Сто лет назад в России произошла Февральская революция. Хотя многие политики и публицисты пророчили ее неизбежность, случилась она неожиданно для всех, после хлебных бунтов в Петрограде. До сих пор события Февраля вызывают у исследователей серьезные споры. Звучат слова о том, что разлом, изменивший картину мира, случился именно в феврале, а не в октябре, как считалось на протяжении долгих лет. Среди наиболее дискуссионных вопросов, поднимаемых историками, встречаются и такие: принимали ли евреи участие в Февральской революции, почему ни одна из революционных партий, в которых на тот момент состояло немало евреев, не смогла остановить большевиков, почему Временное правительство сразу взялось за отмену вероисповедных и национальных ограничений — разве не было более насущных вопросов? — какие слои еврейства поддержали Февральскую революцию, а какие стремились к радикализации ситуации? Ответить на эти и другие вопросы мы попросили доцента кафедры философии и культурологии Тихоокеанского университета (Хабаровск) Андрея Теслю, историка, главного специалиста Российского государственного архива социальной и политической истории, специалиста в области политической истории России, истории учреждений и революционного движения Исаака Розенталя, доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института российской истории РАН Кирилла Соловьева, литературоведа, специалиста по русской литературе начала ХХ века и русскому зарубежью Владимира Хазана, израильского историка, специалиста по истории еврейства в России, истории российского революционного движения и Гражданской войны Леонида Прайсмана.

О том, как российские евреи восприняли Февральскую революцию

АНДРЕЙ ТЕСЛЯ → Поддержка Февральской революции со стороны еврейства была практически всеобщей — что совершенно закономерно в свете предшествующих событий. С 1880‑х императорская власть стремительно утрачивала поддержку самых разных групп еврейства — особенно важными здесь стали события 1905 года и последующих лет. Если до этого времени еврейство в той или иной степени ожидало подвижек со стороны правительства в направлении дарования гражданских прав, отмены черты оседлости или, по крайней мере, планомерного расширения категорий, на которые эти ограничения не распространялись, то в 1905–1907 годах существующая власть — и лично император — предстали как принципиальные противники таких изменений. Достаточно напомнить, что среди членов кабинета Витте 1905–1906 годов были активные сторонники «еврейского равноправия», например министр народного просвещения граф И. И. Толстой. Предложения по либерализации выдвигались и в дальнейшем от лица П. А. Столыпина, а его преемник В. Н. Коковцов, далекий, как и Столыпин, от юдофильства, с прагматической точки зрения считал разумным по крайней мере не обострять отношения с еврейством. Тем не менее между революцией 1905 года и началом Первой мировой войны «еврейский вопрос» стал коньком не только крайне правых, но и относительно умеренных — инструментом мобилизации масс в «охранительных» интересах.

Примечательно, что власть после 1906 года стремилась всячески снизить политическую мобилизацию общества, и в этом отношении крайне правые были для нее столь же опасны, сколь и левые радикалы. Но одновременно со сворачиванием массовых монархических организаций как угрозы существующему порядку вещей правительство само стало использовать антисемитизм в своей программе. Достаточно напомнить о деле Менделя Бейлиса или об официозном «Новом времени», выступавшем с позиций умеренного антисемитизма. Война отчасти облегчила ситуацию за счет, например, фактической отмены черты оседлости, но отчасти и усугубила ее за счет роста шпиономании и государственной аттестации евреев как нелояльных подданных, находящихся под подозрением по самому факту своего происхождения. Так что реакция на Февраль со стороны еврейства была вполне единодушной — среди еврейства практически не было групп, которые поддерживали прежний режим. Даже те, кто извлекал выгоды из существовавшего ранее положения, не воспринимали его в качестве приемлемого, не говоря уже о желательном.

Об отмене вероисповедных и национальных ограничений как конструировании гражданства

Основным политическим требованием евреев было гражданское равноправие, отмена сложной системы мер, возникшей за предшествующее столетие и особенно усложнившейся с 1880‑х годов и воспринимавшейся как однозначно дискриминационная. Это далеко не всегда было так — или, точнее, логика «гражданского равноправия» находилась в противоречии с самим устройством империи, где не было концепции «гражданина», было лишь «подданство», причем единый статус «подданного» отсутствовал — юридическое положение крестьянина было иным, чем мещанина или дворянина, не говоря уже об инородцах. Сословная система (законы империи говорили о «состояниях») предполагала наличие множества статусов, каждый предполагал свои особенные права и обязанности, т. е. право здесь функционировало как «право‑привилегия», режим исключительных прав. Иными словами, требование «равноправия» предполагало концепцию «гражданства»: для того, чтобы быть уравненным в правах с другими, этих «других» в свою очередь надобно было гомогенизировать в политическом отношении. И здесь базовое требование русского еврейства совпадало со стремлениями большей части политически активного российского общества. Так что то обстоятельство, что Временное правительство практически начало с еврейского вопроса, прямо вытекало из логики конструирования гражданства: предоставить евреям равноправие значило создать статус гражданина и для прочих подданных империи.

У Февральской революции просто не было времени на решение еврейских проблем. Февральская революция привела к стремительному обрушению всей государственной системы — смена власти в октябре стала возможна в условиях общего бессилия, когда сравнительно небольшая активная группа оказалась способна произвести столь масштабное по своим последствиям действие не в силу собственной мощи, а поскольку ей никто практически не противостоял. Шесть лет — Первая мировая война, революции, Гражданская война — радикально изменили облик русского еврейства, сняли прежние «еврейские вопросы» и породили принципиально новые. Февраль — часть этого процесса радикальной трансформации, и о его последствиях самих по себе, на мой взгляд, не очень продуктивно рассуждать.

О Бунде с февраля по октябрь 1917‑го

ИСААК РОЗЕНТАЛЬ → До 1917 года совершенно ясно, что Бунд — часть меньшевиков и многие члены Бунда стали заметными фигурами в меньшевистском движении, такие, например, как Михаил Либер, Генрих Эрлих, Рафаил Абрамович… Бунд не претендовал на совершенно самостоятельное существование и был формально и фактически автономной частью РСДРП.

Бунд все время воевал с сионистами. Хотя какое‑то участие в классовой борьбе сионисты принимали и тоже считали, что выражают интересы рабочих. Но это были социалистические сионистские партии. Мы должны понимать, что сама идея создания еврейского государства Бундом отвергалась. Для Бунда классовая борьба в составе российского пролетариата была альтернативой сионизму и эмиграции из России. Такой позиции Бунд придерживался на протяжении всей своей истории.

В России после революции 1905 года наблюдалось сокращение численности всех революционных партий. Нельзя сказать, что Бунд в этом смысле находился на особом положении — разумеется, его преследовали наряду с другими революционными организациями. К тому же сокращение численности революционных партий объяснялся не только репрессиями, но и упадком радикальных настроений, экономическим подъемом в стране. Так что Бунд, как и другие партии, был ослаблен, но держался. Если же говорить о тех, кто примыкал к партии, об общественности, об общественных организациях, то здесь можно отметить даже некоторый подъем, особенно в сфере еврейской культуры.

Чувствительный урон Бунду нанесла Первая мировая война, захват немцами Польши и части Прибалтики, в которых проживало более 40% еврейского населения России и находились самые сильные организации Бунда, а также 600 тыс. депортированных евреев, обвиненных в измене отечеству и рассеянных по центральным районам России. Поэтому, когда выбирали на апрельской конференции Бунда ЦК, избранно было 15 человек, 6 из которых отсутствовали. К примеру, отсутствующий Владимир Медем получил наибольшее количество голосов.

В период между февралем и октябрем важнейшим из вопросов для всех социалистических партий и организаций был вопрос об отношении к Временному правительству, которое ими рассматривалось как правительство буржуазное, во‑первых отменившее дискриминационные законы царского правительства, во‑вторых провозгласившее отказ от аннексионистских претензий в войне. Поднимался, разумеется, вопрос о возможности создания коалиций буржуазных партий и партий социалистических, которые были представлены в советах рабочих и солдатских депутатов. Стоял этот вопрос и перед Бундом, когда они собрались на свою десятую конференцию в апреле 1917 года. Высказывались разные мнения по поводу того, входить ли в правительство представителям Совета, в частности петроградского, или же Совет должен оставаться контролирующим извне органом. Поначалу решили, что позиция контроля предпочтительнее, но по мере развития событий и меньшевики, и бундисты, как говорили тогда, начали склоняться к тому, что разумней все же иметь своих представителей во Временном правительстве. В первом составе Временного правительства Керенский был единственным социалистом. Спустя некоторое время возникла коалиция, и так было до конца существования Временного правительства.

Оценивалась практическая польза от этой коалиции для укрепления революционных завоеваний. Михаил Либер, который сначала возражал против участия социалистов во Временном правительстве, в дальнейшем склонялся к тому, что их участие возможно, но снова изменил свою позицию ближе к октябрю, полагал, что эта коалиция не эффективна. То есть он склонялся, хотя и не до конца, к той позиции, которую занимали большевики с самого начала: правительство должно быть советским, социалистическим. Так что ясной и последовательной линии у Бунда не было. Вторым важнейшим вопросом был вопрос об отношении к войне, который тоже постоянно дискутировался. Теоретически, пока война шла, за ее прекращение были все партии, вопрос стоял так: оборонческая позиция или нет. Большинство ЦК Бунда во главе с председателем Аароном Вайнштейном, избранным на упомянутой апрельской конференции, было настроено занять оборонческую позицию. Меньшевики в этом смысле колебались — и бундовцы вместе с ними. Так что бундовцы в 1917 году — это меньшевики, хотя меньшевизм был неоднороден и часть меньшевиков принадлежала к интернационалистскому крылу, Юлий Осипович Мартов например. Заграничный комитет Бунда был ближе к интернационалистам и стоял на базе решений Циммервальдской конференции.

О правых партиях

КИРИЛЛ СОЛОВЬЕВ → К 1917 году правые партии были самыми многочисленными среди прочих политических объединений России. Они полагали, что их численность колебалась в пределах нескольких миллионов человек, но, судя по всему, это не было правдой. Они явно завышали свою численность. Тем не менее в пределах полумиллиона человек (сведения на 1908 год) у них все же было. Это были силы, пользовавшиеся поддержкой высших сановных кругов. Однако, как только монархия пала, монархические силы как будто бы растворились. К тому же их деятельность была запрещена Временным правительством. И никто по этому поводу сильно не печалился, даже активисты черносотенных объединений. Иными словами, речь идет о мнимой поддержке «старого режима». Некоторые из наиболее известных правых быстро эволюционировали, пересмотрев свои взгляды. Так, Пуришкевич, Шульгин, Тихомиров переосмыслили свое отношение к монархии, были не очень похожи на себя прежних. Но и они большого влияния на события 1917 года не оказывали.

Говорит ли это в пользу того факта, что правые партии держались исключительно поддержкой власти? Да, конечно, правые партии — «Союз русского народа», в самых разных его изводах, «Союз Михаила Архангела», «Всероссийский отечественный союз» и другие — пользовались влиянием среди некоторых представителей сильных мира сего. Но они позиционировали себя не как лояльные союзники правительства. Они были лояльны по отношению к царю, самодержавию, но отнюдь не ассоциировали себя с действовавшим правительством — с Советом министров. Не случайно, что в столыпинские годы у них были весьма сложные, порой конфликтные отношения с премьер‑министром. Тем не менее правительству приходилось финансировать эти организации, которые получали солидные дотации и, конечно, очень сильно от них зависели. Но еще больше зависели от благоволения некоторых представителей «высших сфер». Судя по всему, и сам Николай II относился к ним с симпатией, в общем‑то даже не очень сильно это скрывая.

К 1917 году крайне правые в Думе занимали скромное положение. Существенного влияния на ее работу не оказывали. А именно Временный комитет Государственной думы и сформировал Временное правительство. Четвертая Дума стала ключевым актором событий конца февраля — начала марта 1917 года. Революция — в значительной степени плод усилий депутатов. Не случайно первый состав Временного правительства в значительной мере был сформирован из народных избранников. И Милюков, и Некрасов, и Шингарев, и Годнев, и многие другие, включая Керенского, — все это депутаты Думы. Но были и исключения: например, председатель правительства Георгий Евгеньевич Львов — руководитель Всероссийского земского союза. Или Гучков, сыгравший немалую роль, был на тот момент членом Государственного совета.

О Временном правительстве и Октябре
как продолжении Февраля

Надо заметить, что мы упрощаем картину, когда говорим, что Временное правительство как учреждение, возникшее в марте 1917 года, успешно или неуспешно, но все же просуществовало до октября. На самом деле и состав Временного правительства радикально менялся на протяжении этих девяти месяцев, и, что еще важнее, функции этого учреждения постепенно менялись. По сути, под одним названием имели место разные учреждения с разной компетенцией и с принципиально разным составом. Так что когда мы говорим о влиянии IV Думы на состав правительства, то понятное дело — речь идет только о первом составе Временного правительства.

О незначительности роли евреев в русской революции

Если мы берем общероссийские политические партии того времени, то легко догадаться, что среди более правых объединений евреев будет меньше, среди более левых — больше. Неудивительно, что среди правомонархистов евреев было совсем немного. В партии октябристов ситуация была аналогичная. Среди кадетов уже были видные представители еврейской общественности. Заметный процент евреев был среди меньшевиков, среди большевиков их было существенно меньше. Довольно много евреев было среди эсеров. И все же российские политические партии были сравнительно малочисленными, и каков бы ни был процент евреев‑меньшевиков, речь идет о ничтожной части еврейского населения тогдашней России. Иными словами, малая часть евреев России была вовлечена в политическую жизнь. Правда, были собственно еврейские политические партии, такие как Бунд и «Поалей Цион», но не они задавали тон в политических диспутах. Те же евреи, которые входили в общероссийские политические партии, в большинстве своем не отождествляли себя с российский еврейством. Они воспринимали себя как полноправные участники российского политического процесса. В силу этих причин говорить о существенном влиянии российского еврейства на революцию я бы ни в коем случае не стал. Кроме того, роль политических партий в событиях 1917 года обычно очень сильно завышается. В феврале их влияние было близким к нулю.

Об эйфории русско‑еврейской интеллигенции весной 1917 года

ВЛАДИМИР ХАЗАН → Нет необходимости говорить о значении Февраля 1917 года для судеб еврейской интеллигенции в России — о дарованной свободе, в том числе свободе творческой, об этом написано много и подробно. Достаточно, скажем, вспомнить бурную реакцию русско‑еврейского писателя Андрея Соболя, оказавшегося в дни Февральской революции на Кавказском фронте. Известие о российском катаклизме он встретил в дороге где‑то между Тифлисом и Карсом и 10 марта 1917 года писал своему близкому приятелю писателю Владимиру Лидину (Гомбергу) из селения Джелал‑Оглы: «…Вчера прибыл в Карс. Там узнал ошеломляющие новости. Неужто всë правда? <…> Немедленно достаю билет — и мчусь в Москву. В голове один хороший проект — потом поделюсь». Мы не знаем в точности, какой проект имел в виду Андрей Соболь, однако год спустя под его редакцией вышел в свет сборник «Еврейский мир», в котором в подлинниках и переводах русскому читателю были представлены еврейские прозаики (Ш. Нигер, Д. Эйнгорн, Г. Розенблат, Л. Шапиро, М. Вайсенберг, З. Сегалович, Д. Игнатов), поэты (Амари (М. Цетлин), С. Дубнова‑Эрлих, К. Липскеров) и искусствоведы (А. Эфрос, А. Крейн). Было запланировано шесть выпусков «Еврейского мира», большевики позволили издать только один…

Подобно Соболю, как проявление давно чаемых политических и социальных свобод встретил Февральскую революцию выдающийся еврейский адвокат О. О. Грузенберг, знаменитый защитник Бейлиса. В одном из писем к В. Г. Короленко (от 30 марта 1917 года) он так описывал преобразования, происходившие на сцене революционного театра, который — в прямом смысле слова — оказался напротив его окон в Петрограде на Кирочной, 34:

Революция 27‑го февраля разыгралась у наших окон: против нас — казармы преображенцев, лейб‑гвардии саперов жандармского дивизиона. На Кирочную в 9 часов утра пришли волынцы и литовцы. Раздались частью призывные, частью — бодрящие выстрелы в воздухе. «К Думе, к Думе». Тут же появились командиры из подпрапорщиков и унтер‑офицеров. Поясню одну мучительную мысль: «Перестреляют их, если не теперь — то ночью». Солдаты, по‑видимому, тоже так думали — и часть, вернувшаяся с Думской площади, всю ночь провела на улице. Главная черта событий 27 февраля — какое‑то тихое, беззаботное веселье… Ну, да, — смерть, муки, — но как хорошо, как радостно сейчас. Только это я читал на молодых, прекрасных от счастья лицах (мы после первых выстрелов спустились вниз, на улицу). Я влюбился в эти лица, глядел на них как зачарованный и вдруг почувствовал, как все, что меня гнетет и мучает, отходит с легким сопротивлением от сердца. В этой радости, в этом сне живу вот уже месяц — и боюсь проснуться.

«Проснуться» все‑таки пришлось: после большевистского переворота, не приняв новую власть, О. О. Грузенберг с семьей оказался в эмиграции.

Ни Соболь, ни Грузенберг не были знакомы с родившимся в 1899 году в Мелитополе, учившимся в Крыму, а в будущем ставшим одним из горячих сионистов, сподвижников В. Жаботинского, Захарием Ключевичем. Когда первый и в особенности второй добились уже всероссийской известности, мало кому известный 18‑летний Ключевич писал в стихах, посвященных Февралю: «Когда весной 17‑го года, /Средь вечной стужи, мерзлоты и льдин, / Расцвел цветок невидимой породы, / Мы все вдруг испытали как один/ Веселие, в котором нет причин, / И вместе с ним желанную Свободу!» Под этими строчками наверняка подписались бы и Соболь, и Грузенберг, и немалая часть русско‑еврейской интеллигенции.

О евреях как защитниках Временного правительства

ЛЕОНИД ПРАЙСМАН → Временное правительство не удержалось потому, что у него не было никакой власти. Как писали некоторые русские общественные деятели, власть валялась в грязи. Временное правительство, по известному определению Ленина, оказалось властью без силы, а Совет — силой у власти. Приказ № 1 отобрал у Временного правительства военную силу, следовательно, военную поддержку. В армии убийство офицеров превратилась в какой‑то спорт. Поэтому большевистскому перевороту в Петрограде не было оказано никакого сопротивления. Зимний дворец защищали женский батальон и батальон Школы прапорщиков инженерных войск, в котором процент евреев просто зашкаливал. Так что, можно сказать, в защите Временного правительства евреи играли довольно большую роль, что подтверждают воспоминания поручика А. П. Синегуба, офицера и дворянина, — сплошные еврейские фамилии. У него в воспоминаниях говорится о том, как юнкер Шапиро стоял на часах у входа в комнату, где заседало Временное правительство, и он вместе с юнкером Шапиро бросился в последнюю атаку на защиту Российского государства. Евреи в свержении Временного правительства не играли никакой роли. А все еврейские партии осудили большевистский переворот.

О роковых отличиях русской революции от французской

Без сомнения, так же как и Великая французская революция, русская революция прошла через самые разные этапы. События 1917 года были одной революцией, но с разными этапами. Однако я связал бы этот тектонический взрыв не с Февральской революцией, а с Первой мировой войной, покончившей со старой Европой, уничтожившей четыре империи: российскую, немецкую, австрийскую и турецкую. Из‑за нашего положительного отношения к Февральской революции, которая подарила России свободу (по известному определению крупнейшего специалиста по свободе Ленина, «Россия сейчас стала самой свободной из всех воюющих стран»), и отрицательного — к большевистскому перевороту они кажутся противоречивыми явлениями, а на самом деле это различные этапы революции. Во времена Великой французской революции во Франции были Учредительное собрание, Национальное собрание, Конвент, то есть разные этапы революции. И в русской революции были разные этапы. С моей точки зрения, величайшая трагедия России заключается в том, что французская революция после всей крови, после диктатуры Наполеона, восстановления монархии все‑таки закончилась Республикой и Франция стала нормально развиваться, а Россия до сих пор не может прийти в себя после того жуткого тектонического взрыва, который начался в 1914‑м и завершился в 1917 году. Солженицын сказал, что Россия потеряла ХХ век, как бы она не потеряла и ХХI.

О том, что роль евреев в революции сильно преувеличена

Все еврейское население России поддержало Февральскую революцию: она отменила все ограничения царского режима, предоставила евреям всю полноту гражданских, политических и национальных прав, открыла для них государственную службу, дала право получать офицерские звания. В России были ультралевые партии, заинтересованные в развитии революции. В них, без сомнения, были евреи. Но можно сказать, что так же, как все евреи поддержали Февральскую революцию, подавляющее большинство осудило большевистский переворот. Ведь что еврейскому населению России дал большевистский переворот? То, что торговля и ремесло — основные занятия евреев — оказались вне закона, а еще — колоссальные антирелигиозные преследования. Да, в партии большевиков были евреи, и имена некоторых из них нам известны, но ведь евреи были и в партиях, которые боролись с большевиками, например в Конституционно‑демократической партии. Издатель основного партийного органа И. В. Гессен, второй человек в партийной иерархии М. М. Винавер. Список можно продолжить.

Трагедия заключалась в том, что Белое движение именно с конца 1918 года активно пользовалось антисемитскими лозунгами. Дело доходило до абсурда. Когда белые части вступали на Украину, евреи встречали их с хлебом и солью. Им нужен был государственный порядок в том чудовищном кровавом хаосе, в котором власть переходила из рук в руки и разные банды осуществляли погромы. А еврейские делегации, с радостью встречавшие вступившие в местечки белые части, часто избивались или уничтожались.

Без сомнения, еврейские общественные группы, еврейские партии, поддерживавшие Белое движение, очень надеялись на установление государственного порядка. К Деникину у них было два основных требования. Первое — решительно покончить с погромами, второе — чтобы евреи могли служить в армии Деникина. (Вооруженные силы Юга России евреев призывали как солдат, но как офицеров не использовали. В 1917 году многие евреи смогли получить офицерский чин, это были люди с соответствующим образованием и фронтовым опытом. Тогда же открывались курсы в воинских училищах, буквально несколько недель — офицерское звание и на фронт.) На возражение Деникина, что из‑за настроений в офицерской среде их жизнь в армии будет нестерпимой, они отвечали: «Если на первых порах офицеры‑евреи и пострадают от неприязни своих товарищей, то это нам не страшно, пусть они подвергнутся моральным мукам, даже смерти, мы идем на это, мы жертвуем своими детьми». Но Деникин с ними не согласился.

Я не могу назвать российское еврейство революционным феноменом. Знаете, у меня есть книга «Террористы и революционеры, охранники и провокаторы». Когда я писал ее, я составил для себя два списка террористов, с одной стороны были террористы‑евреи, с другой — террористы, выходцы из столбовых дворянских семейств. Во втором списке было больше имен: Всеволод Лебединцев, Татьяна Леонтьева — дочь якутского вице‑губернатора (мать — урожденная княжна Белосельская‑Белозерская), М. Беневская и др. «Дворянский список» был намного длиннее. Евреи принадлежали к определенной группе городского населения России и участвовали в революционном движении, как и другие представители городского населения. Ведь что такое царская Россия? Что‑то нехорошее, считал любой гимназист с пятого класса. Честные боролись, остальные делали карьеру. Однако, учитывая угнетенное положение евреев, хочу заметить, что процент их в некоторых партиях был очень высок. Самое интересное, что он был высок даже в такой партии, как Партия социалистов‑революционеров, которая вообще‑то выражала интересы русского крестьянства. Нет, особой роли в революции евреи не сыграли.