В Польше вышел телесериал о том, как в 1968 году из страны были высланы тысячи евреев
Польский сериал «Конец непричастности» о жестоком подавлении «сионистов» коммунистическим правительством в марте 1968 года исследует редко обсуждаемую трагедию для тысяч евреев на личном опыте сценариста и режиссера этого фильма. Об этом сообщает Haaretz.
Когда Кшиштоф Ланг несколько лет назад узнал о том, что польская государственная телекомпания Telewizja Polska (польское телевидение на английском языке) предлагает ему снять драму о событиях марта 1968 года на его родине, он был шокирован и настроен весьма скептически.
Хотя март 1968 года в Польше и не был так хорошо известен на международном уровне, как французское студенческое восстание в мае того же года, однако на деле он был катастрофическим и при этом редко обсуждаемым моментом в истории послевоенной Польши. Коммунистическое правительство того времени жестоко подавляло инакомыслие и разжигало антиеврейские настроения до такого уровня, о котором «Студенты за справедливость в Палестине» могли бы только мечтать.
Власти лишили гражданства около 16 тыс. польских евреев, обвинив их в том, что они «пятая колонна» сионистов с двойной лояльностью Израилю (но, конечно, с рефреном: «возвращайтесь в Польшу!»). Это привело к вынужденной миграции по экономическим причинам и прекращению организованной еврейской жизни в Польше на десятилетия.
Что еще более важно, в начале 2020-х годов тогдашнее правительство популистской партии «Право и справедливость» известно было тем, что отнюдь не стремилось проливать свет на темное прошлое Польши. Напротив, многие утверждают, что оно прилагало большие усилия, чтобы затушевать подлинную польскую историю военного времени, особенно действия поляков против своих сограждан-евреев в условиях нацистской оккупации.
Когда Ланг впервые получил предложение приехать и обсудить проект, вспоминает он, все это было для него «довольно странно, потому что я мог ожидать этого от многих других мест, но польское телевидение было бы последним среди них — по множеству причин, которые несложно себе представить».
Если приглашение было сюрпризом, то последующая встреча с руководительницей телевидения просто ошеломляющей. Она фактически дала ему карт-бланш делать все, что он пожелает: «Она заявила: “Это должна быть твоя история, потому что ты из поколения, пережившего этот период, и мы просим тебя снять фильм, который ты сам хотел бы увидеть на экране”».
Хотя Ланг был не первым режиссером, которому государственный вещатель предоставил полную творческую свободу, он утверждает, что польское телевидение соглашалось с его идейной позицией на протяжении всего процесса съемок, включая изображение бесстыдно антисемитского польского правительства, подавляющего студенческое восстание с помощью самых жестких мер.
Почему они оказались такими сговорчивыми?
«Есть одна причина, которую я могу назвать, — улыбается Ланг. — Они чувствовали себя в безопасности».
По его мнению, любая критика коммунистического режима выглядела приемлемой для партии «Право и справедливость», которая находится на противоположном конце политического спектра по отношению к правительству Владислава Гомулки — главы Польской объединенной рабочей партии, который был у власти с 1956 по 1970 год.
Для Ланга, однако, эта история была не только о политике. Она была личной.
В итоге опытный режиссер создал две отдельные работы: изначально заказанный фильм под названием «Март 68-го» и четырехсерийный сериал для телевидения под названием «Конец непричастности» — со сценами, демонстрирующими параллельный сюжет о моральной дилемме журналиста.
Именно эту последнюю версию международная аудитория может увидеть теперь на потоковом сервисе ChaiFlicks в Северной Америке, Великобритании и Австралии.
Сценарий, написанный совместно с Анджеем Голдой, фокусируется на двух героях, Ханье (Ванесса Александер) и Янеке (Игнаций Лисс), несчастных молодых влюбленных, чьи отношения развиваются как раз тогда, когда начинается дискриминация евреев и вспыхивают социальные протесты.
Насколько несчастны эти влюбленные? Как говорит Ланг, Шекспир был «очень полезен в этом вопросе»: Янек — сын партаппаратчика, выполняющего «грязную работу» в правительстве, в то время как Ханья — дочь врача-еврея, которого уволили за то, что он якобы высказывался в поддержку победы Израиля в Шестидневной войне 1967 года. Участие молодежи в митинге протеста против авторитарного правительства еще больше усложняет ситуацию.
Ланг вспоминает: ему было тогда 17 лет, он был учеником средней школы в Варшаве, когда в 1968 году начались протесты. Поводом к ним послужил запрет довольно унылой поэтической драмы «Дзяды» Адама Мицкевича за ее антирусские настроения.
Масла в огонь подлила борьба за власть между старой (антилиберальной) гвардией и молодыми «волками» внутри правящей партии: некоторые из них были еврейского происхождения. Не стоило даже гадать, какую карту лидеры партии разыграют дальше.
Отец Ланга был ассимилированным польским евреем родом из местечка Жагар на литовско-латвийской границе. Автобиографический элемент драмы не оттуда, хотя режиссер и говорит, что сцена, в которой на двери Ханьи оказывается нарисован магендовид, взята из истории его собственной семьи тех времен.
Ланг рассказывает, что он один из трех братьев, но постоянно ссылается также на свою «сестру»: именно опыт ее семьи стал главным источником вдохновения для его драмы. После некоторого расследования выясняется, что «Сестра» — это прозвище старой подруги его семьи, Ренаты Эбенер (урожденной Фальковски).
Как и у Ланга, отец у Ренаты был евреем. Но, в отличие от Ланга, ее отец потерял работу в издательстве из-за своей религиозности. Отец Ренаты «был очень талантливым экономистом, при этом выступавшим как издатель», рассказывает режиссер. «Когда его выгнали из издательства, ему предложили должность в банке».
Эта работа была по сути «псевдоработой», уважаемый издатель никак не мог понять, почему его нанимают для того, чтобы ничего не делать. И начальник дал ему ответ: «Господин Фальковски, мы дали вам эту должность в банке с одной целью: чтобы вы не умерли от голода».
Ответ выглядел унизительным, и Фальковски связался с другом в Женеве, который пообещал ему более высокооплачиваемую работу.
В результате все Фальковски, включая юную Ренату, покинули родину нищими, без гроша, будучи вынуждены начинать новую жизнь в те годы, когда другие уже подумывали о пенсии.
Ланга спрашивают, сколько евреев было депортировано из Польши. Он поправляет журналиста: «Никто не был «депортирован», ничего не делалось силой. Это был скорее моральный шантаж, я бы так сказал».
Польские «сионисты» — Ланг замечает, что все происходившее по времени было еще слишком близко к войне, чтобы демонстрировать настолько вопиющий антисемитизм и использовать слово «евреи» — были лишены гражданства, что сделало для них невозможным поиск любой работы в Польше.
Единственным решением выглядела эмиграция. Но власти разрешали им уехать лишь в том случае, если они заявляли, что переезжают в Израиль (на самом деле большинство из них переехали в другие страны Европы и в США). Ланг подсчитал, что от 50 до 100 его одноклассников по варшавской средней школе были вынуждены покинуть Польшу из-за того, что оказались «сионистами». В том числе уехал один из самых близких его друзей, с которым он встретился лишь 30 лет спустя.
«Я не осознавал, что многие из моих одноклассников были еврейского происхождения. Мы никогда не признавали друг друга евреями, потому что родители были вовлечены в строительство социализма, а не в религию, — объясняет он. — Уверен, что для моего поколения это было самое важное событие в жизни. Мое поколение изменилось — и полностью изменило общество. Мы стали более зрелыми, более подкованными во многих вопросах. Вот почему я не ожидал достойного предложения от польского телевидения!»
Кшиштоф удивляет своего интервьюера вопросом, не хочет ли тот поговорить с Ренатой, которая, как выясняется, приехала из Женевы и только что посмотрела сериал, частично основанный на ее собственной истории.
Журналист, конечно, с радостью соглашается.
Рената невероятно тронута сериалом и признает, что он вызвал у нее массу эмоций — ведь так много лояльных граждан подверглись столь бессердечному обращению со стороны государства.
Рената сохраняет враждебность к польским властям, включая недавнее местное популистское правительство.
«Я была очень зла, когда отец потерял работу лишь потому, что был евреем. Это было невыносимо. Нам пришлось уезжать из Польши с 5 долларами в кармане. И никогда не было разговоров о выплате компенсации 16 тысячам человек, которым пришлось уехать: польское правительство так и не задумалось о том, что они наделали, и не признало, что это было неправильно. Теперь они говорят об этом, да, но прошло слишком много времени».
Хотя ее отец и мать сохранили свои польские паспорта после переезда в Швейцарию, — несмотря ни на что, «они были очень патриотичны», свидетельствует их дочь, — сама Рената не подавала заявления на получение польского паспорта: «Я швейцарская гражданка, но не чувствую себя швейцаркой. Я не чувствую себя и полькой. Я гражданка мира, мне этого достаточно».