Летняя новость Еврейского музея и центра толерантности — открытие обновленного зала «Послевоенный период: от Катастрофы к возрождению». Теперь это одна из самых убедительных и достоверных экспозиций, посвященных периоду массовых репрессий и государственного антисемитизма. Новый сезон образовательных программ Еврейского музея, открывающийся с началом нового учебного года, несомненно обогатится тематическими экскурсиями и лекциями, связанными с этой частью экспозиции.

«Мы открываем зал, посвященный жизни в СССР в послевоенные годы, чтобы донести до посетителей, с какими трудностями пришлось столкнуться евреям в этот период, когда, казалось бы, весь ужас войны остался позади», — сказал, выступая на открытии зала, генеральный директор музея Александр Борода.

Как говорит герой фильма «До свидания, мальчики», «впереди, мне казалось, меня ждет только радость». Но мы‑то знаем, что случилось. С этих обманутых «Послевоенных надежд» и начинается зал. В нем девять разделов, очень плотных, насыщенных информацией так же, как был насыщен событиями период с 1946‑го до конца 1960‑х годов.

«Послевоенные надежды» — это не только закончившаяся война, но и создание Израиля: из каретки пишущей машинки «вылезают» документы, касающиеся отношений СССР и Израиля. Под стрекот «Олимпии» мы переходим к «Безродным космополитам», к сюжетам о Михоэлсе, разгрому Еврейского антифашистского комитета, «Врачам‑отравителям», «Лубянке». Устроенная в музее тюремная камера не просто воспроизводит каземат в лубянских подвалах, здесь звучат воспоминания бывших зэков, а дверь, которую можно закрыть изнутри, очутившись в одиночке, «родная» — из Бутырки, впитавшая горечь и страдания тысяч сидельцев. Это мемориал, который получает продолжение в зале «Незабытых имен», и там вы тоже попадаете в тотальную инсталляцию, посвященную жертвам. Пока в смонтированной аудио‑ и видеозаписи девять минут, скоро будет двадцать. Вы слышите имя, профессию, возраст, дату ареста и гибели. Все, что надо знать для понимания логики террора, который коснулся едва ли не всех.

При открытии Еврейского музея как раз послевоенный зал вызывал вопросы. Его экспозиция казалась несколько сервильной и незавершенной. Тогда, кстати, здесь было очень мало искусства — и все обращали внимание на современные технологии, которыми и сегодня полон музей. Но теперь искусство заметно, причем во всех залах: вспомним хотя бы огромное полотно Мане‑Каца или работы Анатолия Каплана, преподнесенные в дар музею известным петербургским коллекционером Исааком Кушниром.

Кушнир подарил музею и гипсовую голову Михоэлса работы Гавриила Гликмана — ту самую, с которой был сделан памятник, установленный на могиле. Эта скульптура теперь такой же музейный экспонат, как фрагменты киносъемки «Короля Лира», афиша спектакля «Фрейлехс» и графика Меера Аксельрода — иллюстрации к «Песне моей души» Льва Квитко и рисунки, изображающие Михоэлса в гробу. Рисунков два, и, поскольку графику нельзя держать на свету долго, в витрине они будут друг друга сменять.

Здесь есть «Архив», который визуально воспроизводит Центральный архив КГБ: на полках папки, в папках дела. Заполнены пока четыре папки: «Еврейский театр», «Еврейская литература», «Борьба с космополитизмом», «Дело ЕАК». Обновленный зал выстроен в соответствии с таймлайном: в 1952‑м врачи еще сидят, а через год умер Сталин, сидельцев выпустили, возобновились, пусть ненадолго, дипломатические отношения с Израилем. Все это справедливо назвали концом эпохи страха. Потому что могли ли вечно испуганные советские евреи представить себе, что 2 марта 1959‑го в Колонном зале будет вечер в честь 100‑летия Шолом‑Алейхема, а в 1962‑м при Москонцерте возникнет Московский еврейский драматический ансамбль?

Изменения в экспозиции коснулись даже такого популярного объекта как «Советская квартира». Это один из любимых аттракционов посетителей, которые застывали, слушая кухонные разговоры. Разговоры, впрочем, остались, но из объекта наблюдения «квартира» превратилась в жилище. В него можно зайти, осмотреться и на какое‑то время почувствовать себя своим.