпоху маккартизма: внесенный в 1955 году комиссией по расследованию антиамериканской деятельности в черный список Голливуда, Мостел превратил собственный допрос в шоу, которое вошло в историю и вызывает до сих пор восхищение потомков. Выброшенный из Голливуда и из театральной жизни, к концу 1950‑х он уже вернулся на сцену. В 1964‑м появился в роли Тевье в премьере «Скрипача на крыше», и с тех пор актеры, игравшие на Бродвее Тевье, неизменно воспроизводили на сцене манеру Мостела. За мюзикл, сыгранный 3242 раза, актер получил премию «Тони» и после приглашения спектакля в Белый дом окончательно вернул себе благонадежную репутацию.

Сыном беженцев из России был и исполнитель роли Лео Джером Силберман, прославившийся под именем Джин Уайлдер (он был поклонником Торнтона Уайлдера, а имя Джин было производным от Юджина Ганта, героя романов Томаса Вульфа, чьим прототипом был сам автор). Выпускник актерской школы Ли Страсберга, Уайлдер сыграл в спектакле по брехтовской «Мамаше Кураж» вместе с замечательной актрисой Энн Бэнкрофт — она была женой Мела Брукса и познакомила партнера по сцене с мужем. Это было в 1963‑м, и пять лет Брук искал деньги на «Продюсеров», которые стоили таких усилий.

У правды много путей, и язык смеха — не самый плохой. Во всяком случае, надежный. Первым его опробовал применительно к Гитлеру Чарли Чаплин (в Америке, напомню, продюсеры долго не хотели давать на «Великого диктатора» деньги, потому что киностудии боялись обидеть немецкого фюрера). Сравнительно недавно тем же путем пошел Квентин Тарантино в «Бесславных ублюдках», и кто‑то не постеснялся тогда завести песню про оскорбление памяти жертв. Не догадываясь, что еще в 1968‑м Мел Брукс снял свой режиссерский дебют — «Продюсеров», которым и проложил путь остальным.

«Нет смысла соревноваться с диктаторами в красноречии, — говорил он. — У них с этим очень хорошо. Зато с юмором обычно плохо. Так что лучшее, что можно сделать, — выставить их смешными».

Как актуально звучит это утверждение сегодня! Хотя для Мела Брукса смех был верным оружием с юности, если не с детства, проведенного в Бруклине (тогда его звали Мелвин Джеймс Камински), с мамой, которая была родом из Виленской губернии, и идишем в качестве родного языка. В 1944 году 18‑летний Брукс попал на фронт, и почти сразу — в Арденны. Выжил. Первое выступление на эстраде состоялось в Лас‑Вегасе, где работавший уборщиком Мел однажды заменил заболевшего артиста стендапа.

Его скетчи отличались типичным «катскиллским» юмором, отсылавшим к курортам в окрестностях Нью‑Йорка, популярным у местного еврейского населения. О том, что это за места, что за публика и шуточки, дает представление сериал «Удивительная миссис Мейзел» — во втором сезоне события происходят как раз в Катскилле, и остроумие героини по сравнению с тем, к чему там привыкли, кажется слишком изысканным, тонким. Тогда как шутки Мела Брукса — как раз типичный Катскилл. Но в «Продюсерах» он будто перепрыгнул через самого себя, местами это гомерически смешно. Чего стоят хотя бы сцены кастинга — кто бы мог подумать, что найдется столько желающих сыграть Гитлера.

— Молодой человек, скажите мне, как вас зовут?

— О, черт, как же меня зовут?! Еще утром помнил… Лоренцо! Лоренцо Сент ДеБуа. Друзья называют меня просто ЛСД.

— Чем вы занимались в последнее время, ЛСД?

— Последние шесть месяцев я не употребляю.

— Покажите, что вам лучше всего удается.

— Не могу показать этого прямо здесь. Из‑за этого они меня и выгнали.

Как бы то ни было, Макс и Лео находят актеров, находят худшего из возможных режиссеров — провал, кажется, обеспечен. Но вы уже поняли, что мюзикл ждет колоссальный успех, и для героев это катастрофа, из которой они пытаются выкрутиться, тоже смеясь. Как — стоит увидеть на экране.

А в жизни успех «Продюсеров» был такой, что память о давней победе сопровождает Мела Брукса всю жизнь, и уже в нынешнем веке его ждал не меньший успех, когда он решился воспроизвести сценарий «Продюсеров» на Бродвее.