Четыре года назад, занимаясь изучением истории военных лет в Италии, я познакомился со Стеллой Леви. Сейчас ей 96 лет, и она, видимо, единственный человек в Нью‑Йорке из небольшой горстки выживших евреев Родоса — острова с многонациональным прошлым, ныне принадлежащего Греции.

Я пришел к ней домой в субботу, собираясь задать ей несколько вопросов; прошли десятки суббот, а она все еще отвечает.

Похоже, что другие тоже заинтересовались воспоминаниями госпожи Леви. Центр Примо Леви, некоммерческая организация, занимающаяся изучением итальянско‑еврейской жизни, а также Фонд истории евреев Родоса открыли в Гринвич‑Виллидже, совсем рядом с домом Стеллы Леви, интерактивную инсталляцию. В ней использованы фрагменты концертов, интервью, фильмов, предметы и даже блюда, воссоздающие биографию госпожи Леви и еврейскую культуру довоенного Родоса.

Выставка называется Los Coras‑sones Avlan, что означает «Сердца говорят» — это старинное сефардское присловье на еврейско‑испанском языке. На этом языке говорила Стелла Леви в детстве в Джудерии — еврейском квартале Родоса. Ее мама и бабушка сказали бы так, если бы они подумали о друге, соседе или родственнике, а он вдруг появился бы у них на пороге.

Ниже приводится отредактированный и сокращенный вариант нашего последнего разговора со Стеллой Леви.

МАЙКЛ ФРАНК → Вы выросли на острове Родос, который кому только не принадлежал: грекам, туркам, рыцарям‑госпитальерам, итальянцам. Почему вы говорите на еврейско‑испанском языке и что это вообще за язык?

СТЕЛЛА ЛЕВИ ← Это в принципе испанский с вошедшими в него ивритскими словами. Мы говорили на этом языке, потому что, хотя еврейское присутствие на острове известно еще в эллинистический период, мои предки, как и предки большей части общины, видимо, попали на Родос в какой‑то момент после изгнания евреев из Испании в 1492 году.

МФ → И 400 лет спустя они все еще говорили по‑испански?

СЛ ← Старшее поколение держалось за свой язык, свою кухню, свои обычаи и верования. Хотя одна из моих бабушек выезжала с Родоса, она ездила только в Иерусалим: она мечтала там умереть, но не получилось. Другая моя бабушка почти никогда не покидала Джудерию. Она даже в магазин никогда не ходила — это была мужская работа. И никогда не купалась в море, хотя от нашего дома туда можно было дойти за 10 минут. Это просто было не принято.

МФ → Женщины поколения вашей бабушки придерживались очень старомодных обычаев, не правда ли?

СЛ ← Самым странным обычаем была «энсеррадура». Ей подвергали девушку, у которой начиналась депрессия или тревожность. Тогда бабушка или другая пожилая женщина из общины разгоняла всех людей на улице, чтобы тебя окружала тишина, и тебя на неделю запирали дома. Есть давали только пустой бульон.

Эта женщина сидела у твоей кровати, держа в руках щепотку пепла — они считали, что это прах еврейского святого. Она водила рукой у тебя над лицом и молилась за тебя. И так она молилась и водила вокруг лица 7–8 дней и ночей, пока вы обе не начинали зевать. Потом ты шла в хамам и возвращалась оттуда как новенькая.

МФ → Вам когда‑нибудь делали энсеррадуру?

СЛ ← Нет, конечно!

МФ → Но при всем консерватизме более молодые члены общины соприкасались с другими культурами.

СЛ ← У моего отца были деловые партнеры‑турки, у моей матери — подруги‑гречанки, а мои сестры изучали в школе французский. Я выросла в мультикультурном мире еще тогда, когда слова такого никто не знал.

МФ → Кроме того, вы выросли в мире, который совсем недавно пережил драматический поворот к западной культуре. В 1912 году итальянцы в ходе балканских войн отвоевали Родос у турок. Они принесли на остров свой язык и свою власть. Появились их музыка, кухня, книги, кино, мода и идеи.

СЛ ← Со сменой поколений молодые люди стали иначе видеть свое будущее. Мои старшие братья и сестры отправились искать счастья за границей. Брат Виктор уехал в Бельгийское Конго еще до моего рождения; сестра Сельма эмигрировала в Америку. Другие люди стали иначе смотреть на жизнь. Моя сестра Фелиси, она у нас в семье была самая умная, проглатывала все книги, которые только под руку попадались. Она редко ходила с нами купаться. «Когда плаваешь, — говорила она, — нужно думать только о том, как гребешь. О Канте не поговоришь!»

МФ → Вы были в семье самая младшая.

СЛ ← Прошу прощения, я была молодая женщина с мечтой: я собиралась закончить школу с отличием и уехать с острова, чтобы поступить в университет в Италии. Мое будущее виделось мне, как главы книги.

МФ → Только история пошла совсем не так. В 1938 году расовые законы Муссолини распространились даже на Родосе.

СЛ ← Меня выгнали из школы — меня! Мне показалось, что за одну ночь я превратилась из человека в нелюдя. От такого непросто оправиться. Если вообще возможно.

МФ → И вы стали действовать.

СЛ ← Я и еще пятеро мальчиков приняли предложение профессора Ноферини, который преподавал в старших классах, вести уроки по ночам. Мы встречались втайне, нелегально. Я была полна решимости не отступать.

МФ → В сентябре 1943 года, после капитуляции Италии, итальянское правительство на Родосе продолжало сотрудничать с немцами.

СЛ ← Чтобы вы представили себе, насколько — как бы это сказать? — сюрреалистично это все выглядело: на пляже, где собиралась вся молодежь, я встречалась с секретарем того офицера, который командовал на острове, — генерала Ульриха Клеемана. Я однажды ходила к Клееману вместе с подругой Витторией, она была обручена с итальянским солдатом, которого должны были перевести с Родоса. Он разрешил молодому человеку остаться на острове подольше. Клееман даже как‑то вечером попросил меня и моих подруг спеть ему «очаровательные итальянские песни» — балкон дома, который он занимал, выходил на сад, где мы праздновали день рождения.

МФ → 24 июля 1944 года — вскоре после этого праздника — пришел приказ, и Клееман депортировал всю еврейскую общину, всех 1,7 тыс. человек.

СЛ ← Мне был 21 год, моей сестре Рене 23 года. На нас были летние платья и сандалии на пробковой подошве. Мы не имели ни малейшего представления, что ждет нас впереди. Мы слышали о том, что происходило с евреями в Европе, но нам казалось, что это какой‑то другой, далекий мир. Польша, Германия — какое это все имеет отношение к нам? Почти полтысячелетия мы жили в Средиземноморье, это был наш маленький уголок на земле. Мы видели Родос именно так, как нашу землю. Все эти люди — правители, завоеватели, генералы, — они приходили и уходили.

МФ → Депортация с Родоса в Освенцим продолжалась 14 дней, на корабле и на поезде.

СЛ ← Мой отец все время болел. После того как нас привезли в Освенцим, я больше никогда его не видела. И мою мать, мою двоюродную сестру, ее маленького ребенка. Десятки, сотни моих знакомых погибли. Выжил всего 161 человек.

МФ → Вы вернулись домой после войны?

СЛ ← Никто из нас не вернулся жить на Родос. Я вообще не бывала там до 1970‑х годов. Слишком больно было. Должно было пройти время. После войны, как только я смогла получить паспорт, я уехала в Лос‑Анджелес и встретилась со своим братом Морисом: я впервые в жизни увидела его, сойдя с поезда на Юнион‑стейшн.

Какое‑то время я думала остаться в Лос‑Анджелесе. Все родосцы, все члены общины держались друг за друга — они жили вместе, работали вместе, молились вместе. Куда бы ни попадали люди из Джудерии, везде было ровно так. Меня от этого мучила клаустрофобия. Ну, и сам по себе Лос‑Анджелес.

МФ → И вы выбрали Нью‑Йорк.

СЛ ← В Нью‑Йорке была масса возможностей. Здесь жили — и сейчас живут — самые разные люди. Моя подруга Фанни, с которой я познакомилась на корабле, шедшем из Неаполя, сказала мне: «New York è l’Europa con qualcosa di più» («Нью‑Йорк — это Европа и кое‑что еще»). И она была права.

МФ → Вы выучили английский на вечерних курсах в Колумбийском университете. Вы вышли замуж, произвели на свет сына, развелись, работали в швейной промышленности. Но вы так и не осуществили мечту о высшем образовании. Почему?

СЛ ← После лагерей я стала другим человеком. Долгие годы я была неспособна на амбициозные проекты. Но я всю жизнь училась: изучала историю Родоса и еврейского народа, военную историю, итальянскую литературу, американскую литературу. И каждый раз, когда кто‑то, у кого были родственники в Джудерии, приезжает в Нью‑Йорк, они приходят ко мне, и я рассказываю им, что помню, а помню я немало. Я помню, кто кому кем приходился, кто где жил, во что они одевались, что ели. Я помню Родос так, как будто покинула его вчера, а не 75 лет назад.

Оригинальная публикация: She Grew Up on a Remote Italian Island. Then Came the Holocaust