Ряд украинских и российских политиков сегодня высказывают мнение, что в период пропагандистских войн знать истинное положение вещей народу во вред. Координатор военного совета украинской партии «Народный фронт» и создатель группы «Информационное сопротивление» Дмитрий Тымчук в интервью газете «Известия» и вовсе заявил: «Мы занимаемся информационно‑психологическими операциями (ИПсО). Нельзя проводить такие операции, основываясь на правде и полностью объективном освещении событий». А по сообщениям «Lenta.ru», журналист и телеведущий Константин Семин, которому депутат Ирина Яровая предложила возглавить рабочую группу по вопросам информационного суверенитета страны, заявил: «Нам необходима санация пропагандистской машины. На это остается не очень много времени. Уже в России 30 миллионов пользователей Facebook, массовое внедрение широкополосного доступа в интернет — это хорошо, с одной стороны, но через два‑три года мы можем столкнуться с ситуацией, когда монополия государства на распространение смыслов будет утрачена и перейдет к нашим международным партнерам». Сегодняшнюю информационную войну, противостояние России Старому и Новому Свету, пессимисты считают едва ли не начавшейся Третьей мировой, а оптимисты сравнивают ее масштабы с пропагандистской кампанией, организованной Сталиным в начале 1930‑х годов. Вспоминают прогрессивных интеллектуалов и высоких визитеров: Бернарда Шоу, Андре Жида и Лиона Фейхтвангера с его нашумевшей книгой «Москва 1937»… Насколько уместны подобные сравнения? Что способствует распространению в информационной среде деструктивных мемов? Наконец, обладают ли этнические/диаспоральные СМИ, в частности еврейские, большей свободой, нежели СМИ федеральные? На эти и другие вопросы отвечают: директор информационно‑аналитического центра «Сова» Александр Верховский; журналист, теле‑ и радиоведущий «Радио Вестей» Украины и «Эха Москвы», общественный деятель Матвей Ганапольский; историк литературы, профессор Учебно‑научного центра библеистики и иудаики РГГУ Леонид Кацис; журналист, популярный блогер Антон Носик; политолог, главный ученый Министерства алии и абсорбции Израиля Зеэв Ханин.

 

Александр Верховский Пропаганда на трех основных каналах российского ТВ сейчас определенно агрессивнее, чем в позднесоветское время, которое я, в отличие от сталинской эпохи, представляю на уровне личных впечатлений. Не думаю, что это означает, будто «подготовка к войне» стала более актуальной, чем в начале 1980‑х, скорее это означает, что российские правящие группы пытаются заменить реальную силовую политику и вообще любые реальные механизмы влияния информационной войной. Во‑первых, потому, что поверили в легенду о всемогуществе «ящика», интернета и пиара, во‑вторых, потому, что это они умеют лучше, чем все остальное. С одной стороны, это хорошо, так как внушает нам надежду на то, что военные действия на Украине не будут расширяться, с другой стороны, это плохо, так как обещает долгий период агрессивной пропаганды и концентрации усилий репрессивного аппарата именно на медиасфере, включая такого явно переоцененного противника власти, как независимые блогеры. Ограничения и меры давления уже сейчас избыточны с точки зрения сохранения политического контроля и будут, похоже, еще более избыточными. Так что островки свободы выражения, включая так называемые «национальные» СМИ, будут лишь ужиматься. Собственно методы информационной войны, то есть сознательная дезинформация, конструирование ложных представлений, политический троллинг и т. д. традиционно опираются скорее на использование платных сотрудников, чем на вовлечение идейных сторонников. Но при нынешнем высоком уровне политической мобилизации эти традиционные механизмы в большей степени подкрепляются включением именно идейных сторонников, причем в очень широком идеологическом и стилистическом спектре. Это позволяет укрепить иллюзию свободы выражения. В каком‑то смысле это действительно свобода, только ограниченная рядом условий и политической принадлежностью (отдаленный аналог — свобода дискуссий внутри РКП[б] времен раннего нэпа). И ее наличие внутри сферы поддержки власти лишь облегчает обществу принятие подавления свободы выражения вне этой сферы.

 

Матвей Ганапольский Полагаю, для всех информационных войн можно вывести одно общее правило: выигрыш в них зависит не столько от величия и масштабов страны, от продолжительности пропагандистской кампании, сколько от четкого понимания того, что необходимо для победы, разумеется, включая и те денежные ресурсы, которыми придется пожертвовать. В Киеве сегодня разводят руками, констатируя: «Россия безусловно выиграла информационную войну», но тут же добавляют: «На своем поле и в глазах своих соотечественников». Хотелось бы напомнить, что по статистике в новостных программах государственных теле‑ и радиоканалов украинская тема занимала от 70% до 90% в период обострения конфликта и проведения активной фазы «антитеррористической операции». Телевизионные критики, внимательно отслеживающие этот процесс, такие как Арина Бородина, Ирина Петровская или аналитик радиоэфира Андрей Архангельский, сходились в одном: жители России не могли наблюдать за жизнью собственной страны, у них было такое чувство, словно Украина стала субъектом Российской Федерации, в котором происходит какое‑то неслыханное стихийное бедствие. Рецепт этого телевизионного варева постоянно менялся, потому что телевизионные и радийные бонзы выпускали все новые и новые указания, как следует называть Украину и украинских руководителей, как подавать события, как использовать афганские, сирийские и иракские кадры таким образом, чтобы люди, не сомневаясь, принимали их за украинские. В основном, в этом искусстве преуспели СМИ государственных каналов, охватывающие 98% процентов аудитории граждан РФ. То есть информационная война со стороны России велась на всех фронтах по всей территории Российской Федерации. Велась она и за границами страны, с помощью, скажем, телевизионного канала «Russia Today», щедро финансируемого российским правительством. Этот канал не гнушается манипулированием фактами, но делает это уже с оглядкой на западный мир в лайт‑варианте. Что могла противопоставить Украина такому напору со стороны России? Ничего. Причин много, и все серьезные. Одна из них: украинский медийный рынок построен совсем иначе, нежели российский. На Украине существует только один государственный канал. Технически он очень слаб и в информационной войне является абсолютно «отстойным местом». Его работа наивна, провинциальна и никому не интересна. Главным образом он демонстрирует украинские новости в официальной трактовке, по ходу немного занимаясь культуртрегерством. Чтобы россиянам было понятно, о чем я говорю, это такая помесь каналов «Россия‑Культура» и «Россия 1». Если российский рынок массмедиа заточен, прежде всего, на продвижение государственных задач, то украинский в основном принадлежит олигархам. Их каналы продвигают свои кандидатуры, освещают постоянные войны между олигархами, потрафляют амбициям тех, «кто заказывает музыку». Вот почему украинский медийный рынок оказался совершенно не подготовленным к большой информационной войне с Россией. Есть еще один момент: если на Украине русский язык знают практически все, то в России украинский понимают только в какой‑то степени. Украинские политики далеко не сразу осознали необходимость создания каналов, нацеленных на российскую аудиторию. Но если российский «Первый канал», «Россия 1» и прочие уже активно присутствовали в украинских кабельных и спутниковых сетях, то украинские, в силу перечисленных выше особенностей, в российском медийном пространстве представлены не были. Понятно, что сегодня Россия просто так Украину в свое медийное пространство не пустит. В результате чего Украина и признала, что полностью проиграла информационную войну, хотя и создала впопыхах спутниковый канал «Ukraine Тoday» для освещения событий на Украине за рубежом. С «Russia Today» его сравнивать нельзя никак. По некоторым источникам, финансирование только одного англоязычного канала «Russia Today» достигает 40 млн долларов в год. А ведь есть еще «Russia Today» на русском языке, на арабском и на испанском… К примеру, сейчас в Британии открывается представительство «Russia Today», которое будет работать исключительно на Британию. Но сколько бы представительств «Russia Today» ни открывалось, оказалось, что выиграть информационную войну на Украине при нынешних условиях все же не получится: тяжело объяснить украинским гражданам, что они фашисты, стремящиеся уничтожить русское население страны. Выборы в парламент Украины, как известно, радикальные националистические партии тоже проиграли. К тому же заметим, трудно объяснить народу, против которого ведется война, что он должен сдаться немедленно. Давайте все‑таки не будем сбрасывать со счетов фактор патриотизма. Информационная война с российской стороны велась и ведется не с гражданами Украины, не с гражданами ЕС и США, а со своими гражданами. И тут, сомнений нет, налицо полная победа: не имея никакой альтернативы, россияне массово поддерживают руководство страны. Но нельзя забывать об интернете, всю альтернативную федеральным СМИ информацию российские граждане черпали именно из него. Думаю, профессиональные пропагандисты не оставят этот факт без внимания, учтут на будущее. Украина еще долгое время не сможет соперничать в информационной войне с Россией, но как долго, сказать не могу, все очевиднее становится, что войну — в прямом смысле слова — пора прекращать, тогда и информационная не понадобится. Что до СМИ этнических и диаспоральных и их относительных возможностей нейтрально освещать информацию в период катаклизмов и пропагандистских войн, предоставляя площадку обеим сторонам, могу точно сказать, что таких возможностей и у них нет. Для примера возьмем тот же «Лехаим»: журнал издается на территории России, следовательно, распространять информацию в пользу так называемого врага он не будет. Ведь вы же не станете уверять меня в том, что руководство журнала «Лехаим» — самоубийцы.

 

Леонид Кацис Не думаю, что сегодняшнюю пропагандистскую войну уместно сравнивать с той, которую объявил Иосиф Сталин в начале 1930‑х годов, серпом и молотом пройдясь по земному шару, по одной простой причине: во‑первых, тогда еще жива была память о Первой мировой и ее колоссальных жертвах; во‑вторых, мировая революция, кажущаяся сегодня мифом, на самом деле победоносно шла от России до Монголии и Китая. Планы мировой революции утверждались на конгрессах Коминтерна, это была реальность, которую советская пропагандистская машина изо всех сил старалась поддержать. Сегодняшнее же российское общество очень далеко от идей мировой революции и одновременно, как это ни странно, плохо помнит об ужасах мировых войн. Это такое нормальное посткоммунистическое общество, подверженное тем историческим процессам, которые случаются всегда, когда от метрополии откалываются колонии. Оно решает обычные в этом случае вопросы формирования нового миропорядка, который сегодня можно назвать «постялтинским» или «постхельсинкским».

Довольно тонкий вопрос, почему некоторые западные интеллектуалы мирволили Сталину, почему Андре Жид в итоге написал «не ту книгу», а Лион Фейхтвангер «не заметил» ни террора, ни голода, запечатлев лишь парадную сторону СССР. Фейхтвангер ведь приехал в Москву после визита Андре Жида, который, вернувшись на родину, написал книгу «Возвращение из СССР» совсем не про коммунистический рай. Эта книга, кстати, дорого обошлась многим советским писателям, в частности, из‑за встречи с Жидом большие неприятности были у Пастернака. Что касается Фейхтвангера, то книгу «Москва 1937» безусловно можно рассматривать как часть советского пропагандистского проекта по воздействию на Запад. Но тут надо вспомнить политическую ситуацию, сложившуюся на тот момент, и не отделять от нее книгу «Москва 1937». К моменту ее написания Гитлер находился у власти четыре года. Уже уплывали корабли с еврейскими беженцами, которые Америка, будущий член антигитлеровской коалиции, не принимала. Вспомним, что незадолго до этого Фейхтвангер написал своего «Лже‑Нерона», где главным подтекстом был Лейпцигский процесс над Танеевым, Поповым и Димитровым, которые якобы подожгли Рейхстаг. Тут надо понимать, что сам процесс о «поджоге» и его фальсификация — это тоже пропагандистская атака, но уже со стороны Гитлера. Наивно полагать, что вот такой плохой Сталин организовал кампанию против «доброго капиталистического мира», с умилением на него взирающего. Нет, информационная война не была односторонней, и Фейхтвангера не просто так пригласили в СССР. Это произошло именно после выхода на немецком «Лже‑Нерона», читатели которого были настолько зомбированы параллелями с процессом Димитрова, что не заметили: две трети книги составляет скрытое обсуждение проблематики процесса Зиновьева—Каменева. Намеки на это есть и в «Москве 1937»: Троцкого и тех, кого Сталин низвел и извел, Фейхтвангер там сравнивает с Нероном.

Видимо, в Москве полагали, что неудача с Андре Жидом случилась из‑за того, что его не пустили на процессы, и поэтому он чего‑то не понял, на что‑то обиделся. Теперь нужен был человек не менее известный, который смог бы иначе взглянуть на советский мир. Из нашего сегодня кажется, что Фейхтвангер — этакий простофиля, которого обвели вокруг пальца. Ничего подобного. Уже издана стенограмма его беседы со Сталиным, и мы видим, как она отразилась в книге. Но все не так просто и не так однозначно. Еще в начале перестройки, когда переиздали сразу и Жида, и Фейхтвангера, в «Литературной газете» появились публикации отчетов о пребывании Лиона Фейхтвангера в СССР. Агент ВОКСа (Всесоюзного общества культурных связей с заграницей) писал, что Фейхтвангер ни во что не верит, во всем сомневается и т. д. То есть он не был ни фанатичным коммунистом, ни дураком, ни «евреем Зюссом», однако участие в этой пропагандистской войне принял. Принял сознательно, прекрасно понимая, что другого пути к спасению Европы, евреев и еврейства нет. Думаю, что в известном смысле книга «Москва 1937» была отчаянным призывом о помощи человека, писателя и еврея (!) к товарищу Сталину, и все это до 1939 года. Фейхтвангер не мог не понимать, что главное в сложившейся ситуации — уничтожить фашизм. И Сталин для Фейхтвангера — прежде всего человек, противостоящий Гитлеру. Показательно, кстати, что книга Фейхтвангера вышла в свет не в Германии, а в Голландии.

В период информационной войны, как и во время любой войны, всегда происходит ограничение демократических процедур. Вопрос в том, принимает это население или не принимает. В государствах, исповедующих демократические устои, какая‑то часть населения вовлекается в новые правила игры, а какая‑то их игнорирует. Возвращаясь к сегодняшнему дню, думаю, в какой‑то степени в период катаклизмов этнические, диаспоральные СМИ и СМИ федерального значения находятся в равном положении. Они пользуются одной и той же технической базой, притом что у государственных СМИ и возможности шире, и аудитория в разы больше. Но тут следует учесть, что ни спонсорская благорасположенность, ни «казенный патронаж» не могут заставить публику читать, слушать, смотреть то, чего она не желает. При всей инертности нашей аудитории, жертвовать привычками она умеет и через какое‑то время вполне может облюбовать себе другой информационный сегмент. Другое дело, что сделать это почти невозможно. В подобной ситуации коммуналистские СМИ имеют свои преимущества, связанные с той фундаментальной позицией, которую они занимают. Информация к ним поступает с разных сторон, например от еврейских общин, которые в той или иной степени проявляют себя как по обе «линии фронта», так и в стороне от них — в Старом и Новом Свете. Этот процесс можно проследить на примере того же «Лехаима», который уже год освещает события, связанные с российско‑украинским противостоянием. Благодаря тому, что журнал занимает взвешенную позицию, ему удалось сохранить не только свою целевую аудиторию, но и завладеть вниманием той среды, которую «еврейской» назвать нельзя и которая раньше большого интереса к журналу не проявляла. Как исследователю литературы, мне только хотелось бы, чтобы журнал больше прослеживал культурные трансформации, происходящие на наших глазах, например, уделил больше внимания таким символическим центрам русской культуры, как Одесса и Киев.

 

Антон Носик Блогерство — такая форма журналистики, при которой текст доходит до читателя в том виде, в каком он изначально создавался автором, без участия посредников. Жанр высказывания при этом может быть любым: текст, аудио, видео, фото, репортаж, интервью, колонка, стихи и проза. Что касается ангажированности — любой блогер, как и любой журналист, может стремиться либо к озвучиванию какой‑то одной точки зрения, либо к предельной объективности. Эта установка необязательно связана с наличием внешнего заказа.

Все СМИ на свете делятся на две категории. Те, которые стремятся передать многообразие точек зрения на любой сюжет, и те, которые продвигают одну «партийную линию». При этом не имеет никакого значения, национальные они, диаспоральные или инопланетные.

Для меня совершенно очевидно, что любое СМИ, участвующее в кампании дезинформации, ведет войну не с каким‑то там абстрактным врагом, а со своим собственным читателем, которого это СМИ пытается ввести в заблуждение. Это в равной степени относится и к киевским пропагандистам, и к московским. Беда в том, что профессиональных журналистов на постсоветском пространстве — считанные десятки, а штатных пропагандистов — десятки тысяч. Честный труд журналиста подразумевает профессиональную работу с информацией (ее добычу, обработку, анализ, подачу), а ремесло пропагандиста — талдычить набор лозунгов из методички на три страницы.

Монополия государства на распространение смыслов лучше всего описана в романе Джорджа Оруэлла «1984». Думаю, что соратникам госпожи Яровой такой монополии уже не создать, поезд ушел, да и с инструментарием напряженка. Но, безусловно, они будут пытаться установить госконтроль за оборотом смыслов.

Стремление отразить все точки зрения в сложившейся ситуации — миссия честной и цивилизованной журналистики в условиях и войны, и мира. К сожалению, и в России, и на Украине власть озабочена проектом введения единомыслия. Который подразумевает, что отображение любой точки зрения, кроме официальной, должно всемерно ограничиваться и преследоваться. Тут можно вспомнить и разгон редакции «Lenta.ru», и недавнее предупреждение Роскомнадзора «Эху Москвы». Надеюсь, «Лехаим» еще некоторое время сможет оставаться незамеченным, но рано или поздно у власти и к нему возникнут претензии.

 

Зеэв Ханин Этнические и диаспоральные СМИ обладают определенной специализацией, их интересует конкретная тема, связанная с той или иной общиной или этнокультурной группой, для которой они работают и которую представляют. Следовательно, и выглядят они более квалифицированными в освещении вопросов, касающихся этой группы, чем СМИ общенациональные. Глубже и тоньше нюансировка сюжетов, шире спектр мнений по тем или иным вопросам, вот отличие этнических или коммуналистских СМИ от «центральных». Если речь о еврейских СМИ, то это характерно и для стран диаспоры, и для Израиля. Скажем, печатные и электронные СМИ на русском языке в Израиле лучше разбираются в ситуации стран бывшего СССР или русско‑еврейских общин других стран. Но насколько точна их информация, нам сказать трудно. С другой стороны, коммуналистские СМИ намного чаще становятся полем столкновения различных мнений, площадкой для информационных — а нередко и дезинформационных — кампаний в периоды информационных войн. И это тоже следует учитывать, воспринимать как данность. Еще один немаловажный момент: диаспоральные и общинные СМИ, в особенности те, что за пределами этнического центра или страны исхода, в ряде случаев становятся объектами внимания тех или иных режимов, которые норовят воспользоваться ими как инструментом воздействия и на сами общины, и на страны их пребывания. Это тоже явление очевидное и в каком‑то смысле естественное.

Мне довольно сложно согласиться с точкой зрения, будто правда в периоды катаклизмов и информационных войн народу вроде как помеха. Но подобного рода утверждения отражают реальность сегодняшнего дня. Мы живем в постмодернистском мире, в котором многие полагают, что факт сам по себе значения не имеет. Это в мире модернистском полагали, что есть факт и с ним уже ничего сделать нельзя, поскольку факт вещь упрямая, а спорить можно лишь по поводу интерпретации этого факта. Важно только наше отношение, нарратив, наше представление о нем… Поэтому телевизионная картинка важнее того, что она отражает, о чем рассказывает. Некий набор символов оказывается более важным, нежели фактический процесс развития событий. Случается, что и лозунги важнее содержания. И эта схема работает. Если раньше «люди гибли за металл», то сегодня они гибнут даже не за идею как таковую, а за некое навязанное им представление о ней. Я человек консервативных убеждений и полагаю, что в конечном счете проверочным моментом тут является ответ на сакраментальный вопрос: «Было или не было?» На мой взгляд, рассказывать народу правду все же эффективнее, чем упаковывать ее в набор символов веры или фигур речи, а разговоры из серии «у каждого своя правда» следует оставить беллетристам.

В Израиле исходят из того, что нет ничего тайного, что не стало бы явным. Но Израиль — странная комбинация великой державы и маленькой ближневосточной страны, где все знают всё и обо всех. Еврейское государство — это высокотехнологичная держава, в которой существует понимание, что технический прогресс, в том числе и в сфере информационных технологий, остановить невозможно. Поэтому первая фраза, которую говорят в университетах преподаватели будущим политологам или специалистам по информационным технологиям: «Скрыть факт невозможно». Социальные сети, Твиттер, электронная почта, СМС‑сообщения сегодня означают, что мы количественно расширили информационные возможности общества. Резко расширился круг источников и передатчиков информации. В каком‑то смысле это количество переходит в качество информации не всегда со знаком плюс, но по сути своей содержательно ничего не изменилось. Существуют производитель информации и потребитель информации, передаточные каналы от производителя к потребителю, однако нормы, принципы, характерные для журналистики в полном смысле этого слова — если это журналистика, конечно, а не пропаганда — остаются теми же самыми, что и много лет назад. Точность, качество, оперативность информации и разведение фактов и комментариев. Попытки решать проблему путем запретов информационных носителей, на базе которых эти искажения распространяются, являются, с точки зрения израильских аналитиков, малоэффективными.