Для нашего издательства это, наверное, одно из самых главных имен в редакционном портфеле, как говорится на профессиональном жаргоне. Потому что мы с партнерами, издательством «Текст», издали все произведения, которые он написал. А некоторые многократно переиздали. Например, «Русский роман» вышел у нас семь раз: это абсолютный рекорд.

Речь о Меире Шалеве, которого 14 апреля похоронили в северном мошаве Нахаляль в присутствии более чем тысячи человек, друзей и поклонников.

Однако скончавшийся за три дня до этого Шалев знаком и чтим не тысячей, а сотнями тысяч людей, в том числе читающих на русском языке. И именно на русском языке — не только в силу своего выдающегося таланта, но и талантами его великих переводчиков, ныне тоже покойных Рафаила Нудельмана и Аллы Фурман, — Шалев на каком‑то этапе стал самым читаемым израильским писателем и явлением русской культуры. Конечно, это не только заслуга переводчиков. Шалев — создатель миров, создатель запахов, вкусов, которые буквально покорили русскоязычного читателя. Может, потому еще, что Шалев сам себя называл продолжателем русской литературы и среди учителей числил Булгакова и Гоголя. Действительно, фантасмагорические «мазки Диканьки» узнаваемы в Нахаляле — совершенно еврейском и израильском, том самом, где он был похоронен и который неоднократно описывал в своих романах. В том числе в «Русском романе» описан именно такой мошав: сельскохозяйственное поселение, отличавшееся от кибуца частнособственническими интересами жителей.

Шалев умел писать, хочется сказать, беря за душу. Но говорить так все же не станем, потому что это штамп. А Шалев был вне штампов.

Современному израильтянину Шалев известен еще и как яркий представитель определенных политических взглядов. И вот что для меня верный признак большого писателя: в его книгах этих взглядов, этих политических платформ вы не найдете. Он не пропагандист. Он великий хроникер израильской жизни — жизни государства, сверстником которого был: Израилю исполняется 75 лет, а Шалев умер в возрасте 74. Эта любовь к стране, к земле Израиля, к людям Израиля для писателя Шалева — именно писателя, а не политика и не журналиста — была выше всего остального. Поэтому его герои такие выпуклые.

Закончить грустные заметки о Шалеве я хотел бы рассказом о личной встрече с ним. Я встречался с ним неоднократно, будучи одним из его издателей, но довелось мне однажды в Москве быть с ним вместе на субботней трапезе у нашего общего друга Давида Розенсона, руководителя фонда «Авихай». Шалев — соль земли Израиля, вполне леволиберальной, и можно даже сказать, антиклерикальной — открылся вдруг для меня с другой стороны. Он стал неожиданно и очень красиво петь субботние гимны, причем на ашкеназском наречии. Было понятно, что он где‑то это взял. Когда он закончил петь, я спросил, откуда он знает эти хасидские, даже любавичские напевы, совершенно неожиданные в его устах.

И он рассказал, что когда в 1950‑х годах в Израиле создавался Кфар‑Хабад, сельскохозяйственное поселение любавичских хасидов, приехавших из советской России, его деда, знатного агронома, пригласили туда обучать этих совершенно не сельскохозяйственных людей сельскому труду. И он с большой радостью и любовью этим занимался. Дед Шалева на всю жизнь подружился со старыми хасидами, которые потом приезжали к ним домой. Дед брал мальчика с собой в Кфар‑Хабад на субботы, и юный Шалев влюбился в эти нигуним, субботние гимны.

Я был взволнован этой историей, потому что она даже больше, чем книги Шалева, рассказывает о том, что о людях никогда нельзя судить по каким‑то публичным позициям, статьям в актуальной прессе. Шалев, вроде бы представитель антиклерикального лагеря, с такой любовью и искренностью рассказывал об этой стороне своей израильской еврейской жизни, что не оставалось сомнений: этот человек любит свой народ, свою землю, свою традицию, как бы это ни выглядело в каких‑то публичных проявлениях.

Очень грустно, что Шалев так рано ушел. Но его книги, пронизанные любовью, надеюсь, и дальше послужат делу склейки разных людей с очень разными взглядами в единый народ с общей историей, верой и традициями.