אין טרױם איז מיר העלער, אין טרױם איז מיר בעסער

אין טרױם איז דער הימל גאָר בלױער װי בלאָ…

(יוסף פּאַפּערניקאָוו)

В мечте мне светлее, в мечте мне лучше,

В мечте даже небо голубее голубого…

Йосеф Паперников

Когда‑то  в одной далекой стране было маленькое местечко. Оно называлось Эргецвуевка От идиш. «эргец ву» — «где‑то».
. Местечко это было зажато в глубокой долине между высокими живописными горами и бурной, шумящей рекой. Горы, покрытые густыми лесами, назывались Эквелт От идиш. «эк велт» — «край света».
, а река, извивавшаяся между скал и создававшая множество водопадов и водоворотов, называлась Бейзвасер От идиш. «бейз васер» — «злая вода».
. Местечко был настолько заброшенным и удаленным, что почти никто чужой туда не заезжал. Летом, когда все вокруг было в зелени и цвету и дышало пасторалью, а природа играла разноцветными красками, в местечке еще можно было встретить одинокого случайного путника. А зимой, когда все вокруг одевалось в слепяще белое одеяние, покрывалось глубокими снегами, когда, не переставая, завывал ветер, когда даже вечно неспокойная река покрывалась ледяным панцирем, а с гор то тут, то там спадали снежные лавины, местечко Эргецвуевка впадало в зимнюю спячку. Евреи сидели в своих домишках, топили печи заранее заготовленными дровами и ели то, что запасли с лета, — картошку с соленьями. В такие зимы негде было заработать ни гроша, разве что на рубке леса. Оттуда большая часть жителей и черпала себе средства к существованию.

Величественная природа той местности повлияла и на людей, живущих там. В основном они были спокойны, задумчивы, редко суетились, всё делали не торопясь, потому что спешить было некуда. Время в Эргецвуевке текло медленно, без суеты, без суматохи, особенно зимой, когда каждый день тянулся как вечность.

В один из таких зимних дней местечко внезапно осветилось ярким солнечным светом. Грозные горы Эквелт засверкали под его лучами всевозможными красками и оттенками, ледяные одежды реки Бейзвасер заблестели, словно были усыпаны бесчисленными алмазами. И местечко буквально растворилось в шутливом соревновании света и тени. Какое‑то странное блаженство снизошло тогда на всю округу. В такой прекрасный день люди тоже выбрались из своих занесенных снегом домишек и принялись за неотложные дела. Все вдруг в одночасье оживилось, наполнилось радостью и непонятным приподнятым чувством. Именно в этот день жители Эргецвуевки узнали, что в бедной семье лесоруба Лейзера родился мальчик и назвали его редким именем Тройм На идише «мечта». . Странное чувство охватило тогда все местечко. Жители ощутили, что с небес на них сошло какое‑то великое благословение. Все вокруг радовались, и никто не мог объяснить почему.

Тройм рос, как все еврейские дети, был добродушным, улыбчивым мальчиком. Когда ему исполнилось всего пять лет, отец отвел его в хейдер Хейдер — традиционная еврейская начальная школа.
, и старый меламед Меламед — учитель в хейдере.
заметил, что Тройм, или Тройке, как его называли дети, был необычным ребенком. Он говорил отцу Тройма: «Реб Реб — традиционное обращение, «господин». Лейзер, в вашем мальчике есть что‑то особенное, есть какая‑то искра неземной природы, что‑то редкое. Мне пока неясно, что это такое, но я это чувствую. Не зря вы ему дали такое чудное имя, Тройм — “мечта”. У него загадочная душа. Его взгляд полон мечтательности, возвышенности».

Учитель заметил, что глаза Тройма чаще всего были обращены к небу. Дети спрашивали его: «Тройке, сколько можно в небо смотреть? Что ты там видишь?» Тройм отвечал: «Вы не видите разве, что небо похоже на волшебный талес Талес — четырехугольное молитвенное облачение.
, который распростерся над землей. Каждое облако имеет свою форму. В каждом облаке кто‑то скрыт. Вот облако — ангел. Разве вы не видите, как он крыльями машет? А за этим большим облаком спрятался Элияу‑пророк, но ведь его белая борода хорошо видна. А вот это облако, конечно же, огромный паройхес Паройхес — занавес синагогогального ковчега со свитками Торы.
, раскинувшийся во всей своей красе…»

«А ночью, когда облаков не видно, а в небе только звезды, что же ты тогда видишь?» — спросили Тройма мальчики из хейдера. «О, тогда мир покрывается звездным блестящим одеялом, и каждая звезда — это душа кого‑то из наших предков, и я пытаюсь узнать, чья же душа сокрыта в ней».

Дети смеялись, говорили, что у Тройма не хватает винтика в голове, что он чокнутый, что в его мозгу мебель передвинули, но ему все эти насмешки не мешали. Он постоянно глядел в небо, забывая обо всем. Только старый меламед чувствовал, что этот мальчик особый, избранный и для него открыты те миры, которые обычный глаз не видит и обычный разум не воспринимает. Он все чаще присматривался к Тройму, беседовал с ним как с равным и все чаще ощущал, что на этого мальчика из бедной семьи, из заброшенного местечка пролился особый небесный свет, точно такой же свет, который озарил и согрел все вокруг в тот чудесный зимний день, когда Тройм родился.

Тройм подрос и сам заметил, что обладает редкой способностью: на одном дыхании перемещаться в другую реальность, видеть цвета и слышать звуки не отсюда, а из другого — прекрасного, красочного, цветущего — мира. Он мог шагать по глубокой грязи местечка, испачкаться по шею и в то же время видеть и ощущать себя идущим босиком по бескрайнему полю, покрытому бесчисленными разноцветными полевыми цветами. Он мог часами сидеть в горном лесу, слушая шелест деревьев и трав, и при этом слышать Б‑жественный напев, который заставлял его подниматься над землей и испытывать чувство полета над всей округой, взгляда сверху вниз на все, что его окружало.

Тройм любил уединяться, в одиночестве бродить по горным тропам, часами сидеть на берегу бурлящей реки и следить за стремительным течением ее вод. Сердце его матери всегда охватывал страх за него: чтобы он, не дай Б‑г, не заблудился где‑нибудь или чтобы, не приведи Г‑сподь, дикие звери не растерзали его. Но Тройм успокаивал маму: «Со мной не может случиться ничего плохого. Я знаю, что ангел‑хранитель сторожит меня, я чувствую взмах его крыльев над моей головой».

Через год после бар мицвы Бар мицва — в еврейской традиции обряд совершеннолетия мальчика по дистижении им 13 лет. отец Тройма сказал ему:

— Сынок, тебе, конечно же, нужно продолжать учиться, меламед от тебя в восторге. Он говорит, что в тебе есть что‑то неземное. Но что поделать? У меня нет возможности тебя учить. Я с трудом зарабатываю на кусок хлеба для семьи. И я ведь не становлюсь моложе и здоровее. Выбора нет. Тебе придется научиться ремеслу. Ты хотел бы стать лесорубом, как я?

— Нет, отец, — со слезами на глазах взмолился Тройм. — Если уж ремесло, то умоляю тебя, пошли меня учиться профессии переплетчика.

— Почему переплетчика? — удивился Лейзер.

— Пойми, отец, заниматься книгами будто сшито по мне. У каждой книги ведь есть душа. Когда я беру книгу в руки, я проникаюсь ее содержанием всеми моими чувствами.

— Послушай, Тройке, — пожал плечами реб Лейзер, — ты говоришь какие‑то неясные вещи, которые мне трудно понять. Но кто знает, может быть, ты действительно видишь то, что остается скрытым для такого простого смертного, как я. Если ты хочешь учиться ремеслу у переплетчика, я поговорю с ним завтра и устрою это для тебя.

И для Тройма началась взрослая жизнь. Целыми днями он работал у переплетчика, помогая ему и изучая тонкости дела. Но самое главное, каждую свободную минуту он заглядывал в священные книги — сфорим или в обычные книжки. Во время чтения его богатое воображение переносило его Б‑г знает куда. Он отчетливо видел себя перешагивающим через века и эпохи, сражающимся со злобными армиями за свободу, влюбляющимся в самых красивых и благородных девушек, путешествующим по морям и континентам, исследующим далекие места, покрытые джунглями, полными диких животных, куда нога человека еще не ступала. Не выезжая ни разу из Эргецвуевки, Тройм путешествовал по городам и странам, встречался с королями и королевами, переживал удивительные события, побеждал в суровых битвах. На далеком острове он построил мир, полный добра и справедливости, где люди живут счастливо и радостно, не знают нищеты, болезней, кровопролития, боли и напастей, где царит братство, где все наполнено любовью и добром, где нет необходимости иметь какие‑то дикие законы и запреты, потому что там слово Б‑жье и есть закон и имеет полную власть.

По вечерам Тройм рассказывал близким друзьям о том, что он читал в книгах, и во время рассказа в нем зажигался такой огонь, высвобождалась такая сила, что те, кто слушал его, невольно тоже ощущали все то, что слышали от него. У них перехватывало дыхание, они не могли оторваться от этих историй.

В местечке люди привыкли к странностям Тройма. Некоторые утверждали, что у него сдвиг в голове, и крутили при этом пальцем у виска, другие любили слушать, когда он рассказывал что‑то удивительное, а потом пересказывали его истории. Но были и такие, кто инстинктивно чувствовал, что Тройм — необычный парень, что в нем скрыто нечто тайное, что он имеет доступ к высшим мирам, что он может видеть и слышать то, что для обычных людей остается запечатанным и недоступным.

Внешность Тройма ничем особенным не отличалась: стройный юноша с копной черных вьющихся волос, с благородным лицом и едва пробивающейся бородкой… Но стоило обратить взгляд на его голубые глаза, которые с раннего детства были чаще всего обращены к небу, и сразу можно было заметить в них нечто мечтательное, такое, что невозможно описать никакими словами, но можно почувствовать и даже испытать трепет от этого. Именно поэтому Тройм получил в местечке прозвище «фархолемтэр» (мечтатель).

Время в Эргецвуевке текло неторопливо, и Тройм оставался при своем: днем он работал с книгами, а по вечерам со страстью и пылом рассказывал знакомым свои загадочные истории. Все больше и больше людей приходили его послушать. Многие заметили, что, рассказывая истории, он не только сам переносился в иные миры и чудесные места, но и увлекал за собой слушателей. Евреи слушали истории Тройма и переживали их, при этом держались за сердце, охали и вздыхали, проливали слезы, смеялись до самозабвения, топали ногами в восхищении, закрывали от страха лицо ладонями, выпучивали глаза, предвосхищая что‑либо, потирали руки, ожидая с нетерпением продолжения, короче, переживали и проникались рассказами Тройма. Ему не раз говорили: «Тройке, я ни разу в жизни не выезжал из Эргецвуевки, но благодаря тебе я объездил весь мир», «Тройке, ты заставил меня забыть обо всех моих бедах и заботах и попасть хотя бы на один час в другую жизнь — ту, которая лучше, приятнее, чище», «Тройке, Б‑г благословил тебя редким даром, и благодаря тебе наше забытое местечко ожило».

Неясно, каким образом, но слухи об этом необычном юноше распространились далеко за пределы Эргецвуевки. И местечко действительно ожило. Туда стали стекаться евреи из других мест, чтобы послушать рассказы Тройма и пережить все, рассказанное им. Каждому хотелось посоветоваться с ним, получить от него какое‑нибудь наставление, почерпнуть у него смелость духа, согреться у его необыкновенного душевного огня и через него прикоснуться к высшим мирам, которые сокрыты от простых людей.

Однажды приехал к Тройму человек по имени Эльханан из далекого городка Йенезайтевка От идиш. «йенэ зайт» — «другая сторона, по ту сторону». . Он проделал долгий путь, чтобы послушать рассказы Тройма. Провел несколько дней в Эргецвуевке и перед отъездом сказал: «Реб Тройм, эта пара дней была для меня настоящим нахес руах (удовольствием для души). Слушая вас, я полечил немного мое израненное сердце, ненадолго забыл свои беды, но, к сожалению, я скоро поеду домой, не зная, есть ли у меня вообще еще дом, “мэ из дох ин голэс” (мы ведь в голусе (рассеянии))… Поселишься где‑нибудь, немного подзаработаешь, еле‑еле обживешься, вдруг приходит указ о выселении всех евреев. И так меня выгоняют из одного места, в другое не пускают. За последние десять лет я с семьей сменил три места. Несчастная жена моя болеет, а я должен прокормить восемь детей нивроку Нивроку (укр. идиома) — «не сглазить бы». , мальчиков нужно отдать в хейдер, платить за обучение, а я ведь всего‑навсего столяр. С заработком становится все труднее… Иногда мне все так надоедает, что у меня уже нет сил и желания жить. Я начинаю проклинать все, на чем свет стоит, и проклинать тот день, когда я родился. Знаю, что это грех, но часто в гневе поднимаю глаза к небу и говорю Всевышнему: “Б‑же, зачем Тебе нужно было привести меня в этот мир, чтобы я отстрадал отведенные мне годы? Зачем я нужен Тебе? Есть ли предел моим мучениям?”»

Внимательно выслушав Эльханана, Тройм ответил ему с добродушной улыбкой: «Конечно, у вас могут быть претензии к Б‑гу, почему бы и нет? Вам трудно, вы можете высказать Ему все, что у вас на сердце накипело. Мне не нужно Его оправдывать в ваших глазах, Он и сам за Себя может постоять, но мой вам совет: не нужно видеть в жизни только плохое. Ведь сказано в Торе: “Реэ натати лефонейхо эс а‑хаим ве‑эс а‑тойв”, что означает: смотри, Я дал тебе сегодня жизнь и добро, и от тебя зависит найти и увидеть это добро. Подумайте обо всем хорошем, что вы находите на своем пути, и поблагодарите за это Всевышнего. Я не могу вам сказать конкретно что, каждый сам ведет свой счет хорошего и плохого. Но не смотрите всегда только на грязь под вашими ногами. Глядите чаще на голубое небо, яркие звезды. Взгляните на ту красоту, которую создал для вас Всевышний, увидьте горы, леса, цветы, солнечные лучи, свежую росу. Ведь все это — дары Б‑жьи для вас, для меня, для всех нас. Порадуйте себя всем этим, и вы заметите, что ваша жизнь изменится к лучшему. Прислушайтесь к щебетанию птиц, и вы услышите эхо Б‑жественного пения».

Эльханан смотрел на Тройма широко открытыми глазами, буквально глотал слова, прицокивал языком и лишь утвердительно кивал головой. Но вдруг он спросил: «Красивые слова вы говорите, реб Тройм, они действительно греют душу, но что хорошего я могу увидеть в моей жизни, а? Иногда мне кажется, что животное живет более красивой жизнью, чем я». На это Тройм ответил со своей обычной горячностью: «Реб Эльханан, вы только посмотрите, у вас есть семья — жена и восемь детей. Вам есть для кого трудиться и за кого молиться. В старости вы не будете одиноким и брошенным. Вы будете окружены любящим многочисленным потомством — детьми и внуками. Ваши наследники доставят вам много нахес (радости), вы не будете знать никогда одиночества. Не каждому суждено такое счастье». Измученное лицо еврея вдруг просветлело, оно расплылось в улыбке, которая редко появлялась на его губах. Настроение его мгновенно улучшилось, и Эльханан со спокойным сердцем отправился домой.

Спустя несколько месяцев еще два еврея из Йенезайтевки приехали к Тройму, чтобы послушать его рассказы, получить от него совет. Они рассказали, что Эльханан из их городка вернулся отсюда новым человеком и поведал им, что слова Тройма открыли неведомый уголок в его душе и что с того времени, как он посетил Тройма, все у него действительно изменилось к лучшему.

С тех пор евреи начали стекаться в Эргецвуевку. Это заброшенное местечко стало известно в еврейском мире. Сотни людей ежегодно тащились по длинной, трудной горной дороге, чтобы насытиться мудростью Тройма, почерпнуть у него немного надежды и обрести мечту, залечить раны в своих сердцах. Тройм уже имел свою семью и давно был отцом троих детей. Он, как и все, был обременен своими заботами, но тем не менее никому не отказывал, всех выслушивал, для каждого находил слова утешения, устраивал всех на ночлег, находил для гостей угощение. Евреи хотели платить ему, осыпать его подарками, но он от всего отказывался, твердя при этом: Б‑г дал мне профессию, и я зарабатываю на жизнь переплетным делом. Сколько бы Всевышний мне ни послал, я благодарен Ему за все и довольствуюсь тем, что есть. Помочь евреям добрым словом или делом — святая обязанность. Святость и деньги несовместимы. Где деньги, там теряется святость. Где деньги, там страдает вера. Важно то, что идет прямо от сердца и не проходит через карман. Благодаря такому отношению имя Тройма еще больше находило отклик в сердцах евреев, и к нему стали относиться как к святому цадику (праведнику). Чем больше людей приезжало к нему, тем больше уважения к нему испытывали, но он по‑прежнему жил скромно, ничего не меняя в своей жизни: работал переплетчиком, много читал, и в свободное время рассказывал истории как людям из своего местечка, так и приезжим гостям.

Слава о Тройме распространилась настолько далеко, что стала вызывать зависть среди раввинов. До них доходили все новые и новые слухи о каком‑то странном еврее из заброшенного местечка в глуши, где‑то в Эквелтских горах, который рассказывает толпам людей бобэ майсес (бабушкины сказки‑небылицы), дает им советы и не берет за это ни гроша. Тем не менее к нему ежегодно ездят сотни евреев. Эта глушь — Эргецвуевка, о которой раньше никто слыхом не слыхивал, — стала вдруг местом паломничества. Говорят, что, как только начинается весна и тает снег, в заброшенное местечко тянутся длинные вереницы повозок с евреями, которые везут с собой «целые мешки» бед и забот, а он исцеляет их измученные души. Люди относятся к нему как к великому праведнику, с большим почтением и уважением. Это была непонятно для раввинов. Как это возможно? Как смеет такой человек конкурировать с ними? И два известных раввина решили отправиться в путь самостоятельно, навестить «таинственного» еврея, познакомиться с ним и понять, чем он привлекает толпы страждущих, что скрывается в его подходе.

После долгого путешествия два важных гостя вошли в скромный дом Тройма. Он встретил их гостеприимно, как и всех других многочисленных гостей, угостил стаканом чая и свежим печеньем. Раввины были удивлены тем, что человек, имя которого широко известно в еврейском мире, к которому ежегодно, как к великому цадику, приезжают сотни людей, живет так скромно. Они переглянулись между собой и пожали плечами. После знакомства один из них обратился к Тройму:

— Мы слышали, что вы великий цадик и что многие евреи едут к вам в столь отдаленное место, чтобы получить ваше благословение.

— Вы ошибаетесь, — ответил Тройм с добродушной улыбкой, — я не святой и не цадик, я никого не благословляю никакими благословениями. Евреи приходят, чтобы услышать от меня истории, которые я читал в разных книгах, и чтобы посоветоваться со мной. И если я могу хоть словом помочь еврею, почему бы и нет? Ведь это священный долг каждого из нас.

Этот ответ смутил гостей, и они задали следующий вопрос:

— Реб Тройм, если вы не благословляете никакими благословениями и не считаете себя праведником, какой такой совет вы можете дать? Что вы можете сказать им такого, чего не знают раввины? Какие такие диковинные истории вы рассказываете? Что вы делаете, чтобы ежегодно привлекать сотни евреев? В чем заключается ваше учение?

— Я отвечу на ваш вопрос, но ответ мой займет времени больше обычного, — Тройм снова улыбнулся. — И поверьте, вы не услышите от меня ничего такого, чего не знаете сами. Мой взгляд на жизнь и мир полностью еврейский, поэтому я верю в то, что вы согласитесь почти со всем, что я вам скажу.

— Ну, послушаем, — оба раввина напрягли свое внимание.

— Мое учение очень просто и доступно, — продолжил Тройм. — Во‑первых, надо иметь веру в сердце, потому что человек без веры подобен засохшему дереву. Засохшее дерево может стоять много лет, но ничего хорошего из него не вырастет, ни листьев, ни плодов. Иметь веру — это не значит с утра до ночи подлизываться ко Владыке мира, залезая Ему под ногти. Лучший способ служить Б‑гу — через Его творение, через человека, ибо человек — это вершина творения Б‑жьего. Нельзя быть хорошим для Б‑га и плохим для людей, нельзя служить Б‑гу и в то же время мучить, обманывать, унижать, презирать людей. Ведь не зря у нас принято говорить о хорошем человеке “эр из цу Г-т ун цу лайт” (он хорош и Б‑гу, и людям)… Вся мудрость заключается в том, чтобы найти равновесие между идишкайт Идишкайт — еврейский традиционный образ жизни, также совокупность ценностей еврейской морали и этики.
и менчлехкайт Менчлехкайт — человечность, комплекс универсальных моральных ценностей.  — быть “еврейским человеком и человечным евреем”, ведь одно без другого не имеет никакого смысла.

Во‑вторых, мы должны помнить, что каждый еврей — наш брат. Брат может быть не таким умным, как нам бы хотелось, неудачником, упрямым, пойти по плохому пути, но к брату невозможно оставаться равнодушным, поэтому невозможно брату, то есть другому еврею, не протянуть руку помощи, когда он нуждается в ней. Если еврей чего‑то не понимает, не разговаривай с ним, возвышаясь над ним в горделивой позе, а наклонись к нему и разговаривай с ним на его уровне, глядя ему прямо в глаза. Коль Исраэль аревим зе ла‑зе (все евреи ответственны друг за друга) — это не просто изречение мудрецов, да будет благословенна их память. Это важнейшая основа нашего существования. Как только евреи чувствуют братство между собой, они процветают, а когда начинают рвать друг друга на куски, ругаться, ненавидеть друг друга, их настигают страшные несчастья. Г‑сподь учит нас этому простому закону уже несколько тысяч лет, а мы до сих пор не усвоили и не приняли его. И когда случаются беды, дети Израиля заламывают руки к небу и все хором вопят: Владыка мира, смилостивься, почему это происходит с нами, за что?! Ответ очевиден и прост: именно из‑за этого страшного греха, из‑за напрасной взаимной вражды, из‑за нежелания услышать и понять другого еврея, из‑за того что каждый считает, что только у него есть монополия на абсолютную истину, а другое мнение изначально ничего не стоит, из‑за того что через хитрости, клевету и злословие дети Израиля пьют ведрами кровь друг друга.

В‑третьих, злейший враг наш — это зависть. Ничто так не разрушает человеческую душу, как зависть. Именно она порождает все человеческие недостатки и пороки, приводит ко всему злу в мире. Бегите от зависти, как от огня, гоните ее от себя, как чуму, лечите себя от нее каждый день, каждую минуту, чтобы не попасть в ее паутину и не потерять контроль над собой.

И последняя, очень важная вещь, — при этом Тройм разгорячился и говорил с привычной ему страстью, — у человека должна быть мечта! Ведь мечта — это прибежище для человеческой души. Без мечты жизнь скучна и тускла. Мечта способна раскрасить даже самый серый и тоскливый день в жизни человека. Если даже твоя мечта кому‑то кажется смешной и над тобой потешаются, не принимай это близко к сердцу. Мечта принадлежит только тебе, она не подвластна никому, лишь ты — хозяин над ней. Мечта — единственное утешение для вашей души даже в самые трудные времена…

Тройм еще долго продолжал беседовать с двумя гостями, излагая перед ними свое мировоззрение, а раввины впитывали его слова, находясь под большим впечатлением. На следующий день гости попрощались, поблагодарили хозяина за гостеприимство и поехали обратно. Сидя в повозке и проезжая по извилистым тропам гор Эквелт, они долго обдумывали все увиденное и услышанное в Эргецвуевке. Один из них сказал: «На самом деле мы не услышали ничего прежде нам не известного от нашего нового знакомого. Он говорил понятно и доступно о простых вещах, но искра в его глазах не может оставить никого равнодушным. Искра, которую вы видите в них, она ведь неземная…» А другой раввин добавил: «Мы действительно не услышали ничего нового, но во время этого визита я понял одну очень значительную вещь: важно, конечно, что говорить людям, но не менее важно и то, как говорить. Этот Тройм из Эргецвуевки говорит о том же, о чем говорим и мы, но он сумел вдохнуть в еврейские души мечту, и в этом скрыта его великая сила».