Транссибирский арт‑фестиваль скрипача Вадима Репина расширяет свою географию и в этом году впервые перешагнул границы страны. К центральной площадке в Новосибирске прибавились, помимо Красноярска, Екатеринбурга, Омска и Москвы, Израиль и Япония. Израильская часть фестиваля прошла в мае в Тель‑Авиве, Реховоте и Ришон‑ле‑Ционе с участием Израильского симфонического оркестра Ришон‑ле‑Циона под управлением Джеймса Джадда.

Екатерина Бирюкова → Ваш фестиваль и так занимает немало места в стране. Как родилась идея распространить его и за ее пределы? И почему именно в Израиль и Японию?

Вадим Репин ← Ну, у нас с самого начала была идея чего‑то такого грандиозного, необычного. Транссиб — это ведь дорога, мост между Востоком и Западом, так что это входило в наши мечтания. Я не думал, правда, что это так скоро, уже к третьему фестивалю, осуществится. Почему Израиль и Япония? Был большой интерес из этих двух стран. На первых фестивалях были оттуда журналисты, менеджеры, которые заинтересовались нашим проектом. И в итоге построились такие мосты.

В Израиле для меня главная идея была исполнить Скрипичный концерт Леры Ауэрбах, музыка которой никогда еще не звучала в этой стране (Лера Ауэрбах — известная современная американская пианистка, композитор, поэт и писатель, родилась в СССР; в программе фестиваля был ее Третий скрипичный концерт «De Profundis». — Ред. ). Для меня это очень важно, я ждал это произведение пять лет, мировая премьера Концерта состоялась в Новосибирске на прошлом фестивале. Эта музыка — постоянная борьба света и тьмы. На мой взгляд, это одно из самых трагических сочинений, которые я исполняю. И так вышло — не то чтобы мы это специально планировали, что мы попали в Израиль как раз в тот момент, когда там чтят память жертв Холокоста. Именно в День памяти мы исполняли эту музыку. Естественно, очень многие в зале были со слезами на глазах.

И, ориентируясь на Концерт Ауэрбах, мы уже построили остальную программу. Три симфонических концерта и два камерных. Я сыграл еще Концерт Прокофьева, поскольку все‑таки очень важный юбилейный год — весь мир отмечает его 125‑летие, а Прокофьев — один из самых любимых моих композиторов. Также мы решили пригласить на концерты наших детей из Новосибирска — камерный оркестр «Блестящие смычки». Прошла пара детских концертов, в которых я и сам принял участие. И несколько детей — из России, Израиля и Палестины — выступали в роли солистов. Мальчик был бешено талантливый — Мухаммед Алшейх, пианист, живет в Палестине, мама русская.

ЕБ → Как вы его нашли?

ВР ← Ну как? Друзья друзей. Как обычно это и делается. Кто‑то сказал, кто‑то шепнул, кто‑то прислал диски… В общем, получился такой фестиваль в фестивале, концерты прошли в Тель‑Авиве, Ришоне и Реховоте — где, кстати, самый жуткий зал, который я видел в своей жизни. По акустике потягается с бывшим новосибирским Домом политпросвещения! Но я надеюсь, что они скоро построят там нормальный зал. А в Тель‑Авивской опере зал великолепный, было очень приятно играть. И публика замечательная, полные залы.

ЕБ → Это же не первый ваш визит в Израиль?

ВР ← Я был там много раз — всегда играл с оркестром Израильской филармонии. Выступал с прекрасными дирижерами — Зубином Метой, Риккардо Мути, Юрием Темиркановым. Лет 20 назад мы при поддержке Ариэля Шарона делали проекты в помощь детям репатриантов, чтобы они могли заниматься музыкой. Под патронатом Шарона я дал тогда несколько сольных концертов с его гостями, мы собрали деньги, создали такой фонд — чтобы дети могли получать стипендию, чтобы кому‑то можно было инструмент купить.

ЕБ → Как вы думаете, вас до сих пор в Израиле воспринимают как чудо‑ребенка из Новосибирска, ученика знаменитого Захара Брона?

ВР ← Не знаю. Надо у публики спросить. На концертах, конечно, очень много было русскоговорящих, особенно в Ришоне. А в оркестре практически все по‑русски говорят.

ЕБ → Расскажите, как вы попали в класс Захара Брона?

ВР ← Моя первая учительница в новосибирской музыкальной школе — Наталья Павловна Гатиатулина. Я у нее оказался совершенно случайно. Мама привела меня учиться на каком‑нибудь из инструментов, на которых я что‑то уже мог делать, — баяне, ксилофоне, дудках разных. Но на них не было свободных мест. А на скрипку были. И ей предложили пока отдать меня на скрипку, а через год перевести на баян или «куда он захочет». Мама не хотела терять год и решила — пусть пока учится на скрипке. Через несколько месяцев моя учительница решила выставить меня на какой‑то смотр детских музыкальных школ Новосибирска, и Брон сидел в жюри. А где‑то через полтора года она сказала моей маме: «Идите к Брону, у вашего сына талант». Реально просто заставила, затолкала к нему в класс! Он уже меня слышал, взял. Шесть с половиной лет мне тогда было. Первое, что Брон сделал, — посмотрел на мои подушки на пальцах. Оказалось, что на них недостаточно мяса, придется ногти очень коротко обрезать. И этим сам периодически занимался.

Вадим Репин с юными участниками фестиваля: Евой Медведко (фортепиано), Мухаммедом Алшейхом (фортепиано), Виолеттой Медведко (скрипка), Даниэль Акта (виолончель). Предоставлено пресс‑службой Транссибирского арт‑фестиваля

ВР ← Мне кажется, это комбинация двух вещей. Во‑первых, Захар Брон сам замечательный скрипач. Во‑вторых, он знает технологию игры на инструменте. Есть скрипачи, изначально талантливые, но они играют себе и играют, а о технологии исполнения задумываются не сразу, только после какого‑то рубежа в своей жизни. Это происходит с каждым скрипачом, но в разном возрасте. С Броном это случилось в очень раннем возрасте. Его всегда интересовала именно технология, как этому научиться. И то, что он может сам наглядно все показать на инструменте и при этом немногословно объяснить корень проблемы, — в этом его сила.

ЕБ → Он строгий?

ВР ← Брон очень не любил, когда на следующем уроке повторялись те же ошибки. Существует видео нашего урока на youtube, фрагмент из фильма, который делали обо мне в юности. И какая‑то его муха укусила, именно в этот день у него было совершенно жуткое настроение! Брон реально издевался надо мной. Ни до, ни после он ни разу таким не был. Но из‑за этой записи существует такое о нем мнение, что он ужасно строгий и неприятный. На самом деле, это не так.

Сейчас в Новосибирске есть его последовательница — Марина Койфман‑Кузина. Она была студенткой Брона, постарше меня, сама замечательно играла. У нее тоже получается растить хороших детей, она как раз и руководит «Блестящими смычками». Оркестр родился как ансамбль скрипачей. Потом добавили еще пару альтистов, 3–4 виолончели — чтобы расширить репертуарные возможности. И вот уже второе поколение студентов в нем участвует. У них очень разнообразный репертуар, они много интересных обработок играют.

ЕБ → В каком состоянии сейчас школа, в которой вы учились?

ВР ← Сейчас намного удобней, чем это было в мои годы. Когда я там учился, здание было совершенно в другом месте, в сторону аэропорта. Моим родителям даже пришлось менять квартиру, чтобы было ближе меня в школу водить. А сейчас школа в центре. И главное — удалось построить совершенно потрясающий концертный зал. А это самое важное — чтобы была площадка, где ученики могут выступать. «Лучший учитель — это сцена». Это слова Брона, очень мудрые. Потому что сколько бы ты ни учил произведение — пока ты не сыграл его на сцене, считай, что ты его не знаешь.

ЕБ → Вы будете продолжать и дальше делать «Транссиб» на Святой земле?

ВР ← Не могу пока сказать, мы посмотрим. В Израиле интерес был очень большой, люди звонят, хотят повторить. Но, может быть, в этом году я чуть‑чуть перестарался с путешествиями. Во время фестиваля был период, когда пять ночей подряд мне пришлось провести или в самолете, или в поезде. И когда я наконец оказался в нормальной кровати в отеле, то проспал часов пятнадцать.