28 июня легендарному режиссеру и актеру Мелу Бруксу исполняется 95 лет

Материал любезно предоставлен Tablet

Несмотря на свои годы, Мелвин Джеймс Камински скакал по сцене, словно пушечное ядро: аккуратный, полноватый, он выглядел вполне элегантно в свободных мятых бежевых брюках, небесно‑голубой рубашке с открытым воротом и темно‑синем пиджаке, из нагрудного кармана которого выглядывал красный носовой платок. Рот растянут в широкой ухмылке от уха до уха. Во время последнего выступления переполненный концертный зал «Thousand Oaks Civic Auditorium» в Южной Калифорнии приветствовал его так, как обычно встречают рок‑звезд: как только публика увидела своего кумира, раздались вопли, крики и громовые аплодисменты.

Камински — более известный как кинорежиссер, продюсер, сценарист, актер и комик Мел Брукс, — выступал в этом концертном зале в рамках гастрольного тура по США продолжительностью около года. Тур совпал с 42‑й годовщиной выхода его фильма «Сверкающие седла» в 1974 году. Кинокритик Роджер Эберт назвал фильм безумной сборной солянкой: «…чтобы заставить зрителя смеяться, этот фильм готов на все, кроме разве что битья по голове резиновой курицей».

Брукс находится в разъездах с прошлого октября и уже более десяти раз успел выйти на сцену в разных городах страны. Вначале показывают его фильм, затем появляется сам Мел. В юности он развлекал гостей летних курортов в районе Катскильских гор, также известном как Борщевой пояс (излюбленное место отдыха нью‑йоркских евреев), а позднее снял целый ряд комедийных пародий на всевозможные жанры и темы: вестерны, фильмы ужасов («Молодой Франкенштейн», 1974) и научно‑фантастические фильмы («Космические яйца», 1987). В фильме «Продюсеры» 1967 года, поставленном в 2002‑м в виде мюзикла на Бродвее и завоевавшем 12 премий «Тони», Мел Брукс выставляет на посмешище Гитлера. В фильме 1977 года «Страх высоты» Брукс пародирует Альфреда Хичкока. А в 1981 году он взялся за остальную всемирную историю и снял фильм «Всемирная история, часть первая», выступив в качестве не только сценариста, продюсера и режиссера, но и актера, сыграв не одну, а пять ролей.

Джон Тремблер, продюсер «живых» выступлений Брукса, сопровождающий его на гастролях с конца прошлого сентября (тур завершится последним концертом в мюзик‑холле «Radio City»), говорит, что страсть Брукса никогда не ослабевает, потому что ее подпитывает энтузиазм зрителей, принадлежащих к самым разным поколениям. «Ему нравится появляться в зале в начале показа фильма, — рассказывает Тремблер, — садиться с краю и слушать реакцию зрителей. Потом он в недоумении качает головой, ведь даже спустя 40 лет они по‑прежнему смеются».

Сидя в зале, я думал, будто смотрю «Шоу ужасов Рокки Хоррора»: публика знала все шутки наизусть. А когда в зале зажгли свет, появился Мел. Седой, живой и бодрый, коренастый и уверенный в себе, он стоял перед огромных размеров афишей с надписью «Уморительный разговор с Мелом Бруксом». Дерзкий и смелый — в точности как тот щуплый уличный еврейский подросток из Бруклина, каким он когда‑то был, — он кричал, гримасничал, пыжился и рассказывал анекдоты.

Повернувшись к публике спиной, он говорил: «Глядите, у меня на спине пиджака панорама Нью‑Йорка». И так и было. Он блистательно удерживал внимание публики, явно наслаждаясь каждой минутой. Он готов был продолжать весь вечер, пока ведущий не объявлял наконец: «Прости, Мел, это последний вопрос».

Недавно я беседовал с Бруксом о его новом шоу и его замечательной карьере. Приближался 90‑летний юбилей режиссера. «Эти выступления возвращают меня к моей первой любви — живому театру, — рассказывает он. — Я начинал в конце 1940‑х в Борщевом поясе в качестве барабанщика и пианиста. Каждую неделю мы представляли по три‑четыре номера музыкального ревю. Я постоянно находился на сцене. В 1952 году начал писать скетчи для Бродвея, шоу называлось “Новые лица”, в нем участвовали Эрта Китт, Пол Линд и Кэрол Лоуренс. До сих пор покрываюсь мурашками, когда слышу бродвейский оркестр. Работа служит для меня источником энергии».

Подготовка к выступлениям состоит из неизменной последовательности шагов, включающей и еду. «За полчаса до выступления я съедаю бейгл из грубой ржаной муки (памперникель) — более тонкую половинку — cо сливочным сыром и малиновым джемом без косточек и выпиваю стакан овалтина — растворимого солодового напитка — c холодным обезжиренным молоком. И я готов. Кажется, я много говорю, — несется он дальше. — Рассказываю историю бедного парнишки из Бруклина. О своем происхождении. Истории о службе в армии в качестве капрала‑инженера саперного батальона в Германии в годы Второй мировой войны, о том, как, например, услышав пение немецкого взвода за рекой, я спел в ответ “Ту‑ту‑тутси, прощай” [песня Эла Джолсона], чтобы они немного поостыли. Истории о телевизионном сериале “Напряги извилины”, о потрясающих Сиде Сизаре и Имоджен Кока, о том, как в 1950‑х создавался сценарий для телешоу “Your Show of Shows” с Карлом Райнером и Нилом Саймоном».

Неудивительно, что наша беседа переходит к теме комедии «Сверкающие седла». Брукс вспоминает, что в то время испытывал трудности с заработками. «Я зарабатывал небольшие деньги: за фильм “Продюсеры”, вначале не имевший успеха, я получил 25 тысяч долларов, а за “Двенадцать стульев” — 35 тысяч. Поэтому, когда снимался этот фильм, я был совершенно нищим. А моя жена Энн Бэнкрофт ждала ребенка». Их сын Макс, которому сейчас 44 года, стал сценаристом и писателем.

Работа над фильмом не ладилась, вспоминает он. «Сценарий для него создавался практически по ходу пьяной драки. Нас было пятеро, и все мы орали и требовали, чтобы наши идеи попали в сценарий. Я не только был самым громким из всех, как режиссер я еще имел право решать, что использовать, а что нет. И это действительно правда: я пригласил сниматься Джона Уэйна. Он прямо ответил, что не может. Я понял его», — добавляет Брукс доброжелательно.

«Однажды я чуть не бросил фильм. Ричард Прайор должен был играть шерифа Барта, но студия ответила отказом. Он тратил на коньяк “Rémy Martin” по 500 долларов в неделю, и продюсеры боялись нанимать его. К тому же он не был такой уж звездой. Но он убедил меня продолжать без него. Когда‑то он был арестован за употребление наркотиков и с тех пор не мог получить страховку. Он сказал, что не получит гонорар (а он был одним из пяти сценаристов), если фильм сорвется, помог мне найти Кливона Литтла и сказал: “Я постараюсь рассмешить публику, но уж точно не смогу напугать этих реднеков так, как это сделает Кливон”».

Даже когда фильм был закончен, Брукс столкнулся с непреодолимыми препятствиями. «Когда состоялся показ в кинотеатре “Авко” в Вествуде, — вспоминает он, — зрители были в восторге, носились по проходам, смеялись от начала до самого конца. Но Тед Эшли, руководитель “Warner Bros.”, привел на просмотр свою невесту и чувствовал неловкость, особенно от той сцены, где ковбои пускают газ вокруг костра. У него был приступ ярости. “Это самый отвратительный фильм из всех, что я когда‑либо видел. Он вульгарен, мы не можем показывать его под маркой “Warner”, — сказал он. — Похороним его”. Он схватил меня за ухо, поволок в кабинет управляющего и сунул мне в руки блокнот. “Сцена у костра должна быть вырезана. Лошадь не бить. Старуху тоже. И не использовать слово «ниггер»”. Он продиктовал список из 26 сцен, от которых следовало избавиться. Убрать. Убрать. Убрать. Я понимал, что, если вырезать все эти сцены, останется 15‑минутный фильм. Я все записал, а когда он вышел, скомкал лист и швырнул в мусорное ведро. Джон Келли, другой руководитель студии, повернулся ко мне со словами: “Мне нравится твоя система регистрации документов”. А потом он спас меня. Он сказал: “Зрители были в восторге с самой первой сцены. Надо попробовать в Нью‑Йорке и Чикаго”. И так вышло, что я оставил все сцены и фильм собрал огромные деньги».

Брукс говорит, что козырем в рукаве для него было право окончательного монтажа, что означало, что он имел право игнорировать отвращение студии. «Многие называли сцену у костра вульгарной, — говорит он. — Но этот фильм дал мне возможность проявить свою очаровательную раблезианскую вульгарность. То есть эти ковбои, пускающие газ, дали мне возможность впервые по‑настоящему проявить свои скатологические наклонности. Мы накормили ребят фасолью, и зазвучал мощный симфонический оркестр — музыка ветра!»

У компании «Warner» были и другие причины для беспокойства. Когда в 1968 году на экраны впервые вышел фильм «Продюсеры» (в нем снимались Зеро Мостел, Джин Уайлдер, Кеннет Марс и Дик Шон), он чуть было не потерпел неудачу. «Критики назвали его совершенно безвкусным, — вспоминает Брукс. — А Питер Селлерс, гениальный британский актер, был в восторге от картины и оплатил из собственного кармана рекламные объявления в голливудских газетах, где говорил, что не видел ничего смешнее. И фильм был спасен».

Брукс признался, что в своей злой сатире на Гитлера многое заимствовал у величайшего комика за всю историю кинематографа — Чарли Чаплина. «Это часть моего наследия. Без Чарли Чаплина нет Мела Брукса. Мы всегда учимся у великих. В фильме “Великий диктатор” Чаплин играет маленького еврейского цирюльника, которого по ошибке принимают за фюрера. Он великолепен, когда танцует с глобусом, точнее, с воздушным шаром».

Брукс совершил прорыв в картине «Сверкающие седла», не только позволив ковбоям пускать ветры на экране, но и изображая американский плавильный котел: его индейский вождь (которого играет сам Брукс, исполняющий также роль похотливого губернатора штата по фамилии ЛеПетоман) внезапно переходит на идиш. (В другом, более раннем интервью Брукс сообщил мне, что назвал своего героя ЛеПетоманом в честь французского комика Жозефа Пюжоля, выступавшего под одноименным псевдонимом Ле Петоман. Брукс говорит, что тот был известен как «король газов» и обладал способностью тушить свечи на расстоянии.)

Но вернемся к говорящему на идише вождю: «Я не хотел, чтобы он произносил клишированные фразы американских индейцев типа “Хайя” и тому подобное. Я подумал — никто не знает идиш, почему бы нам не использовать его. Бабушка говорила со мной на идише, когда я рос в Бруклине. На предварительных показах я заметил, что громовой хохот после идишских фраз вождя раздавался именно тогда, когда в зале присутствовали евреи».

Брукс утверждает, что всегда использует одну и ту же комедийную формулу: «Мое кредо — если тебе самому не смешно, никому не смешно. Комедия — как реальная жизнь. Если тебе смешно, все будут смеяться».

Брукс, возможно, является одним из наиболее еврейских кинорежиссеров Голливуда, и при этом он представляет собой особый тип американского еврея ХХ века, для которого первостепенно важны чувство этнической принадлежности и национальная гордость. В 2013 году он заявил в интервью журналу «Men’s Journal»: «По сути, я еврей. Но мне кажется, вовсе не религия делает меня евреем. Я думаю, все дело во взаимоотношениях с людьми и в ощущаемой мной гордости. Этот народ пережил столько бед, проявил такую храбрость и отвагу и привнес в мир столько знаний».

Я спросил о его любимых еврейских фильмах. «“Продюсеры”, разумеется, — ответил он. — И “Сверкающие седла”. Еще был фильм — его снял Роберт Олдрич, — где Джин Уайлдер играет польского раввина, который скачет на запад, но по субботам не садится на лошадь [“Парень из Фриско”, 1969, в ролях Джин Уайлдер и молодой Харрисон Форд]. И есть более очевидные еврейские кинокартины: “Список Шиндлера” и “Скрипач на крыше” Нормана Джюисона (который, кстати, сам евреем не был!)».

Итак, что бы он назвал еврейским фильмом?

«Любой фильм, действие которого разворачивается в Бруклине, является еврейским, особенно если дело происходит в 1930‑х или 1940‑х годах. Иначе быть не может, — отвечает он. — Все фильмы с Полом Мьюни еврейские. Даже когда он играет Эмиля Золя [биографическая драма 1937 года “Жизнь Эмиля Золя”], в тысячах милях отсюда, во Франции, защищавшего Дрейфуса. Совершенно еврейский фильм. И Ричард Дрейфус в роли Берни Мэдоффа. Cюжет и место действия значения не имеют… Если присутствует принадлежность к племени — это чувство “пожалуйста, Г‑споди, защити нас”… Оно может проявиться где угодно, в любой форме. “Аватар” — тоже еврейский фильм… Герои в бегах, преследователи и преследуемые».

В 2005 году вся жизнь Брукса перевернулась, когда его жена, актриса Энн Бэнкрофт, с которой он прожил более 40 лет, умерла после сражения с раком матки. «Я не мог справиться. Я был просто сломлен, — говорит он. — Она была моей второй половиной. Мы были неразделимы. Мне помогли наши четверо детей и двое внуков, все они были подле меня, и близкие друзья, такие как Карл Райнер. Я нашел в себе силы подняться, выпрямиться и шагать дальше».

Давний и лучший друг Брукса — 94‑летний Райнер, с которым Брукс в 1961 году записал пластинку с комическими и сатирическими скетчами под названием «Двухтысячелетний человек», сидел в первом ряду во время выступления в концертном зале «Thousand Oaks», откуда вел с Бруксом громкий импровизированный диалог.

«Он нечасто выходит из дома, — произнес Мел слегка жалостливым тоном. — Привет, Карл. Это я. Ты меня помнишь? Я Мел».

Потом они обратились к комедийному стилю «Двухтысячелетнего человека».

Райнер: Ты был женат много раз, как я понимаю, так?

Брукс: Да, это так.

Райнер: И какая жена была самой любимой?

Брукс: Ширли.

Райнер: Что же в Ширли было такого особенного?

Брукс: Ее подружка Далила.

После окончания выступления Брукс отметил: «Мы с Карлом видимся около трех раз в неделю. Ужинаем вместе и смотрим черно‑белые фильмы».

Брукс признается в том, что «живые» выступления необходимы ему как тоник.

«Они — мое топливо, — говорит он. — Источник энергии. Смех, летящий обратно из зрительного зала. Иногда эта энергия имеет такую силу, что, будь я в шляпе, ее бы сорвало с моей головы».

Оригинальная публикация: A Conversation With Mel Brooks

(Опубликовано в №312, 2017 год)