Книжный разговор

Ребрендинг штетла: новая книга о еврейской жизни в Восточной Европе до Холокоста  

Подготовил Семен Чарный 31 октября 2024
Поделиться
Твитнуть
Поделиться

Что должен сделать еврей, чтобы попасть в учебники истории? Для начала ему стоит родиться в Германии, пишет Haaretz. В последние десятилетия трагическая история немецких евреев вызывала очень большой интерес, что видно по многочисленным фильмам и другим художественным произведениям.

“Рынок” (1934-1940). Соломон юдовин

Книгой, которая ознаменовала пик этой тенденции 20 лет назад, стало документальное повествование журналиста Амоса Элона «Жаль всего этого» — международный бестселлер, познакомивший широкую аудиторию с коллективной историей немецкоязычных евреев, таких как Генрих Гейне, Феликс Мендельсон-Бартольди, Карл Маркс и Ханна Арендт. Элон прорвал плотину молчания, что привело к потоку бесчисленных книг и исследований, фильмов и мемориальных концертов, посвященных немецким евреям. 

Когда писанина о Марксе, Фрейде и Арендт иссякла, поклонение немецкому еврейству распространилось на менее значительные фигуры — не только философов и писателей, но и банковских воротил, торговцев мехом и даже простых клерков: эти герои стали темой для выставок и материалом для биографических повествований. 

Создается впечатление, что немецкие евреи — уникальные существа, каждое деяние которых заслуживает документирования, а остальная еврейская история — не более чем фон для их драмы.

“Красинский парк” (1930). Мойше ринецкий

На самом деле лишь небольшой процент мирового еврейства жил в немецкоязычных регионах. Правда, многие из важных идей современного иудаизма были зачаты именно в этих областях, но центральная драма современной еврейской истории развернулась дальше на восток: в основном в Речи Посполитой, а затем и в царской России (которая присоединила большую часть Польши в конце 18 века).

В своей книге на иврите «Невероятная и часто упускаемая из виду история взлета и падения еврейской Восточной Европы» Шалом Богуславский напоминает нам, что в Восточной Европе было очень много евреев. Любой, кто посетил бы Польшу 18 века, в то время включавшую значительные территории современной Украины и Белоруссии, обнаружил бы в одном районе евреев больше, чем во всей Франции или во всем Тунисе в то же самое время.

«Нигде в мире не было такого большого, плотного, видимого, заметного присутствия», — пишет Богуславский об этой эпохе процветания, описывая эту область как «Еврейстан Европы». 

Выход амбициозной и очень проницательной книги Богуславского следует считать значительным культурным событием.

Его книгу можно рассматривать как своего рода польскость всего этого (апеллируя к Амосу Элону), наконец-то воздающую историческую справедливость евреям Восточной Европы. 

Богуславский не профессиональный историк, и хотя его книга переполнена знаниями, это не академическая монография с сотнями сносок. Богуславский — экскурсовод, а также образованный, опытный политический обозреватель.

Обложка книги Шалома Богуславского «Невероятная и часто упускаемая из виду история взлета и падения еврейской Восточной Европы»

В своей книге он проводит читателей по тем историческим регионам, которые пока еще для большинства из них скрыты за стереотипами и избитыми шутками: Подолия, Волынь, Галиция и Царство Польское. Это названия, которые многие предпочли бы забыть, рассматривая еврейскую жизнь в Восточной Европе как серый, жалкий мир, пораженный погромами и полный суеверий. Но книга Богуславского показывает: буквально накануне современности польское еврейство пережило свой «золотой век», не уступавший «золотому веку» испанского еврейства.

В отличие от немецких евреев, восточноевропейские не произвели в своих рядах ни Фрейда, ни Эйнштейна, но породили довольно интересные фигуры — некоторые более, другие менее известные: Натан-Ната Ганновер, Якоб Франк, Берек Йоселевич, Виленский Гаон, Маня Вильбушевич (известная как Маня Шохат), Хаим-Нахман Бялик. Но еще важнее то, что Восточная Европа стала сценой для тех социальных, культурных и экономических процессов, которые в конечном счете сформировали современную еврейскую ментальность.

В размашистом стиле Богуславский рассказывает еврейскую историю, вплетенную в общую историю Восточной Европы. 

Еврейская история вообще разворачивается в основном на востоке — не столько на исламском Востоке (где происходит действие некоторых важных глав книги Богуславского), сколько на славянском востоке. Это часть мира, которая считается весьма отдаленной, мало кто хорошо разбирается в ее истории. Главными игроками на этой арене выглядят татары, Русь, казаки, шведы и польское дворянство.

Книга многое рассказывает о подъеме и падении Царства Польского и о тесных связях между историей этого утраченного королевства и еврейской историей. Она начинается с развития сложных симбиотических отношений между польскими дворянами (которых евреи называли парицим, или магнатами), евреи при них служат агентами по недвижимости, сборщиками налогов и торговцами водкой. 

На протяжении столетий эти отношения диктовали экономическую основу и образ жизни в штетле — еврейском местечке. Но закончилось все это демонтажом традиционной социально-политической системы, что «выдернуло коврик» из-под еврейского образа жизни и заставило евреев мигрировать в большие города или за границу.

Польские евреи в 19-м веке. рисунок

Это произошло задолго до Холокоста, о котором книга ничего не пишет. Но фон памяти о Холокосте создает такое впечатление, что еврейская жизнь в Восточной Европе всегда была «медленно готовящимся погромом»: тем, что исследователи называют «слезной историей», то есть историей гонений и страданий.

Богуславский поставил себе целью разрушить этот стереотип. Погромы случались время от времени, но между погромами кипела жизнь. Под влиянием образов, созданных Хаскалой (еврейским Просвещением) и сионизмом, мы представляем себе восточноевропейских евреев как толпы испуганных теней, которые вели себя осторожно, чтобы не вызывать ярость постоянно бунтующих казаков. Согласно этому мифу, евреи избегали оружия и были так же далеки от всякой власти, как Восток от Запада. Но книга показывает: в течение длительных периодов времени евреи чувствовали себя вполне безопасно. Вопреки распространенному мнению, земля не дрожала у них под ногами.

В какие-то времена евреи здесь даже носили мечи, а священнослужители жаловались, что евреи украшают свои мечи слишком большим количеством драгоценных камней. Некоторые евреи носили с собой пистолеты, бродя по городу. Их синагоги были защищены, у них даже были свои ополчения. 

Если это напоминает вам американский Дикий Запад, то это не совпадение. Богуславский показывает, что жизнь в штетле в 16-м и 17 веках больше напоминала вестерн, чем Меа Шеарим (ультраортодоксальный район Иерусалима).

Он описывает евреев как пионеров-поселенцев в опасном регионе — польском Диком Востоке. У Польши не было заморских колоний, как у Испании или Англии. Но она колонизировала регион, ныне находящийся в составе Украины. Роль поселенцев играли польские дворяне и их еврейские агенты. Роль угнетенных индейцев — украинские крестьяне, которых евреи называли «хананеями». За столетия до эпохи Башни и Частокола — когда евреи спешно создавали поселения в подмандатной Палестине во время арабского восстания 1930-х годов — евреи были людьми фронтира, обосновавшимися на обетованной земле Украины. Запечатлен ли этот миф каким-либо образом в еврейском менталитете?

Стоит отметить, что мир штетла был весьма далек от идеального. Если еврей — сборщик налогов — не мог собрать достаточное количество дохода с крестьян, магнат мог схватить его жену и бросить ее в темницу замка. Однако в целом положение евреев в Польше было неплохим. Богуславский, если угодно, переименовывает их образ жизни.

Одним из примеров того является кулинария. Автор цитирует шотландского военного хирурга, который случайно оказывается в еврейской гостинице в начале 19 века и снисходительно описывает тамошнюю еду. Она включала «вареную говяжью рульку, возможно, двухдневной давности, плавающую в какой-то кислой смеси под названием борщ», черный хлеб «из любого зерна, кроме пшеницы» и соленые огурцы. Звучит отвратительно? Но Богуславский видит это иначе: наваристый свекольный суп, называемый борщом, хлеб на закваске и корнишоны, украшенные приправами и маринованные, которые сегодня «по праву считаются деликатесом». Он считает нужным назвать эту пивную «таверной». То есть штетл — не то, что вы подумали.

Этот «золотой век» получил страшный удар в середине 1600-х годов во времена катастрофы, известной как восстание Хмельницкого: погромы 1648-1649 годов. 

Богдан Хмельницкий был частично полонизированным бывшим офицером казачьего отряда. Пострадав от поляка по фамилии Чаплинский и еврея по фамилии Виленкин, он спровоцировал восстание казаков и заключил союз с русскими. Восставшие нападали на  польских дворян и евреев.

“Старик у окна” (1923). Соломон Юдовин

В своей книге Yeven Mezulah («Бездна отчаяния») летописец-современник описываемых событий Натан-Нота Ганновер рассказывает об ужасах, которые последовали за этим: детей разрывали на части, женщин резали и насиловали. Евреи защищались, но были раздавлены копытами казацких лошадей, десятки тысяч были убиты.

Однако даже Хмельницкий получает сбалансированное отношение со стороны Богуславского, который беспорядки в Украине/Польше ставит в контекст великого политического потрясения, охватившего Центральную Европу еще в 16 веке и включавшего более ужасный конфликт — Тридцатилетнюю войну. Он указывает на то, что другие народы пострадали из-за восстания, возможно, не меньше евреев.

Якобы Хмельницкий не проявлял особого интереса к евреям, и они играли второстепенную роль для восставших (не то чтобы это имело значение для тех, кто был разорван на части). Фактически, не менее ужасающая резня, и не раз, была устроена шведами, которые вторглись в раздираемое распрями Польское королевство с севера. Тем не менее, мы склонны содрогаться при мысли об украинских казаках, а не о шведах.

Важный аспект этой книги заключается в том, что она чрезмерно проукраинская. Еще несколько десятилетий назад было бы трудно представить себе еврейскую историческую книгу, которая так поддерживала бы украинцев и их историю. Например, Богуславский считает обязательным использовать украинскую версию топонимов: Львив (а не Львов или Лемберг), князь Володимир Киевский (а не Владимир).

Колесо еврейской истории постоянно вращается, и слово погром снова вошло в употребление. В долгосрочной перспективе Государство Израиль также может рассматриваться как период процветания между бедствиями: вроде средневековой Испании или Польши XVI века. Но если евреи в Польше чувствовали себя в большей безопасности, чем современные евреи в Галилее, что это говорит о нас?..

Богуславский не слишком много ссылается на сионистскую идею и склонен больше сравнивать с американскими евреями. Книга вполне подходит для перевода на английский и может стать бестселлером в Америке. Как почти любой восточноевропейский еврей, автор, кажется, направляет свой взгляд на «голдене медине».

КОММЕНТАРИИ
Поделиться
Твитнуть
Поделиться

Мы родом из Штетла

Ей, конечно, не очень приятно было слышать, что меня называют социалистом и неверующим; ее огорчало, что я не собирался стать крайзераббинер, но ее отношение к этому было такое: «Не можем же мы иметь все», — сама по себе интересная реакция: ведь она имела так мало. Порвал я с еврейством резко, возвращался же к нему в несколько этапов.

Три Юдовина и еще четвертый

В нем справедливо увидели одного из главных художников старых местечек — их синагог, их стариков, их ремесленников и, главное, пышных орнаментов на украшенных резьбой надгробиях. Юдовин по существу стал неоакадемической альтернативой экспрессивно‑недостоверному Шагалу, числившемуся в постсоветской России главным «еврейским художником». Так Юдовин и Шагал, конфликтовавшие когда‑то в Витебске, снова оказались «конкурентами».

Шолом‑Алейхем: там, где мы жили прежде

Говорят они так, как всегда говорят бедняки, — потому что бедняки живут в тесном соседстве и у них предостаточно случаев поговорить друг с другом. Говорят они так, как всегда разговаривают европейские бедняки, будь то кокни, неаполитанцы или провансальцы: говорят утробными голосами, орут, ревут, кряхтят, вопят. Они подражают тем звукам, которые издает сама жизнь, они грубы и прямодушны. А главное, это говорят бедные евреи, то есть они обретают иронию в самом языке. Их слова пытаются угнаться за реальностью, но никогда не могут адекватно описать положение человека.