Материал любезно предоставлен Tablet
Я копала землю на поле в Польше, надеясь раскрыть тайну убийства более чем 75‑летней давности. За день до нашего приезда прошел дождь, и земля была сырая, тяжелая, вязкая, вдобавок стояли холода — что‑то около ноля. Два археолога исследовали окрестности с магнитометром и нашли два участка с подозрительными аномалиями. Третий разметил эти участки колышками и натянул между ними бечевку.
В 1970‑х годах на этом поле нашли останки — череп с дыркой от пули, — просунули палец в дыру, да и закопали кости обратно. И я надеялась, что они до сих пор здесь. Широкое зеленое поле простиралось примерно на полкилометра. Но свидетельства очевидцев указывали точное место. Я копала быстрей и быстрей.
Я заинтересовалась загадочным убийством Йозефа Копфа, двоюродного брата моего мужа, три с половиной года назад, после того как мы с мужем съездили в Туробин, родной город Копфов на востоке Польши. Потомки Антония Тетлака, поляка, который, рискуя жизнью, во время Шоа спас Геню, младшую сестру Йозефа, встретили нас как родных. Ей было пятнадцать, когда она схоронилась в его сарае: укрытие было таким тесным, что сидеть там было невозможно — только лежать, подогнув ноги. И вышла она оттуда лишь через год и девять месяцев, пошатываясь, как ребенок, который делает первые шаги; да и глаза ее не сразу привыкли к свету.
Брат Гени, Йозеф Копф, вместе с другими заключенными бежал из лагеря смерти: об этом подвиге англичане в 1987 году сняли фильм «Побег из Собибора». Правда, Йозефу удалось бежать за два с лишним месяца до легендарного восстания в Собиборе, самого массового побега из немецкого концлагеря. Из 300 узников в живых остались немногие: большинство подорвались на минах или были расстреляны погоней. Уцелело всего 58 человек.
После побега Йозеф год прятался на территориях, объявленных нацистами «юденрайн» , — до самого освобождения Польши частями Красной армии в июле 1944 года. Тогда он отправился в Люблин к Тойви Блатту, тоже бежавшему из Собибора: в Люблине у Блатта был магазин велосипедов.
«Однажды ко мне пришел Йозеф, — рассказывал Блатт; он переехал в Калифорнию и написал две книги о Собиборе. Йозеф запомнился Блатту “высоким, в высоких сапогах”. — Попросил одолжить ему велосипед. Хотел съездить в родной город, забрать то, что спрятал перед тем, как его отправили в Собибор. Накачал колеса, уехал и не вернулся».
В родном городе удача отвернулась от Йозефа. Среди бела дня ему пустили пулю в затылок. И никто за это не ответил. Где закопали тело, неизвестно. Лишь в одном интернет‑архиве говорится, что Йозефа Копфа убили в августе 1944 года поляки‑антисемиты, и только.
История сестры и брата — одну спасли, другого убили — из маленького польского городка подчеркивает важность дебатов о том, что во время Холокоста одни поляки участвовали в Сопротивлении, а другие сотрудничали с нацистами. Не так давно полемика получила очередное продолжение: в варшавском суде слушали дело по обвинению в клевете двух известных историков Холокоста, Яна Грабовского и Барбары Энгелькинг, из‑за научного исследования, связанного с тем, как во время войны поляки вели себя по отношению к евреям.
Так кто же убил Йозефа Копфа? Этот вопрос не шел у меня из головы.
Собибор находился в чаще соснового леса неподалеку от Люблина; народу в этих краях живет немного. Это был второй из трех лагерей смерти, включая Белжец и Треблинку, выстроенный в рамках «Операции Рейнхард» — программы нацистов по уничтожению евреев в Европе. С мая 1942 года в Собиборе убили от 175 тыс. до 300 тыс. евреев.
Каждый день в 11 часов утра у 40 заключенных из вальдкоммандо (лесной бригады), которые валили лес, был перерыв: им давали хлеб и воду. Два еврея‑заключенных в сопровождении двух вооруженных охранников‑украинцев таскали из расположенной неподалеку деревни Злобек ведра с водой, чтобы напоить работников. Десятью месяцами ранее нацисты решили, что трупы проще не закапывать, а сжигать: для этого требовались дрова.
В тот день, 27 июля 1943 года, двух узников сопровождал один‑единственный охранник‑украинец по прозвищу Мармеладник. Йозеф Копф попал в Собибор едва ли не сразу же после того, как лагерь был построен; его товарищ по несчастью Шломо Подхлебник пробыл там всего 52 дня. Сперва его отправили сортировать волосы, которые сбривали с убитых женщин: нужно было вынимать шпильки и складывать в отдельную кучу. Но, как признавался Подхлебник после войны, это занятие оказалось ему не по силам — слишком мучительно, — и он добился перевода в вальдкоммандо.
Копф и Подхлебник решили бежать: ведь вдвоем они наверняка справятся с одним охранником.
«В Злобеке мы купили водку и напоили украинца. На обратном пути я сказал охраннику, который нас конвоировал, что у меня в кармане бриллиант. Украинец подошел ко мне вплотную, Йозеф вцепился ему в глотку и повалил на землю, — рассказывал Подхлебник. — Я перерезал ему горло острым ножом. Мы взяли его карабин и сбежали. Наткнулись на чей‑то амбар и спрятались в зерно. Так мы пролежали часов до десяти вечера. А потом двинулись дальше».
Когда Мармеладник и двое узников не вернулись, немцы отправили на поиски еще одного охранника. Тридцать восемь оставшихся заключенных — половина из них были евреи из Голландии, половина из Польши — в страхе ожидали расправы. Когда второй охранник вернулся и сообщил о случившемся, поднялась суматоха, и почти все польские евреи сбежали в лес.
Голландские евреи не тронулись с места: они понимали, что в польских лесах им не выжить, и сидели, положив руки на затылок. Пятеро из сбежавших уцелели и пережили войну, остальных же одиннадцать поймали и заставили на карачках ползти в лагерь. Там их расстреляли. Один из заключенных успел крикнуть на идише: «Отомстите за нас!» Это был дядя Подхлебника, бригадир вальдкоммандо.
Шансы Копфа и Подхлебника остаться в живых были невелики. Опасность подстерегала их каждый раз, когда они стучали в чью‑то дверь или укрывались в сарае. «Порой мы просто отбирали у людей еду», — вспоминал Подхлебник.
Впрочем, перед побегом им удалось забрать из тайников в Собиборе деньги и золото, и они платили крестьянам, чтобы те их прятали. Один из них, знакомый Подхлебника, «так нам обрадовался, даже расцеловал, пустил в сарай, но на третий день признался, что боится держать нас у себя, и устроил нам схрон в стогу сена. Дважды в день приносил еду, но в стогу было тесно, ни лечь, ни сесть, да и дышать нечем», — вспоминал Подхлебник. Беглецы отправились дальше, по пути встретили Хаима Корнфельда, еще одного бывшего работника вальдкоммандо. Всем троим удалось дожить до прихода Красной армии.
В начале августа, недели через две после освобождения, Йозеф отправился на велосипеде, который он позаимствовал у Тойви, за 53 километра в Туробин. Копф уже знал, что будет делать дальше, но сперва нужно было забрать свое золото.
То‑то он, должно быть, остолбенел, увидев у Тетлака свою младшую сестру Геню. Ведь во время последней «акции» в Туробине всю их семью схватили, отвезли на телегах в Избицу и загнали в тамошнюю синагогу — ждать отправки в Белжец. Но Геня выскользнула из синагоги, бросилась на землю и притворилась мертвой. Полуоткрыв глаза, она наблюдала за тем, как всех ее родных и соседей выстроили в шеренги и повели на вокзал. К вечеру никого из них не осталось в живых.
Геня пролезла под колючей проволокой и пешком вернулась в Туробин (а это 38 километров). На рассвете прокралась в хлев Антония Тетлака. В тот день немцы объявили Туробин «юденрайн».
Наутро Тетлак пришел кормить коня и обнаружил в хлеву Геню. Она лежала наверху, на сеновале, зарывшись в сено. Окликать Тетлака она побоялась и сбросила вниз туфлю.
— Г‑споди Б‑же, что же с тобой будет? — спросил он.
Девочка заплакала.
— И зачем я только убежала? Зачем мне жить? Убейте меня, пожалуйста, убейте меня.
— Не стану я тебя убивать, — ответил Тетлак. — Отнимать душу имеет право лишь Тот, кто ее даровал.
Накануне нацисты обшарили весь его дом в поисках евреев. В хлеву у стены Тетлак выкопал яму, забросал соломой. Вскоре наступили холода, и он принес девочке перину, которую оставили ее родители.
Геня все время тихонько плакала. Она завидовала дворовым псам, которые могут лаять и бегать на свободе. Она не знала, день на дворе или ночь. Она постоянно думала о матери. Мечтала заснуть и не проснуться. Так прошел год.
Тетлак, как мог, старался ее ободрить. «Вот увидишь, — говорил он, — война закончится. Не знаю, как другие, а ты точно доживешь».
В июле 1944‑го Красная армия освободила Туробин. А через две недели вернулся брат Гени.
Можно себе представить, как обрадовалась девочка, увидев Йозефа: должно быть, так чувствует себя потерпевший кораблекрушение, завидев на горизонте приближающийся пароход. Йозеф, ее старший брат, жив. Она больше не одна в целом свете. На следующий день брат с сестрой — единственные уцелевшие из восьми детей семейства Копф — навсегда уедут из Туробина.
Они не могли наговориться. Йозеф рассказал, как сбежал из Собибора. Тетлак накормил Йозефа: ведь из Люблина путь неблизкий, тем более на велосипеде. Йозеф сказал, что хочет забрать имущество, которое оставил на хранение друзьям‑полякам. Переночует у друга и завтра вернется. Тетлак принялся его отговаривать.
— Не ходи, Йозеф, они тебя убьют, — предостерег он Йозефа, но тот лишь рассмеялся в ответ.
«Мой брат был очень богат, до войны он держал скобяную лавку, — вспоминала Геня в интервью. — И когда понял, что дело плохо, отдал все свое состояние на хранение неевреям».
«Йозеф обещал, что завтра вернется. День, другой, третий — его нет. Тетлак уже знал, что моего брата убили, но у него не хватало духу сообщить мне об этом», — сказала Геня.
С убийства Копфа минуло более 75 лет, но я надеялась, что в Туробине еще остались те, кто что‑то слышал или знает. Ведь от трупа нужно было избавиться — где его закопали?
Кто же, как не туробинский почтальон, Кшиштоф Тутко, сумеет выведать, что к чему: он каждый день обходит городок и знаком со всеми его жителями. И это его двоюродный дед спас когда‑то Геню.
Поиски не заняли у него много времени: через считанные недели он уже знал фамилию убийцы — Здыбель — и сказал, что племянник убийцы готов с нами пообщаться.
Настала пора возвращаться в Польшу.
Летом 2018 года мы с дочерью Гени, Лией Хирш, отправились к семейству Здыбель. Во время нашего прошлогоднего визита Лия загорелась желанием узнать как можно больше о прошлом своей семьи.
Лия связалась с израильским археологом Йорамом Хаими, который вот уже 12 лет проводит раскопки в Собиборе. После легендарного побега немцы уничтожили лагерь, снесли все постройки, сожгли и закопали трупы из общих могил. И высадили на месте бывшего лагеря сосны, чтобы скрыть свои преступления.
Хаими и его польский коллега Войцех Мазурек лопата за лопатой раскапывали то, что нацисты пытались схоронить. Археологам удалось отыскать 70 тыс. разных артефактов — обручальные кольца, ключи от чемоданов, монеты, обувь, кошельки, зубы, кости, прах. С помощью трехмерных снимков и съемок с воздуха они воссоздали план лагеря: вычислили точное местоположение восьми газовых камер, 21 ямы для трупов, 9 открытых крематориев, а также Химмельштрассе («дороги на небеса») — аллеи, по которой узников гнали в газовые камеры.
Археологов интересовало все, что имело отношение к Собибору, а потому они согласились искать останки Йозефа Копфа в 130 км от лагеря.
«Это важная часть истории Собибора», — сказал Мазурек — он вместе с нами отправился домой к Янушу Куле.
Еще до возвращения в Польшу я узнала, что Копфа застрелил дядя Кулы.
«Самое главное — отыскать останки и достойно завершить эту историю. Йозеф доверял этим людям, он отдал им свои деньги, — заметил Мазурек. — Он был счастлив, что выжил, хотел после освобождения начать новую жизнь. Это были его соседи».
Одноэтажный дом Кулы в Гозувке‑Колонии располагался в живописной сельской местности — такой, наверное, она была и тогда, когда 75% населения Туробина составляли евреи. По двору гуляли гуси и утки, земля усыпана вишнями, возле дверных косяков сушились низки чеснока. На деревянном столике во дворе нас дожидалась миска свежесобранной малины: здесь, под летним солнцем, мы и беседовали с Янушем и Марией Кула, и они рассказали нам о хладнокровном убийстве Йозефа Копфа. Лия с Янушем сидели друг напротив друга. Его дядя убил ее дядю.
«Мы тогда только поженились, я пошла накопать свеклы на поле за домом, и соседи предупредили меня — в дальний правый угол не ходи. Там еврея убили, его призрак тебя накажет», — хриплым голосом рассказывала Мария, приземистая, с коротко стриженными каштановыми волосами и дружелюбным открытым лицом. Говорила в основном она. Ее муж внимательно слушал и согласно кивал.
«Несколько лет назад была сильная гроза, и в то место, где его убили, ударила молния, повалила дерево, — вспоминала Мария. — Все закричали, разбежались кто куда. Люди говорили, его душа знак подает».
Чтобы понять, почему Кулы так охотно рассказывают о событии, которое не делает чести их семье, достаточно сравнить их дом с соседним, где живет двоюродный брат Януша Кулы: один хижина, другой — дворец. Когда в 2006 году премьер‑министр Польши Ярослав Качиньский нанес официальный визит в Туробин, он обедал в доме двоюродного брата Кулы. Похоже, золото Йозефа Копфа проделало долгий путь и разделили его не поровну.
Йозеф отдал свое состояние на хранение трем друзьям. Первый, Томашик, погиб в войну, и Йозеф, вернувшись, нашел только его вдову Анну. Батрак вдовы, некий Франек, проводил Йозефа ко второму из трех друзей, Яну Здыбелю (ему тогда шел 23‑й год) — его дом был в нескольких сотнях метров от дома покойного Томашика.
Вот что рассказали нам Кулы.
Появление Йозефа и удивило, и раздосадовало Здыбеля. Он‑то думал, что Йозефа уже на свете нет, как и прочих туробинских евреев, а значит, золото теперь его. Быть может, то, что выжил именно Йозеф, показалось Здыбелю жестокой насмешкой судьбы. Ходили слухи, что сосед Йозефа Турек (они жили в полукилометре друг от друга) убил еврейскую семью из трех человек, которая пряталась в его доме. И Здыбеля, похоже, осенило: почему бы не поступить так же?
«Его мать услышала, как он шепчется с тем батраком, Франеком, мол, надо Йозефа убить, и сказала: “Только не в доме, не при детях. Уведите его на зады, за сарай”», — вспоминает Януш Кула слова своей покойной бабки.
Здыбель предложил проводить Йозефа к Туреку, третьему другу, у которого Копф оставил часть своего имущества. Батрак Здыбеля Метек Сая вызвался идти с ними. Они пошли вчетвером: Йозеф, Здыбель и два батрака. Пшеницу недавно сжали, земля была мягкая, стерня колола ноги. Здыбель по‑приятельски приобнял Копфа за плечи.
«Тут Йозеф, наверное, что‑то заподозрил и принялся нервно озираться», — рассказывает Мария.
На полпути от дома Здыбеля к Туреку батрак Франек подошел к Йозефу и выстрелил ему в затылок.
Несколькими неделями ранее, во время последних сражений между Красной армией и отступающими немецкими войсками, на пшеничном поле разорвалась бомба: от нее осталась песчаная воронка. Там было проще копать, и они оттащили Йозефа за сотню метров, к этой яме.
«Говорят, когда они закапывали его, он был еще живой», — сказала Мария.
Некоторые из сельчан утверждают, что вскоре после убийства Франек уехал из Туробина и был убит в перестрелке с полицией в местечке под названием Еленя‑Гура. Мы сделали запрос в Еленю‑Гуру, но информация не подтвердилась.
Останки Йозефа обнаружили в 1970‑х годах отец и старший брат Януша Кулы, когда копали что‑то на месте той песчаной ямы. Брат взял череп в руки, сунул палец в дыру от пули. Кости они закопали обратно.
Я спросила Януша Кулу, откуда он узнал об убийстве.
«Мне и бабка, и мать рассказывали. Да у нас все об этом знают», — ответил он.
Мать его, Стефания Кула, была еще жива.
«Копф, Копф, Копф. Как же, помню. Он держал скобяную лавку».
Мы беседовали в комнате наверху, где неопрятная, заброшенная всеми старуха доживала свой век: она уже не могла встать с кресла.
Об убийстве она не помнила — или не пожелала вспоминать.
«Когда я была маленькая, евреи были лучше поляков. Они всегда что‑нибудь давали, — сказала она. — У меня в школе был учитель‑еврей. Такой красавец, волосы рыжие. Немцы его убили».
Брат ее несколько десятков лет прятал свою добычу: в Польше при коммунистах было опасно выставлять напоказ богатство. А лет 30 тому назад Здыбели отгрохали себе особняк, да еще хватило и на квартиру в Люблине, вспоминает внучатый племянник.
Все три «друга» Йозефа устроились в жизни отлично.
Туреки выстроили прекрасный двухэтажный дом, один из лучших в Туробине, неподалеку от церкви. Местные говорят, что вдова прикупила квартиру в Люблине, несколько машин и выплатила 20 тыс. злотых девушке, которую обрюхатил ее внук. «Тогда это было целое состояние, — сказала Мария Кула. — Откуда бы у вдовы такие деньги?»
Перед отъездом из Туробина мы еще раз наведались туда, где некогда были деревянный одноэтажный дом и сарай Антония Тетлака. Лия в молчаливом раздумье стояла на месте, где ее мать без малого два года провела погребенной живьем. Я нарвала для Лии вишни с растущего на участке дерева: быть может, ее мать когда‑то ела ягоды с этой самой вишни.
На следующий год мы с Лией и ее сыном Амитом вернулись в Туробин, чтобы найти останки Йозефа Копфа. Мы остановились у семьи Тутко, потомков спасителя Гени: они уже были нам как родные.
«Мне и самой хочется, чтобы эти кости поскорее нашли. Неприятно знать, что у тебя на поле лежит убитый еврей», — призналась Мария, все такая же открытая и дружелюбная. И пошутила цинично — мол, тем‑то родичам досталось золото, а нам только кости.
Поле большое, длиной где‑то в полкилометра, и начинается от самого дома, однако площадь поиска ограничивалась неглубокой впадиной: на этом месте когда‑то была песчаная яма. Мы с Лией взяли лопаты и принялись копать вместе с археологами. День выдался холодный, так что мы заодно грелись. Я была уверена, что мы отыщем останки. К вечеру третьего, последнего дня я по‑прежнему была уверена, что останки где‑то здесь, но мы, к сожалению, не там копали. Может, метр вправо, полметра влево — и мы нашли бы их. Мы расстроились.
«С первого раза трудно что‑то найти, — успокоил нас археолог Мазурек. — Это еще не конец истории Копфа. Мы обязательно отыщем его останки. И люди о нем заговорят. Все же видели, что мы тут копаем. Никто и предположить не мог, что мы станем искать Йозефа Копфа. Наверное, непросто жить с этим грязным золотом. Семьдесят пять лет прошло, но оно никому не принесет счастья».
Еще мы задались целью повесить в Туробине, городке с населением в тысячу человек, мемориальную доску в память о погибших евреях. Сейчас ничто не указывает на то, что некогда евреи составляли большую часть здешнего населения. На месте синагоги выстроили небольшой уродливый торговый центр. Еврейскими могильными плитами нацисты мостили тротуары. Кшиштоф Тутко вспоминает, что в детстве по воскресеньям ходил в церковь по мацевот с надписями на иврите. А сейчас исчезли и они. Евреи покоятся на ничем не отмеченном поле, где летом растет пшеница, а зимой лежит снег. И нет никаких примет того, что когда‑то это было кладбище.
Мы надеялись вернуться прошлым летом, чтобы продолжить раскопки, но из‑за эпидемии Covid‑19 приезд пришлось отложить. В августе будет 77 лет с того дня, когда Йозеф Копф, человек с острейшим чутьем, доверился «друзьям» и сделал последние шаги к тому месту, которое стало его могилой.
Оригинальная публикация: A Murder in Poland
В тот день мы сожгли живьем наших соседей
The Times of Israel: Соучастие поляков в гибели евреев сильно недооценивается
