Шоба‑Магдолна Фридман‑Неру, венгерская еврейка, покинувшая Венгрию накануне Холокоста, вошедшая в одну из самых влиятельных семей в индийской политике и ставшая свидетельницей религиозного и этнического насилия, сотрясавшего не только ее первую, но и вторую родину, умерла в своем доме у подножия Гималаев. Ей было 108 лет. Ее сын Ашок подтвердил известие о кончине матери.

Неру называли ее венгерским прозвищем Фори, но она редко распространялась о своем происхождении. Выйдя в 1935 году замуж за индийского дипломата Браджа Кумара Неру, она взяла имя Шоба, которое выбрали для нее родственники мужа, стала носить сари и так хорошо ассимилировалась, что ее нередко принимали за бледнокожую кашмирскую пандитку — такую же, как сами Неру.

Как член семейства Неру, она оплакивала Махатму Ганди, Индиру Ганди и Раджива Ганди — все они умерли насильственной смертью. А в один из ключевых моментов в истории страны она высказала неприятную правду в лицо властному лидеру, не привыкшему к возражениям.

Как правило, Шоба держалась в стороне от политических дел, но однажды она поступила необычным для себя образом — осмелилась перечить премьер‑министру Индире Ганди, своей близкой подруге и свойственнице, когда, как ей показалось, чрезвычайное положение, объявленное Ганди в 1975 году, привело к ущемлению прав человека в Индии.

Позднее она вспоминала, как представила Индире список мужчин, которые заявили, что их принудили к вазэктомии в ходе кампании по насильственной массовой стерилизации, которую затеял сын Индиры Санджай. Шоба ожидала, что премьер‑министр ей не поверит, и записала телефон каждого пострадавшего.

«Я сказала: “Инду, ты же знаешь, я никогда не говорю с тобой о политике, никогда, — рассказывала Шоба Неру в интервью индийскому государственному телеканалу. — Пожалуйста, посмотри на это. Это все жалобы по поводу стерилизации юношей и стариков. Ты сама знаешь, что нет необходимости их стерилизовать. Зачем? Она выслушала и посмотрела на меня. “Но”. Какое “но”?»

Муж Шобы в своих воспоминаниях писал, что практически никто (включая его самого) не хотел рисковать — все боялись испортить отношения с Индирой Ганди, которая отвергала любую критику в адрес своего сына. Он считает, что его жена была менее осторожна и, «…без сомнения, она была в более близких отношениях с Индирой Ганди, чем я».

«Я думаю, она почувствовала, что просто обязана донести до нее правду, — это очень на нее похоже, — сказал Ашок Неру. — Между ними были близкие семейные отношения — не политические. И она без колебаний пошла с ней говорить».

Шобе Неру было 90 лет, когда она попросила однокурсника своего сына по Оксфорду, британского историка Мартина Гилберта посоветовать ей какое‑нибудь чтение по еврейской истории. Гилберт был удивлен этим запросом, поскольку всегда видел в Шобе индианку, пока она не рассказала о своем детстве в Будапеште.

«Тетушка Фори хотела узнать историю народа, к которому принадлежала, но от которого 67 лет назад удалилась, сменив европейскую еврейскую среду на жару, пыль и проблемы Индии», — написал Гилберт в книге «Письма к тетушке Фори: 5000‑летняя история еврейского народа и его веры», вышедшей в 2002 году.

Она родилась 5 декабря 1908 года в состоятельной ассимилированной еврейской семье, которая сменила свою фамилию, отказавшись от «Фридман» в пользу менее еврейской «Форбат». Семья ее матери, пишет Гилберт, была одной из немногих еврейских семей в Австро‑Венгрии, которым разрешили использовать аристократический префикс «фон». Она редко ходила в синагогу, разве только чтобы встретить отца после службы.

«Она говорила: “Мы с моей сестрой не верили во все эти штуки”, — вспоминает Ашок Неру. — Она рассказывала, что они ждали на улице, не заходя в синагогу, и топали ногами от холода».

В Венгрии поднималась антисемитская волна, и семья была вынуждена подчиниться закону и вернуть себе еврейскую фамилию Фридман. В 1919 году группы правых в надежде отвести угрозу коммунистической революции рыскали по улицам, убивая евреев.

«Раз в неделю мой отец ездил в деревню, чтобы привезти еды, — рассказывала Шоба Гилберту. — У него был дом на озере Балатон. Однажды летом мы все отправились туда. Мы ехали на поезде, и я видела людей, повешенных на деревьях. Это было ужасное зрелище, особенно для ребенка».

К тому моменту как ей исполнилось двадцать лет, в венгерских университетах ввели строгую процентную норму для студентов‑евреев, и родители отправили ее учиться в Лондонскую школу экономики. Там она встретила Браджа Кумара Неру, отпрыска именитой кашмирской семьи, чей кузен Джавахарлал Неру уже был лидером индийского движения за независимость (а затем стал первым индийским премьер‑министром).

Как вспоминает Брадж в своих мемуарах, ее родители поначалу скептически отнеслись к идее такого брачного союза: «Как же их красивая и милая дочка может выйти замуж за черного человека из далекой страны, о которой им ничего неизвестно, к тому же, по его собственному признанию, принадлежавшего к семье закоренелых преступников?»

Отец и мать Браджа тоже отнеслись скептически. Но когда обе пары родителей встретились в Будапеште, наступило неожиданное потепление в отношениях, рассказывала Шоба Гилберту. «Они сидели в гостиной, а я плакала в своей спальне. Моя будущая свекровь вышла в уборную и, проходя мимо моей комнаты, увидела, что я плачу. И тогда она сказала: “Мы должны позволить им делать то, что они хотят”».

Венгерская невеста сошла с корабля, облачившись в сари, и никогда не оглядывалась на прошлое.

Ее будущая свекровь устроила ей тур по стране, и среди прочего они посетили тюрьму, где британские власти держали Джавахарлала Неру. Заметив, что она плакала, Джавахарлал позже отправил ей мягкое, но укоризненное письмо, где говорилось: «Неру никогда не плачут на публике. Они держат себя в руках».

Тем временем ее родственники и друзья в Венгрии искали пути к спасению. Ее отца спасла его домработница‑немка. Ее брат, офицер венгерской армии, бежал в Чехословакию, переплыв Дунай. Ее лучшая подруга пересекла границу, спрятав сына в багажнике автомобиля.

Но Шоба была занята индийскими делами. С приближением раздела Дели наводнялся беженцами: индусами, которых выгнали из Пакистана, мусульманами, осаждавшими поезда в Пакистан. С обеих сторон атмосфера накалялась, люди были охвачены убийственной яростью. Она помогала семьям сесть на один такой поезд, после чего узнала, что, когда поезд ехал по Пенджабу, всех пассажиров вытащили из вагонов и убили.

«Можете себе представить такой ужас? — говорила она Гилберту. — Несколько дней мы вообще не отправляли поездов».

Она начала кампанию по трудоустройству вновь прибывших беженцев и открыла магазин для продажи изделий ручного труда, изготавливаемых беженками. Этот магазин со временем разросся в обширную сеть — Central Cottage Industries Emporium.

Она не приезжала в Венгрию до 1949 года, когда, решив посетить родину, взяла с собой своих трех сыновей, которые никогда не видели маму одетой не в сари.

«Она каждый день ходила встречаться с подругами, — вспоминает ее сын Ашок, который сопровождал ее в этой поездке. — Многие из них пропали. Кого‑то изнасиловали русские, кого‑то убили немцы. Она узнавала ужасающие вещи. Я помню, она приходила домой вся в слезах».

Брадж Кумар Неру умер в 2001 году. У четы Неру трое сыновей — Ашок, Адитья и Анил, четверо внуков и трое правнуков.

Будучи женой высокопоставленного чиновника, Шоба Неру переезжала из Вашингтона в северовосточный штат Ассам, оттуда — в Лондон, но мысли о венгерских евреях никогда не покидали ее. Она рассказала Гилберту, что на официальных приемах не могла заставить себя пожать руку немецкому послу.

«Меня мучает чувство вины, — говорила она. — Я не была там в это время. Я была в безопасности. Это чувство вины по‑прежнему со мной. Почему я не пострадала вместе с ними?» 

Оригинал публикации: Shobha Nehru Dies at 108; Escaped Holocaust and Married Into Indian Politics